Мастер-класс по неприятностям - Гусев Валерий Борисович - Страница 26
- Предыдущая
- 26/27
- Следующая
Матафон выбрал мобильник из общей кучи. В гараже, когда мы разложили «зарядник» на днище железной бочки, он присоединил телефон. Они с Мальковым переглянулись.
– Втыкаем?
– Ща как рванет! – сказал Никита и тем самым разрядил напряжение.
Дизель пыхтел, крутил генератор, на приборной доске вольтметр показывал нужное напряжение.
– Я включу, – сказал Атаков. – У меня рука легкая. Разошлись на три метра!
Дело, конечно, не в легкой руке. Дело в нашей безопасности.
– Вот так вот! – и Атаков воткнул вилку в розетку на приборной доске.
Ничего не коротнуло, ничего не рвануло и ничего не загорелось.
Атаков нагнулся над мобильником, оглянулся на нас и поднял вверх большой палец. На индикаторе мобильника забегали палочки – пошла зарядка!
– Что я говорил? – вовсю загордился Бонифаций. – Эстетическое воспитание очень активно развивает технические способности! Александр Петрович, вы позволите нам забрать в наш школьный музей вот это произведение, а также созданный ими пулемет?
Атаков сдвинул шляпу на затылок и сказал:
– Прибор забирайте. А пулемет я вам не дам. Он мне самому нужен. Вы уедете, я тут один – мало ли что?
– Тогда и баррикаду не надо разбирать, – сказал Никита.
– Точно! – сказал я. – Нужно ее усилить. Мы вам все со свалки перетаскаем!
– А ты помалкивай, – сказал Атаков. – Ты похищенный, тебя здесь нет.
Сам того не желая, он напомнил мне о папе. Мне стало жутко, когда я представил, как он волнуется! До этого до меня не доходило – я здесь, жив, здоров, среди надежных друзей, но ведь папа-то этого не знает! Он там с ума сходит. И поделиться ни с кем нельзя. Особенно с мамой.
Я подскочил к мобильнику – давай, давай, набирай силу, скорее, дружище!
Никита подошел ко мне и сказал с усмешкой:
– Не журись, хлопче! Мы тебя простили.
Честное слово – легче стало.
– А ну, парубки! – вдруг зазвенел под железной крышей гаража веселый голос тети Оксаны. – Молочко на столе, плюшечки пышут, сама бы ела, да боюсь, вам не хватит.
– Пошли! – скомандовал Никита. – А Маю ни молока, ни плюшек не давать. Его в другом месте будут кормить.
(Мы как-то об этом не подумали, да и Атаков не стал на это обращать наше внимание, но ведь Май Маркович совершил преступление, подделал документы. Простит его Атаков или сдаст в милицию, в нормальную?)
Мы пили молоко, ели горячие плюшки, потом долго сидели и болтали за столом. И все ждали – получится или нет зарядка? От этого сейчас очень многое зависит. Ведь ни мин, ни патронов у нас больше нет.
Не вытерпел Бонифаций.
– Я сейчас, – сказал он. – Я на минутку. – И вернулся с мобильником. – Мне кажется, он уже готов. Он теплый. Оболенский, держи.
Я включил телефон. Он ожил! Набрал папин рабочий номер – в это время он обычно в своем кабинете. Сердце мое дрожало где-то под мышкой…
Гудки. Один, другой…
– Полковник Оболенский. Слушаю вас.
Я хотел ответить как-нибудь шутливо, но не смог.
– Пап, это я, – сказал прямо по-детски.
Самое главное в этой скверной истории, что папа не оставил нас в беде. Уезжая, он уже подготовил операцию по обезвреживанию этой самой… коррупции в прекрасном месте, недалеко от плодородных берегов Кубани. И когда он вернулся, все уже было готово. Нагрянули, как говорится, правильные менты. Похватали всех, кто этого заслуживал. Взяли даже эту рыночную крысиную мелочь вроде черепов на майках. В отделении милиции уже был наш человек, и он четко и правильно подсказал: этих, честных, оставить на работе, начальника снять и задержать, этих сотрудников привлечь к ответственности.
Мы пока всей этой борьбы не знали. Мы, на всякий случай, все еще держали оборону. И вроде бы не зря. Однажды утром вдруг перед нашей баррикадой остановился небольшой автобус с тонированными стеклами.
– К бою! – скомандовал Никита.
Вооружившись, кто чем мог, мы окружили автобус. Без боя не сдадимся!
Бонифаций со своим «отравленным» ружьем стал за «баобаб» и грозно объявил:
– Первому, кто посмеет тронуть моих детей, я всажу пулю в лоб!
Из автобуса спокойно вышел дядька в пятнистом комбинезоне, но без каски, а в фуражке. На плечах у него лежали нормальные погоны очень хорошо знакомого мне милицейского полковника. Он был без оружия. Вернее, оружие у него было – пистолет на поясе, автомат на плече, но руки его были свободны. Папа поднял их и сказал:
– Мне нужен… Бонифаций?
– У нас такого нет! – Бонифаций тряхнул ружьем. – Убирайтесь! Или мы применим автоматическое оружие.
И тут же в воздухе что-то прошумело над головой полковника и, ударившись в стекло автобуса, разлетелось на куски.
– Дурак! – сказал я Никите. – Это наши!
Мы долго сидели под нашим «баобабом». Бойцы пили молоко и ели всякие фрукты. Папа, Атаков и Бонифаций сидели за столом и все что-то обсуждали. Нас это не касалось. Мы растворились среди омоновцев и вели среди них пропаганду. Бойцы, растопленные парным молоком и галушками, были очень благосклонны. Они внимательно слушали, как мы тут воевали, хвалили нас, хлопали в восторге по коленям и даже, наверное, немного нам завидовали. Потому что мы победили врагов практически без единого выстрела.
Ребята рассказывали все подряд и взахлеб, а Никита старался направить разговор в одно русло. Сейчас вы поймете, в какое.
– Да ладно, ребята, эти мины, этот пулемет, это все ерунда. Главное в нашей обороне – это баррикада. Она сыграла решающую роль в нашей обороне.
– Оно, конечно, – перемигиваясь, поддакивали ему бойцы. – Когда есть заграда в тылу, отступать некуда. Тут уж до конца бейся.
– Эх, скажи, Димон, как мы эту баррикаду строили? Трое суток это железо из степи тащили, на себе. Если бы не баррикада, сейчас над фермой летали бы черные вороны. И пепелище кругом.
– Да, заслон у вас важный. Его не обойдешь стороной… – Никите даже предложили сигарету, но он категорически отказался:
– Я спортсмен, веду здоровый образ жизни, а вот ребята у нас – городские, слабые. Сегодня будут всю ночь ворочаться на соломенных матрасах, завтра вечером у нас поезд. – Соврал, глазом не моргнув. – А до этого нам надо, нашими слабыми силами, разобрать баррикаду и все это железо отправить на свалку.
Атаков, хоть и сидел довольно далеко, подхватил тему:
– Ребята! Пора по койкам. Завтра у вас трудный день. Товарищ Оболенский, вы нас извините, но у нас дисциплина и распорядок дня. Ваш сын, кстати, распорядок дня частенько нарушает.
– Спасибо за информацию. Приму к сведению. Дима, пойдем-ка, побеседуем.
Мы пошли в степь. На самом ее краю уже совсем спряталось солнце. Небо внизу было золотым, а вверху зеленым. Мелькали в небе какие-то птицы, скромно зажигались прозрачные звезды. Потом, ночью, они засияют изо всех сил и застынут над землей, заслушавшись ее ночными звуками.
– Ну что? – спросил папа. – Повоевали?
– Даже уезжать не хочется. Как там Алешка?
– Где там?
– Ну… в этих… в Пеньках.
– Какие там Пеньки? Он здесь, в городе. Ждет тебя в гостинице.
– А мама?
– Мама в Пеньках. Поехала к Митьку наводить порядок. После Лешки. Да и Митька надо подкормить. Лешка его яичницей замучил.
«Это кто кого», – подумал я.
– Пап, а чего ты его с собой не взял?
– Да кто знал, что тут у вас? Встретили бы залпом из всех орудий главного калибра.
Ночь уже стемнела. Золотистая солнечная полоска на западе совсем опустилась за горизонт. И вдруг у нас за спиной вспыхнул яркий свет.
Я сначала подпрыгнул от страха, а потом понял – электричество включили.
– Ну вот и все, – сказал папа. – Пора домой.
Мне стало грустно. И домой хочется, и с ребятами расставаться жаль. Конечно, у нас одна школа, но у каждого свой дом. И никогда мы не будем такими близкими, как здесь, в труде и в бою. К тому же Атаков, его Оксана, поля и огороды, кузнечики и лягушки в овраге. Ночные разговоры на сене. Грустно…
- Предыдущая
- 26/27
- Следующая
