Сказка для злодеев - Гусев Валерий Борисович - Страница 11

• Предыдущая
• 11/28
• Следующая

— А если бы он открыл новую дикую змею? Ее бы назвали змея Пржевальская? По его имени?

— Новую маленькую змейку я назвала бы твоим именем, — сказала мама.

Чаепитие у бабушки было торжественное, из-за настоящего самовара, который внес какой-то рыжий веселый парень.

— Обормот, — небрежно сказала бабушка, когда он вышел.

— Что-то не похоже, — вежливо сказала мама. — Зачем же ты его держишь?

— Он чай хорошо заваривает.

— Но почему — обормот?

— Он у меня раньше охранником был. И проспал поджог. Хотела я его выгнать, но пожалела, конюхом оставила. Лошади его хорошо слушаются.

— Баб, — вдруг спросил Алешка, — а ты конюхом была?

— Была, в молодости.

— И конские яблоки пробовала?

— Фу! — возмутилась почему-то мама. А бабушка рассмеялась:

— С чего ты взял?

— А мне этот рыжий так сказал. Говорит, какой ты конюх, если конских яблок не пробовал. Где они у тебя растут?

— Везде! — фыркнула бабушка. — Где лошадь покакает, там и растут.

— Ну и ну, — возмутилась мама. — Действительно — обормот.

И шутник к тому же.

Бабушка разлила действительно очень вкусный чай с конфетами и включила видачок.

— Мне, чтобы хорошо вечером отдохнуть, — объяснила она, — нужно посмотреть какой-нибудь старый добрый веселый фильм.

И мы пили чай с конфетами и смотрели «Кавказскую пленницу». В сотый раз. И так же весело, как счастливые жеребята, ржали над приключениями Шурика. А когда он заплакал и сказал, что ему птичку жалко, Алешка его поддержал.

— Я тоже птичек жалею, — сказал он, незаметно перекладывая конфету за конфетой из вазочки в карман — для Принцессы Галльской. — Мне их тоже жалко.

— Что вдруг? — спросила бабушка, опоражнивая его карман.

— А они червяков едят. Думаешь, вкусно? Сама попробуй!

— Алексей! — мама так строго крикнула, что ее чашка едва не опрокинулась на скатерть. — Ты за столом, а не в конюшне!

— Он в конюшне за столом, — засмеялась бабушка. — Мне твои дети, доча, все больше нравятся.

— Больше лошадей? — спросил Алешка.

— Еще чего!

— Понятно. За лошадей ты всякие ордена получаешь, а за нас ни фига. — Тут он вдруг замолчал и уставился в окошко, за которым уже синели сумерки. — Ничего, баба Астя, еще не вечер.

— Как раз уже вечер.

— Это еще не тот вечер, — загадочно проговорил Алешка. — Тот вечер будет волшебный. Ты и от нас что-нибудь получишь.

— Ты мне, внучек, угрожаешь?

— Совсем наоборот. Я тебя радую.

— Ну, тогда пошли от большой радости проведаем лошадей. Я всегда их перед сном навещаю.

— Сначала мои фотки посмотрим, — сказала мама.

Мы к ней пристроились и стали смотреть фотографии на маленьком экранчике. Там было много всего: люди, лошади, машины, кузнечик…

— А это что за рожа? — вдруг спросил «кузнечик».

— Алексей, — строго одернула его мама, — так про взрослых не говорят. Неприятный тип, согласна, но все-таки у него лицо, а не рожа.

Алешка еще раз вгляделся и упрямо повторил:

— Все-таки не лицо, а рожа.

— Это Альберт Делягин, — сказала бабушка. — Мой враг. — Это она выдала так же спокойно, как: «Это моя авторучка». А Лешка навострил ушки и «вскинул хвост». — Хочет сожрать мой завод, своего ему мало.

— У него волосы на ушах растут, — сказал он, приглядевшись.

— Не замечала, — сказала бабушка. — Впрочем, шакал он и есть шакал. Пошли лучше к лошадям.

Алешка почему-то еще раз глянул на рожу Делягина. Бабушкин враг. А мы тогда еще не знали, что теперь он и наш враг. Да еще какой, с волосатыми ушами.

Бабушка засветила керосиновый фонарь, и мы пошли по конюшне. Тут уже везде горели свечи и керосиновые лампы.

— Плохо с электричеством? — спросила мама.

— Нормально. Просто у меня такой порядок. Спокойный свет и тепло. Лошади при таком свете хорошо спят. И видят приятные сны. Им снится поле с ромашками, налитой овес, росистая трава.

— А лопата у тебя есть? — вдруг спросил Алешка.

— Есть, конечно, — бабушка не удивилась.

— А две?

— А зачем тебе две?

— Вторую для Димки.

— Мне не нужна никакая лопата, — испугался я.

— Нужна, нужна, — заверил меня Алешка. — Только ты сам еще об этом не знаешь.

Мы шли вдоль денников, в тишине и покое. Некоторые лошади спали лежа, некоторые стоя, а некоторые не спали вовсе, и в их больших глазах поблескивали язычки бабушкиного фонаря.

— Вон там лопаты, — сказала бабушка, — в углу. Потеряешь — уши оторву.

— Ладно, отрывай, — сказал Алешка, выбирая лопаты, — у меня их много.

— Это точно, — сказала мама. — Мне иногда кажется, что он подслушивает даже попой.

Мы вернулись в офис, еще попили чая из самовара, мама решила еще посидеть с бабушкой, а за нами зашел рыжий Обормот, чтобы отвезти на машине в город, на наши раскладушки. По дороге он все время извинялся за конские яблоки и нахваливал нашу бабушку — наверное, чтобы мы ей об этом рассказали. А затем сказал:

— Но, откровенно говоря, у Анастасии Павловны и недостаток есть. Уж очень она добрая, мягкохарактерная. И нас, и лошадей надо в строгости держать. Иначе мы разбалуемся.

— И внуков тоже? — спросил Алешка.

— Да не, вы ребята правильные.

Это он нам так польстил. «Подлизывается зачем-то», — прочел я и в Алешкиных глазах.

Когда мама ушла спать в свою комнату, я серьезно спросил Алешку:

— И зачем нам лопаты?

— Ты что, не знаешь? — Алешка уставился на меня, как умная лошадь на глупого дурака. И свредничал: — Лопатами, Дим, нормальные люди в зубах ковыряют. За столом.

— В чьих зубах? — свредничал и я с угрозой.

— Завтра узнаешь, — тоже пригрозил Алешка, улегся, отвернулся к стенке и, сказав: «Мне надо подумать», — засопел в обе дырочки.

Следующим утром я проснулся с хорошей мыслью: а вдруг Алешка за ночь передумал что-то там копать или придумал что-нибудь другое — полегче и поинтереснее. И поначалу вроде так оно и было. Мама столкнулась с лопатами в прихожей, они грохнулись на пол.

— Зачем ты их притащил?

Алешка невинно похлопал глазами:

— А я забыл. — Помолчал, подумал, напрягая лоб морщинками. Вспомнил: — Это не я. Это Дима. Дим, зачем ты их притащил?

— В зубах ковырять. Как в лучших домах.

— В чьих зубах? — вспыхнула мама. И приказала: — Взять лопаты и вернуть их по месту жительства! Немедленно!

— Ладно, — легко согласился Алешка, — вернем. Дим, бери лопаты.

Я их безропотно взял, тем более что меня вполне это устраивало. Лучше вернуть их в конюшню, чем что-то там ими копать.

Я взвалил лопаты на плечо, и мы вышли из подъезда.

— Ты куда? — с удивлением спросил Алешка.

— Как куда? По месту жительства лопат. — Похоже, надежды мои рухнули.

— Ты наивный, Дим, как березка в поле. — Как доктор Ватсон, подумал я. — Это я для мамы так сказал. Пошли к Гремячей башне, будем Марфушу откапывать. Тебе — ее рука, мне — ее сокровища.

И Алешка с такой уверенностью зашагал в сторону Гремячей башни, что я уже не столько огорчился, сколько призадумался. И даже решил поторговаться: может, все-таки мне — сокровища, ему — рука.

— Ты, Дим, помнишь этого дядьку геодезиста? Который в бороде и в шляпе? Помнишь? — трещал по дороге Лешка. — Он сказал, что башня садится. А раз башня садится, то и дверь в подземелье тоже садится…

Я многое в жизни повидал. Я даже видел, как садится лошадь, но как садится дверь — ни разу.

— Эта дверь, Дим, тоже ушла под землю, как башня. Но башня большая, ее еще много осталось, а дверь маленькая. Вот она под землей и скрылась. Ты ее сейчас быстренько откопаешь, мы с тобой в подземелье спустимся и…

— Тебе — рука, — поспешил я, — мне — сокровища.

— Там видно будет, — уклонился Алешка. — Еще посмотрим, что там за рука.

Ну да, конечно. Вдруг она вся в золотых брильянтах — в кольцах и в браслетах.

• Предыдущая
• 11/28
• Следующая