Ветеран Цезаря - Остроменцкая Надежда Феликсовна - Страница 13

• Предыдущая
• 13/35
• Следующая

— Завтра утром нас распнут на крестах.

— И мы умрём, — застонал Аникат, — самой мучительной смертью…

Я молча притаился, чтобы не выдать, как мне страшно и как больно… Зачем он говорил, что спасёт меня?

— А Луций готовил для него, — всхлипывал Аникат. — Гай обещал ему кучу всяких благ…

— Не хнычь! — оборвал его Гана. — Над мальчишкой он просто подшучивал и никому ничего не обещал, кроме виселицы.

Кто-то в дальнем углу сказал:

— Конечно, мы дураки, сами себе сказку выдумали.

— Ещё рукоплескали ему! — поддержал другой.

— А кто мог думать, что мышь всерьёз грозится съесть кота, когда он держит её в лапах? — возразил Гана.

— Но все тридцать девять дней мы ежедневно слышали, что Луция он пощадит… — повторил Аникат.

— Да замолчите вы! — простонал старый пират (был у нас один такой — помощник Булла). — Дайте хоть в последний раз выспаться. Рассвет близок.

— Да, — поддержал его Гана, — надо выспаться, чтобы с честью умереть.

Пираты смолкли. Некоторое время слышались только тяжёлые вздохи то там, то тут. Внезапно тишину нарушил крик в дальнем углу:

— Проклятие! Меня укусила какая-то гадина!..

— А ты не вертись. Спи, как сидишь, — проворчал старик.

И снова молчание. Я с тоскою прислушивался к звукам падающих с потолка капель. Вот кто-то захрапел… Неужели уснул?.. Я не мог сомкнуть глаз. Сидел, глядя в темноту, и старался представить себе смерть на кресте. Я знал о ней только из книг.

— Смерть на кресте… это очень мучительно? — шёпотом спросил я, не ожидая, что меня кто-нибудь услышит.

Из темноты в ответ донёсся шёпот Ганы:

— Очень. Особенно когда поднимут крест и тело начнёт оседать. Не думай об этом. Молчи. Спи.

Разве это возможно?.. Я уже ощущал боль от гвоздей, которые завтра вобьют в мои ладони и ноги. Я готов был завыть от ужаса, но сдерживался и даже не стонал; только слёзы текли сами собой и падали на голые колени.

Постепенно окошко вверху стало светлеть. Нашу яму наполнил серый сумрак.

— Утро… — пробормотал Аникат.

— Да. Последнее. — Гана зевнул и поднялся, зазвенев цепью.

Так равнодушно сказать о наступающей смерти! Счастливый: не боится! А я изо всех сил задерживал дыхание, потому что где-то читал, будто от этого можно умереть. Я предпочитал сам оборвать свою жизнь.

— Как он подло напал на нас! — всхлипнул Аникат.

— Если ты будешь кряхтеть и стонать, я до прихода палача разобью тебе голову цепью! — Гана поднял кулак и шагнул к Аникату.

Тот, защищаясь, вытянул руки:

— Не сходи с ума! Может быть, Цезарь ещё помилует нас!

— Не жди, — насупился Гана. — Он сделает, что обещал.

Тут послышался скрежет ключа в замочной скважине, и я почувствовал, что теряю сознание от страха.

— Луций Сестий, ко мне!

Это сказал тюремщик. Не сводя с него глаз, я поднялся, но не мог двинуться с места. За его спиною, в просвете двери, были видны вооружённые солдаты.

— Луций Сестий! — повторил тюремщик. — Есть здесь Луций Сестий? Цезарь требует Сестия к себе.

Цезарь?.. Нет! Это мне послышалось. Я ни за что не пойду первым на крест! Я попятился от шагнувшего к нам сторожа.

— Ну вот: и это обещание выполнено! — Гана схватил меня за плечи и толкнул к тюремщику. — Иди! Цезарь дарует тебе жизнь.

Я упирался, не веря. Мне? Жизнь? Боги великие!

От толчка Ганы я пробежал вперёд несколько шагов и, чтобы не упасть, ухватился за руку тюремщика. Он с силой тряхнул меня:

— Стой на ногах!

Пираты закричали:

— Не смей его бить!

— Он не привык ходить в оковах!

Не обращая внимания на их крики, тюремщик потащил меня по лестнице:

— Поторапливайся! Цезарь сейчас отплывает. — Проходя мимо начальника стражи, он передал ему ключ, сказав: — Проследи, чтобы ни одного не осталось. Кресты лежат у выхода.

Меня освободили, а их распнут?! Я не хотел этому верить. Но если это правда, я попрошу Цезаря наказать их как-нибудь иначе. Он должен исполнить мою просьбу хотя бы потому, что чуть не забыл обо мне. Я мог бы сейчас тоже подвергнуться казни!

Мы вышли во двор тюрьмы. Жмурясь от солнца, я жадно вдыхал свежий воздух.

В дальнем конце двора стоял Цезарь, окружённый друзьями. Тюремщик подталкивал меня к нему, а я оглядывался назад, ища глазами кресты. Они были свалены у стены недалеко от входа в тюрьму. Неожиданно для самого себя я вдруг разрыдался.

— Почему ты не снял с него цепи?! — сердито крикнул Цезарь тюремщику. — Я именем пропретора[36] приказал тебе освободить его!

— Я и освободил. А о цепях ты ничего не говорил. — Тюремщик с независимым видом, нарочито медленно вынул из-под туники ключ и разомкнул цепи на моих руках и ногах.

Но я, глядя на Цезаря, продолжал рыдать и не мог сдержать криков, вырывавшихся помимо моей воли:

— Как ты мог! Как ты мог! Если бы ты случайно не вспомнил обо мне, меня бы сейчас тоже… Их распнут? А они так тебя любили! Или ты всё забыл?!

Сквозь слёзы я заметил, как похолодел взор Цезаря.

Я испугался и смолк. Он указал на скамью у входа в тюремный двор:

— Сядь там. Потом Аксий отведёт тебя в баню и переоденет. А пока сядь. — Он отошёл к друзьям и, отпустив их, вернулся ко мне, но не сел, а остановился перед скамьёй (вероятно, я был слишком грязен после ночи, проведённой в тюремной яме). — Я ничего не забыл, — холодно сказал Цезарь. — Я с умыслом оставил тебя среди разбойников. Больше месяца наблюдал я за тобой и уверился, что ты способен выкинуть в жизни ещё не одну глупость вроде этого бегства к пиратам. Я хотел, чтобы ты навсегда избавился от соблазну, на поступать по первой фантазии, которая придёт тебе в голову. Страх смерти — хорошее лекарство от легкомыслия. А чтобы в жизни ты чувствовал себя уверенней, я приготовил мешочек с денариями. Для жизни деньги то же, что оружие для войны. После бани Аксий передаст их тебе… Что случилось? Почему ты вскочил? — Цезарь оглянулся, желая — узнать, что я увидел за его спиной, и, повелительно сказав: — Сядь! — перешёл на другое место. — Смотри на меня.

Я повиновался ему, но мысленно продолжал видеть то, от чего он приказал мне отвернуться, — моих товарищей, отягчённых цепями. Медленно поднимали они и взваливали на себя свои кресты. В ту минуту я почувствовал, что цепи, которыми они скованы, опутали и меня. От слёз, снова хлынувших из глаз, образ Цезаря исказился.

Цезарь кивнул в сторону идущих на казнь:

— Их я тоже не обманывал. Много раз я обещал им смерть. Ты упрекнул меня, что я жесток с людьми, которые меня полюбили. Но поразмысли: справедлива ли доброта к пиратам, причинившим столько зла? Кровожадные киликийцы сеяли разорение и рабство на побережьях всех морей, они похищали свободных граждан даже на дорогах Италии! А я, по-твоему, должен их щадить, потому что они рукоплескали мне?

— Но ты предаёшь их самой жестокой казни!

— Это обычная казнь для разбойников. И всё же я был настолько слаб, что приказал сперва удушить их, а потом уж распять.

— Всё равно другие пираты будут мстить тебе за этих. Они все стоят друг за друга.

— Кажется, я доказал, что не боюсь опасности. Сама по себе она прекрасна: подобно тому, как холодная вода закаляет тело, она закаляет душу. — Цезарь вдруг по-мальчишески подмигнул. — Знай, что в настоящее время мне грозит двойная опасность. Этой ночью я был у пропретора Юния, правителя Азии. Я хотел, чтобы он сам казнил пиратов. Но едва он услышал, что в пергамской тюрьме сидит целая шайка, у него загорелись глаза и он предложил продать их в рабство. С твоей точки зрения, это было бы вполне гуманно… Ну а я поступил иначе: я поторопился, чтобы твоих приятелей удушили раньше, чем здесь получат приказ переслать их к пропретору. Я подозреваю, что он взял бы с пиратов выкуп и отпустил с миром. Они же, оснастив новый корабль, продолжали бы разбойничать злее прежнего. Теперь мне грозят неприятности с двух сторон: и от пиратов и от правителя Азии. И мне надо как можно скорей удирать отсюда, пока друзья твоих приятелей не прознали об их казни, а Юний не предъявил мне обвинения в ограблении пиратского корабля: ведь я забрал свой выкуп, а воинам роздал всё имущество шайки. И вот теперь, вместо того чтобы поскорей сесть на корабль, теряю время, стараясь образумить взбалмошного мальчишку! — Он поднялся. — Прощай. Корабль, нанятый друзьями, ждёт меня в Элее. Если я тебе понадоблюсь, ищи или в ставке Ферма, или в Родосе.

• Предыдущая
• 13/35
• Следующая