Махмуд-канатоходец - Икрамов Камил Акмалевич - Страница 8
- Предыдущая
- 8/24
- Следующая
В Самарканде было много садов и арыков, много караван-сараев, мостов, бассейнов, дворцов и даже водопровод Арзис, подававший воду в часть города, стоящую на возвышенности. В тот вечер, когда борцы сделали привал на горе, им показалось, что город так же красив, как о нем рассказывалось в старых сказаниях и песнях. В сумерках не было видно развалин дворцов и разрушенных мостов. Было видно только, что город этот велик и весь утопает в зелени. Вдали за городом тянулись фиолетовые гряды гор, а на равнине сверкали в лучах заходящего солнца воды реки Зеравшан; запутанные рукава реки долго оставались светлыми в сгущающихся сумерках.
Борцы молча уселись на каменистом склоне, развязали свои дорожные мешки — хурджуны, вынули ячменные лепешки и немного сушеных персиков.
— Красивый город,— сказал кто-то из борцов.
— Был красивый,— поправил его Асам-пахлаван.— Говорят, был красивый. Я его красивым не видел уже. Я вижу его третий раз. Это несчастный город. Сорок лет назад был красивый, до нашествия
Чингис-хана.
Махмуд молчал. Все, что рассказывал Асам-пахлаван, Махмуд уже знал. Он не ждал увидеть здесь ничего радостного и ничего нового, так же как и везде, где правили монголы. В Самарканде его интересовал один человек, наместник, правитель. Этот повелитель, оставленный монголами для поддержания порядка, ревностно исполнял свои обязанности, и его жестокость и своеволие даже в те страшные времена вызывали удивление и трепет.
Темнота все сгущалась и сгущалась. Над городом зажглись звезды. Теплый воздух поднимался снизу, с равнины, а сверху повеяло ночной прохладой. Пахло полынью и пылью дорог. Иногда в тишине слышались какие-то шорохи, мерно дышали спавшие верблюды.
— Знаешь,— сказал Асам-пахлаван, укладываясь спать,— знаешь, Махмуд, не попробовать ли тебе завтра с утра натянуть канат и показать свое искусство? В былые времена здесь любили канатоходцев.
— Нет,— ответил Махмуд.— Ты же знаешь, зачем я пришел в Самарканд,
Асам-пахлаван не стал возражать. Он знал, что нужно Махмуду в Самарканде. Нынешний правитель города много лет назад был среди тех, кто захватил Хиву и Ургенч. Говорили, что он был среди тех, кто угонял хорезмийских мастеров в рабство. Махмуд твердо решил расспросить повелителя Самарканда о судьбе своих земляков.
— Ну, как знаешь,— неуверенно пробормотал Асам-пахлаван.— Я за тебя думать не обязан.
— В том-то и дело, что каждый сам за себя должен думать,— вздохнул Махмуд.
* * *
Солнце только еще всходило, когда борцы, наскоро позавтракав, направились к городу. Стены и ворота Самарканда были давно разрушены, и жителям запретили их восстанавливать. Поэтому войти можно было через любую улочку. Впрочем, улочки были тоже разрушены, остались тропинки среди травы и кустарника.
Борцы шли пешком, верблюдов вели за собой. Садиться верхом опасно: какой-нибудь воин мог забавы ради выпустить по всаднику стрелу. Из-за кустарников и деревьев виднелись дома-мазанки, откуда робко выглядывали какие-то люди. Выглянут и спрячутся.
— Надо найти какого-нибудь старика,— сказал Асам-пахлаван.— Старики теперь храбрее молодых. У него остановимся, у него и узнаем, что и как теперь в Самарканде.
Не успел он это сказать, как на тропинке появился седобородый человек в рваном халате.
— Салам алейкум,— сказал он, низко поклонившись.— Трудной ли была дорога, не хотят ли путники найти крышу над головой?
— Спасибо,— тоже поклонившись, приложив руку к сердцу, ответил староста борцов.— Нам нужна крыша, но еще нужнее добрый человек, который даст мудрые советы в этом большом городе.
Через несколько минут они сидели под деревом возле арыка и старик рассказывал им:
— Борцам нечего делать в этом городе. Раньше мы очень любили борьбу и щедро благодарили тех, кто показывал свое умение. Но лет пять назад какой-то заезжий богатырь повалил монгольского борца, и с тех пор борьба у нас запрещена. Это ведь напоминает, что победителя можно победить.
Многое борцы видали, о многом слыхали, но такого никто и предположить не мог.
— Теперь вся надежда на тебя! —Асам-пахлаван в упор посмотрел на Махмуда.— Может, твое искусство нас выручит.
— Сначала я пойду к повелителю,— уверенно возразил тот.
— А что вы еще умеете делать? — спросил старик.— Канатоходцам у нас тоже запрещено выступать. Никто не может взбираться выше победителя. А как же натянуть канат, чтобы он был ниже земли? То есть запрета нет, но канат нужно натягивать ниже земли. У нас много запретов. Мне не подобает огорчать гостей, но за любое ослушание в Самарканде рубят голову.
Все молчали, Асам-пахлаван чертил что-то веточкой на земле, молодые борцы смотрели на то, что чертит их староста, а староста и сам не знал, что он чертит.
— Ну что ж... Значит, я сейчас пойду к повелителю, а вечером мы уйдем из этого несчастного города,— нарушил молчание Махмуд.
— Ты пойдешь к наместнику? — удивился старик. — Зачем?
— Я хочу спросить у него...—начал было Махмуд, но старик замахал руками:
— Монголов нельзя ни о чем спрашивать. Они боятся, что не сумеют ответить, и потому запрещают задавать вопросы.
— У меня нет другого выхода,— сказал Махмуд.
* * *
Махмуд стоял перед огромным дворцом повелителя, ждал, пока выйдет кто-нибудь из начальства, и удивлялся тому, что видел. Дворец этот был единственным сохранившимся в Самарканде, но выглядел он очень странно. Стены дворца были когда-то выложены узорными изразцами, а теперь кто-то старательно разбил изразцы, а наверху, где не мог достать, закидал глиной. Резные украшения на фасаде были тоже разрушены.
Перед дворцом стояли с саблями, с луками и колчанами, полными стрел, воины внешней охраны. Махмуд не спрашивал у них, почему так изуродован этот дворец. Ведь если уж задавать вопросы, то самые важные.
Наконец заскрипела большая резная дверь, на которой древние узоры были изрублены ножами, и вышел кто-то по всему своему виду похожий на начальника. Лицо у него было оплывшее и недовольное. Это был начальник внешней охраны.
Махмуд шагнул к нему, поклонился и сказал, что хочет видеть повелителя.
— Уйди,— сквозь зубы бросил ему начальник.
— Я хочу видеть повелителя,— невозмутимо повторил Махмуд.
Начальник с любопытством посмотрел на упрямого незнакомца и, скривившись, спросил:
— Зачем?
— Каждый старый человек любит вспоминать молодость. Я хочу напомнить повелителю его молодые годы. Не лишайте повелителя радости.
Тысячи раз выслушивал начальник внешней охраны разные просьбы, но не такие.
Начальник внешней охраны ушел во дворец, долго советовался с начальником внутренней охраны, потом Махмуда впустили во дворец, обыскали, связали ему руки и вывели в сад.
Махмуд не переставал удивляться окружающему. Внутри, как и снаружи, дворец был нарочно изуродован, а в самых лучших парадных залах стояли лошади. В саду на разрушенном фонтане висели лошадиные потники, скрюченные сыромятные уздечки и сопревшая кошма.
Повелитель жил в юрте, стоявшей прямо на солнцепеке. Он, родившийся в походе и выросший в седле, презирал удобства и роскошь. Он считал, что только трудности и лишения достойны мужчины, только суровость к себе будет залогом его жестокости к другим. А жестокость повелитель почитал самым главным человеческим достоинством.
Страж, стоявший у входа в юрту, распахнул полы, Махмуд шагнул в полутьму и увидел старика, лежащего на полу. Начальник внутренней охраны прошипел в ухо:
— Пади ниц!
Махмуд послушно распростерся перед стариком.
Повелитель Самарканда лежал на кошме, под головой было седло, в руке он держал плетку.
— Говори! — превозмогая одышку, сказал старик. В последнее время он сильно болел. Голова у него гудела, затылок и шея были как чугунные, сердце билось часто.
— Я пришел, чтобы напомнить о твоей молодости. Я ни о чем не спрашиваю. Ты помнишь, как вместе с Чингис-ханом ты прошел по Хорезму, через Хиву и Ургенч, сколько крови пролили вы в тех родных мне краях, как угоняли вы в рабство лучших наших мастеров: медников, кузнецов, чеканщиков и ткачей...
- Предыдущая
- 8/24
- Следующая
