Божественная шкатулка - Лонгиер Барри Брукс - Страница 16

• Предыдущая
• 16/58
• Следующая

Лес наполняли скрипучие голоса птиц. Я попытался было разглядеть в темной чащобе у себя за спиной затаившихся в ней обитателей, но так никого и не увидел. Тогда я сосредоточил мысли на капитане Шэдоусе. Почему он преследует меня? Неужели ради шкатулки он готов устремиться вслед за мной в дебри Заколдованных гор? Вряд ли. Шкатулка, конечно, довольно хитроумная вещица, но кого в Искандаре удивишь подобными штучками? Там их и так хватает. Зачем капитану могла понадобиться какая-то там шкатулка? В чем тут дело?

Гетеринская стража держит в страхе даже стражников самого короля. Любой человек – будь то мужчина, женщина или ребенок, да что там, последний нищий из тех, что ухитряются вести существование на улицах Искандара, – прекрасно знает, что с капитаном шутки плохи. На своем веку я видел немало отрубленных голов, выставленных на пиках на всеобщее обозрение возле Храмового Круга – дабы будущим преступникам было неповадно. Дешево и сердито, и не надо тратиться на всякие там формальности. Такие пустяки, как расследование или судебное разбирательство, никогда не затевались. Мне известно об одном лишь глупце, который осмелился пожаловаться на капитана ее треклятому величеству Третии. Стоит ли удивляться, что на следующее утра голова правдоискателя пополнила компанию ей подобных все на том же Храмовом Круге? Голова – вот все, что осталось от отца, ее я и похоронил.

Я потер глаза и посмотрел вперед. Тайю смотрел прямо на меня. В его глазах тоже стояли слезы. Интересно, он действительно мог быть моим братом? Временами казалось, что он испытывает те же чувства, что и я. Однако для меня оставалось загадкой, понимает ли Тайю, какие чувства испытывает. Мне очень хотелось бы получить ответы на накопившиеся у меня вопросы. Посмотрев на бесценный Олассаров подарок, привязанный к моему седлу за ручку из слоновой кости, я обратился к нему с вопросом:

– Чего мне сейчас больше всего не хватает?

Открылся нижний левый ящичек, в котором оказалась полоска бумаги с одним-единственным словом:

Терпения.

Я скомкал бумажку и бросил ее на землю.

– Да я и сам это знаю!

Ящик тут же закрылся. Новый вопрос я попытался задать уже более сдержанным тоном:

– Как же мне обрести терпение?

Тот же самый ящичек открылся еще раз. На этот раз на полоске бумаги было начертано следующее:

Положи сюда свое нетерпение!

От злости я был уже готов зашвырнуть чертову шкатулку в чащу леса, но меня нагнал ехавший позади нантский стражник и прошептал углом рта:

– Заберите! – Он опустил в мою ладонь скомканный бумажный шарик.

– Что это?

– То, что вы уронили. Хорошо, что командир Меру ничего не заметил, не то он убил бы вас на месте. Он наверняка бы решил, что вы хотите оставить след для капитана гетеринской стражи. Мне же кажется, вы просто по недомыслию проявили обычную небрежность.

– Спасибо, я подумаю об этом.

– Не стоит благодарности. Окажись командир Меру прав, я бы лично распорол вам брюхо и повесил вас на ваших собственных кишках.

Очень мило! Просто замечательно!

Я удостоил моего любезного спутника натянутой улыбкой, и тот вернулся на свое прежнее место в арьергарде нашей кавалькады. Появившийся откуда-то сзади командир Меру о чем-то переговорил с моим недавним собеседником, а затем остановился, чтобы коротко побеседовать со мной.

– Нам необходимо прибавить шагу. Шэдоус отстает от нас только на один час пути.

Сообщив мне это тревожное известие, Меру ускакал вперед, к голове нашего каравана, и вскоре уже спокойно ехал рядом с Руутером. После этого мы все сначала перешли на легкий, а затем и на более основательный галоп.

Я не слишком люблю лошадей. На мой взгляд, они – непредсказуемые создания, которым все равно, скачет на них кто-нибудь верхом или нет. Признаюсь также, я не слишком умелый всадник и предпочитаю верховой езде передвижение либо на четырех колесах, либо пешком. Повстречав на своем пути ветку дерева, я потерял шляпу, повстречав вторую – едва не лишился головы. Так что я не нашел ничего лучшего, как прижаться щекой к лошадиной шее, крепко обхватив ее обеими руками, и зажмурить глаза.

Комья грязи из-под копыт двух лошадей, за которыми я следовал, летели мне прямо в лицо. На свете существует немало вещей, повергающих меня ужас, но я выработал в себе привычку по возможности избегать их. Однако в этот недобрый час, когда я, предвкушая невероятные приключения, но совершенно не ведая, что уготовано мне судьбой, летел во весь опор сквозь лесную чащу, все страхи моей жизни, которых ранее удавалось избегать, неожиданно обрушились на мои хрупкие плечи.

От этой бешеной скачки волшебная шкатулка подпрыгивала туда и сюда, больно ударяя не только по боку лошади, но и по моим плечам, ребрам, бедру. Я схватил ее в правую руку, но в тот самый миг моя лошадь нырнула куда-то между деревьями, и я оказался в полумраке густого лесного полога.

– На помощь! – взмолился я, обращая мой страстный призыв ко всем мыслимым духам или божествам, которые только могли услышать меня.

Вскоре от шкатулки заструилось тепло. Сначала оно согрело мои пальцы, затем всю руку, плечо и, наконец, сердце. А в голове у меня прозвучал чей-то голос:

Я с тобой.

– Прекрасно, – прошептал я. – Что мне сейчас делать?

Послышался громкий крик какого-то животного, что-то шлепнуло меня по лицу, и все тот же голос сказал:

Отдай мне все свои страхи!

– Хорошо. Только как?

Просто попроси меня забрать их.

– Пожалуйста... Пожалуйста, забери мой страх. Я буду вечно тебе благодарен, если...

И страх исчез. Тупая боль, пронзавшая мне сердце, исчезла. Я сел, в который раз испытывая перед шкатулкой чувство благоговейного ужаса. В мгновение ока она превратила меня из жалкого труса в человека, способного горделиво гарцевать на лошади. Именно в эту секунду ветка дерева угодила мне прямо между глаз, да так больно, что перед моим взором заплясали яркие звезды. После того как этот дивный свет погас так же неожиданно, как и появился, все тот же мысленный голос строго произнес:

Я не разрешал тебе вставать.

Я брел по тропе сна и лишь одной половиной сознания понимал, что в эту минуту вижу именно тропу сна. Над головой у себя я увидел почерневшие балки потолочного покрытия. Откуда-то справа доносился детский плач. Перекатив по подушке голову, я увидел младенца. Тот неожиданно перестал плакать и посмотрел на меня. Я протянул к нему руку и понял, что я тоже младенец.

Надо мной склонилось чье-то лицо, и до меня дошло, что это отец. Отцовское лицо выглядело гораздо моложе, однако его черты виделись мне неясными, искаженными. Рядом с ним появилось еще одно лицо. Хотя оно было лет на тридцать моложе, я все-таки узнал в нем нантскую жрицу Аджру.

Отец посмотрел сначала на меня, затем на моего брата и снова на меня. Зажмурив глаза, покачал головой. Аджра положила руку ему на плечо, и я прочитал по ее губам:

– Рафас, в книге говорится, что это должен быть выбор самого отца. Ты должен выбрать одного из них.

Рука отца коснулась моей щеки, затем щеки брата. Он поднял Тайю на руки и передал его жрице. Когда Аджра исчезла из поля моего зрения, отец заплакал.

Я проснулся и, открыв глаза, испытал ощущение удивления и легкой грусти. Когда окружающий мир окончательно обрел резкие очертания, я увидел, что нахожусь в хижине со стенами из переплетенных веток и листьев. В хижине горел костер, над которым булькал котелок. Воздух наполняли незнакомые запахи. Надо мной опять появилось чье-то лицо, и...

Полагая, что это сон, я снова закрыл глаза. Мне казалось, что я просто заново вижу уже привидевшийся мне кошмар. Увиденное мною лицо было безволосым, сморщенным, каким-то зловещим и в целом напоминало результат скрещивания летучей мыши с человеком, угодившим в дорожное происшествие. Оно улыбалось мне, оскалив желтоватые, заостренные, словно иглы, зубы.

• Предыдущая
• 16/58
• Следующая