Звездный скиталец - Лондон Джек - Страница 20
- Предыдущая
- 20/67
- Следующая
Вернемся, однако, к лунной ночи на траве. Мой удар попал в цель, наступила пауза. Не сразу упал Фортини. Не сразу я выдернул клинок. Целую секунду стояли мы на своих местах — я, расставив ноги, напряженно упершись ими, подавшись телом вперед и вытянув горизонтально правую руку; Фортини стоял, протянув свой клинок так далеко за меня, что его рука с эфесом слегка опиралась на левую сторону моей груди, с неподвижно застывшим телом, с раскрытыми блестящими глазами.
Мы стояли как статуи, и я готов поклясться, что окружавшие нас не сразу поняли, что случилось. Фортини охнул и кашлянул. Тело его как-то размякло. Рука его с эфесом у моего плеча задрожала, потом опустилась вдоль тела, так что кончик рапиры уперся в траву. В этот момент Пасквини и де Гонкур подбежали к нему, и он упал им на руки. Право, мне труднее было вытащить сталь, чем вонзить ее! Его мясо облепило ее, и словно ревнуя, не хотело выпускать. Поверьте, потребовалось заметное физическое усилие, чтобы извлечь оружие…
Но должно быть, боль от вытаскивания стали пробудила в нем жизнь и волю, потому что он стряхнул с себя своих друзей, выпрямился и, став в позицию, поднял свою рапиру. Я тоже стал в позицию, недоумевая, как могло случиться, чтобы я пронзил его на высоте сердца и не задел ни одного важного для жизни органа. Но тут, прежде чем друзья успели его подхватить, ноги его подкосились, и он грузно упал на траву. Его положили на спину, но он был уже мертв, лицо его казалось призрачным при луне, правая рука все еще сжимала рапиру.
Да, поистине изумительно легко убить человека!
Мы откланялись его друзьям и собрались было уходить, как Феликс Пасквини остановил меня.
— Простите, — проговорил я. — Пусть это будет завтра.
— Нам стоит только на шаг отступить в сторону, где трава суха, — приставал он.
— В таком случае, де Сен-Мор, позвольте оросить ее за вас! — попросил меня Ланфран, которому хотелось самому разделаться с итальянцем.
Я покачал головой.
— Пасквини мой, — отвечал я. — Он будет первым завтра!
— А есть другие? — спросил Ланфран.
— Спросите де Гонкура, — улыбнулся я. — Я полагаю, он претендует на честь быть третьим!
Услышав это, де Гонкур растерянно выразил согласие. Ланфран вопросительно взглянул на него, и де Гонкур кивнул.
— А за ним, не сомневаюсь, явится петушок!
Я не успел договорить, как рыжеволосый Гюи де Вильгардуэн в единственном числе зашагал к нам по освещенной луной траве.
— По крайней мере, я сражусь хоть с ним! — вскричал Ланфран чуть не заискивающим голосом — так хотелось ему сразиться.
— Спросите его, — засмеялся я и обратился к Пасквини. — Завтра, — проговорил я. — Назначьте время и место, и я приду.
— Трава превосходна, — приставал он, — место чудесное, и мне хочется, чтобы вы составили компанию Фортини в эту ночь!
— Лучше пусть его сопровождает друг, — насмешливо заметил я. — А теперь простите, мне надо уходить! Но он загородил мне дорогу.
— Нет, пусть это будет сейчас! — настаивал он.
Тут опять меня охватил багровый гнев.
— Вы хорошо служите своему господину! — язвительно бросил я.
— Я служу только своим удовольствиям, — отвечал он. — Господина надо мною нет!
— Простите, если я позволю себе сказать правду, — проговорил я.
— Какую? — тихо спросил он.
— Что вы лгун, Пасквини, лгун, как все итальянцы!
Он мгновенно повернулся к Ланфрану и Боэмону.
— Вы слышали? — спросил он. — После этого вы не станете отрицать мое право на него.
Они заколебались и смотрели на меня, ища у меня совета. Но Пасквини не стал ждать.
— А если у вас есть какие-нибудь сомнения, — торопливо добавил он, — так позвольте мне устранить их… таким манером!
И он плюнул на траву у моих ног. Тут гнев овладел мной и уже не оставлял меня. Я называю его багровым гневом — это неудержимое, всепоглощающее желание убить, уничтожить. Я забыл, что Филиппа ждет меня в большом зале. Я сознавал только свою обиду — непростительное вмешательство в мои дела седовласого старца, поручение патера, наглость Фортини, нахальство Вильгардуэна — и этого Пасквини, загораживавшего мне дорогу и плюнувшего на траву. Все побагровело в моих глазах. Все застлалось красным туманом. Я смотрел на всех этих тварей как на противную сорную траву, которую мне нужно убрать со своей дороги, стереть с лица земли. Как лев ярится на сеть, в которую он попался, так я разъярился на этих субъектов. Они обступили меня со всех сторон. В сущности, я находился в западне. Единственным средством выбраться было вырубить их, растоптать, вдавить в землю.
— Хорошо, — проговорил я довольно спокойно, хотя весь дрожал от бешенства. — Вы первый, Пасквини! А потом вы, де Гонкур! А под конец де Вильгардуэн!
Каждый ответил кивком, и мы с Пасквини приготовились отойти к сторонке.
— Раз вы торопитесь, — предложил мне Анри Боэмон, — и нас здесь трое против их тройки, почему не кончить дела разом?
— Да, да, — горячо подхватил Ланфран. — Вы возьмите де Гонкура! Де Вильгардуэн достанется мне!
Но я отозвал моих приятелей.
— Они здесь по приказу, — объяснил я. — Именно со мной они желают драться, и так страстно, что поистине я заразился их желанием. Теперь я хочу и намерен оставить их себе!
Я заметил, что Пасквини заволновался, когда я заговорил с приятелями, и решил помучить его немножко.
— С вами, Пасквини, я разделаюсь наскоро. Я не хочу, чтобы вы мешкали, потому что Фортини ждет вашего общества! Вас, Рауль де Гонкур, я накажу по заслугам за то, что вы затесались в такую дрянную компанию. Вы полнеете, у вас начинается одышка. Я позабавлюсь с вами, пока у вас не растает жирок и легкие не запыхтят, как дырявые мехи. Как вас убить, де Вильгардуэн, я еще не решил.
После этого я поклонился Пасквини, и мы вступили в бой. О, я решил быть сатаной в эту ночь. Быстро и метко — таков был мой девиз. Я не упускал из виду и обманчивости лунного освещения. Если он осмелится применить темповую атаку, я разделаюсь с ним, как с Фортини. Если он тотчас же не прибегнет к ней, я решусь на нее.
Несмотря на нетерпение, в которое я поверг противника, он был очень осторожен. Тем не менее я заставил его ускорить бой, и в тусклом свете, заставлявшем нас меньше обыкновенного полагаться на зрение и больше, чем когда-либо, на осязание; мы непрерывно держали наши клинки скрещенными.
Не прошло и минуты, как я пустил в ход свой прием. Я притворился, будто оступился, и, поправляясь, сделал вид, что утратил соприкосновение с клинком Пасквини. Он попробовал сделать выпад, и я опять сделал притворное движение
— излишне широко отпарировал. Вследствие этого я открыл для удара свое тело
— этим я хотел заманить его. И приманка подействовала! С быстротой молнии он воспользовался нечаянным, как он думал, обнажением моего фланга. Он сделал прямой и правильный выпад и всей тяжестью тела подался вслед за рапирой. Но с моей стороны все это было притворством, я ждал этого момента. Наши клинки чуть-чуть соприкоснулись и скользнули один мимо другого. Моя кисть твердо повернулась и отвела его клинок на защищенный эфес моей рапиры, отвела на ничтожное расстояние, на какой-нибудь дюйм, но этого было достаточно, чтобы кончик его оружия прошел мимо моего тела, пронзив только мимоходом складку моего атласного камзола. Разумеется, его тело последовало за рапирой, а моя рапира на высоте сердца вошла в его тело. Моя вытянутая рука стала прямой и жесткой, как сталь, продолжением которой она сделалась, а на руку напирало крепкое и устойчивое тело.
Как я уже сказал, моя рапира вошла в тело Пасквини на высоте сердца, с правой стороны, но она вышла с левой, ибо, почти пронзив его, она встретила ребро (о, убиение человека — работа мясника!) с такой силой, что он потерял равновесие и упал наземь не то навзничь, не то боком. Он еще не коснулся земли, как я, дернув и повернув оружие, вытащил его.
Де Гонкур бросился к нему, но он знаком направил Гонкура ко мне, Пасквини умер не так скоро, как Фортини. Он кашлял, плевался; с помощью де Вильгардуэна он оперся головой на локоть и продолжал кашлять и плевать.
- Предыдущая
- 20/67
- Следующая
