Жертва - Антоновская Анна Арнольдовна - Страница 22
- Предыдущая
- 22/120
- Следующая
Шадиман понял: Андукапар изгоняется из Метехи навсегда, и, вздохнув, произнес:
– Андукапар сильно заболел. Еще бы не заболеть от такого огорчения. Он, как перезревший красный перец, на тахте лежит, даже память от внутреннего огня потерял, никого не узнает. Старая Нуца лечит, ставила пиявки, поила напитком из тваладских трав, растирала уксусом, прикладывала сердолик, уверяет старая ведьма, если князь спокойно три дня пролежит, здоровым встанет. Я велел Тамазу и Мерабу не отходить от Андукапара. Как только Андукапар глаза откроет, его посадят в арбу и отвезут в Арша, – и, не давая ответить Луарсабу, быстро продолжал: – Кого прикажешь, мой светлый царь, назначить вместо Андукапара начальником замка?
– Вызови старика Газнели – вдовец, от него будет меньше неприятностей.
– Очень удачно придумал, мой царь. Сегодня же пошлю к князю гонца, – и тут же решил, что этот гонец доедет к Газнели не раньше, чем через три дня.
Запершись в своих покоях, Шадиман надел свободную чоху, позвал чубукчи, приказал подать столетнее вино и сушеные горийские персики, начиненные орехом, и пригласить к нему князей Цицишвили и Джавахишвили.
Когда за чубукчи закрылась дверь, Шадиман выпил из золотой чаши черное густое вино, откусил персик и подошел к своему любимому лимонному дереву. Он осторожно снял засохший лист, озабоченно осмотрел корни и с нежностью погладил шершавые спинки золотистых плодов. Это дерево много лет помогало ему углубленно развивать тайные замыслы. Срезая лимон или осторожно сдувая пылинки с блестящих листьев, Шадиман сплетал сложные нити своих планов.
И сейчас, перед выездом на иранскую границу, Шадиман обдумывал принятое им решение. Он не заблуждался относительно намерений Саакадзе и знал, какая опасность надвигается на княжеские знамена. Но он, Шадиман, сумеет противопоставить силам шаха Аббаса силы грузинских царств. Удар будет нанесен верный, а для этого необходимо согласиться на многолетние домогательства Стамбула, на военный картлийско-турецкий союз.
И когда вошли князья Цицишвили и Джавахишвили, уже было готово длинное послание к Ахмеду Первому, написанное с полным знанием внутреннего положения турецкого государства и рассчитанное на немедленное согласие султана с помощью грузинских царств расправиться, наконец, с кровным врагом османов – шахом Аббасом.
Отправив князей личными послами в Стамбул, Шадиман стал думать о назревшей необходимости укрепить внутреннее положение Картли. Разрыв с Эристави Арагвскими тоже надо учесть… хотя… Шадиман улыбнулся, вспомнив, как встревожились Эристави Ксанские и Мухран-батони, когда он, Шадиман, под шум свадебного пира просветил их, что ждет всех князей в случае возвращения и победы Саакадзе. Он напомнил растерянным князьям «азнаурский бунт»… И сейчас Шадиман, довольный, расправил выхоленную бороду, вспомнив донесение лазутчика о Нугзаре, потерпевшем поражение в стараниях заключить союз с Эристави Ксанским и Мухран-батони и расположить их в пользу Саакадзе.
Но Шадиман упустил более важное обстоятельство: увлеченный организацией защиты княжеских знамен Картли, он забыл о народе.
Свадебный пир, где надо было кормить и одаривать не только многочисленных знатных гостей, но и огромные свиты и полчище слуг, опустошил не столько царскую казну, сколько крестьян, амкаров и торговый люд. Введенный единовременный натуральный налог в деревнях обрек крестьян на полуголодную зиму…
– Мы угощали, а не царь, – горестно покачивали головами крестьяне.
А приверженцы Саакадзе, украдкой появлявшиеся то в одной, то в другой деревне, усиленно разжигали недовольство народа. Землепашцы, пастухи, аробщики, шелководы, плотогоны, охотники, лесорубы, табунщики в ветхих бурках, разорванных чохах, поношенных башлыках, истоптанных каламанах плотно обступали мествире и таинственных вестников из Ничбисского леса, и разрасталось желание навсегда сбросить железное ярмо Шадимана. С каждым днем азнаур Квливидзе получал все больше кизиловых палочек с надрезом.
Ропот деревень подхватывался городами Тбилиси, Мцхета, Гори, согнутыми непосильной тяжестью налогов.
Шадиман перед съездом царей и владетельных князей собрал меликов и красноречиво обрисовал, что ожидает купцов и амкаров, если царь Луарсаб не сумеет вооружиться против кровавого шаха Аббаса. А для этого необходимо богато встретить царей и князей, ибо по подаркам царя судят о силе народа.
Не давая опомниться меликам, польщенным приемом в Метехском замке и государственной беседой, Шадиман тут же назначил мизерные цены на изделия амкаров и товары купцов, необходимые для подарков сзываемым гостям. Это вызвало ропот и скрытое возмущение богатых купцов, и мелких торговцев, и амкаров.
В то же время Саакадзе устраивал в Иране большие заказы картлийским амкарам на оружие, седла, бурки, шорные товары. Он добился для картлийских купцов льготных условий. Такая политика способствовала развитию ирано-грузинской торговли и, естественно, встретила полное одобрение шаха Аббаса, ибо сказано: «Если хочешь перебраться на тот берег, начинай строить мост с этого».
Конечно, шах Аббас не знал о связи Саакадзе с картлийскими азнаурами, не знал, что через них Саакадзе держит связь с грузинским народом.
В замке готовились к отъезду на пограничные высоты.
Луарсаб старался скрыть от Тэкле тяжесть предстоящего расставания. Его любовь вспыхнула с новой силой – так тлеющие искры костра под порывом буйного ветра разгораются а яркое пламя. С какой радостью Луарсаб взял бы с собой Тэкле! Но перед князьями неудобно, скажут: даже по делам царства едет с женой, как же на войне будет?
Тэкле, со своей стороны, всячески скрывала охватившую ее тревогу. Конечно, не пристало царю сидеть в покоях жены, когда враг на пороге Картли. О, с какой радостью она поехала бы с царем! Но перед народом неудобно, скажут: даже уезжая по военным делам, не отпускает жену от себя.
Первый надел куладжу без всяких украшений Шадиман, даже шашка была в простых кожаных ножнах. Следуя его примеру, все царевичи и князья велели спешно шить им одежды простых воинов. Свита и слуги также получили приказ надеть будничные чохи – «не на охоту едем». Такой выезд исключал присутствие женщин. Шадиман, к удовольствию Баака, очищал замок от лишних собеседников.
– Спокойнее будет, – сказал Шадиман, наблюдая, как в уголках губ Луарсаба дрогнула улыбка.
Уехали княгини, близкие к царице Мариам. Уехали все, дружившие с Гульшари. Даже княгиням Нино и Астан Магаладзе вежливо предложили покинуть Метехи.
Баака назначил преданных ему дружинников под начальством азнаура Датико для охраны Тэкле. До приезда старика Газнели начальником Метехского замка был назначен царевич Кайхосро.
Шадиман прочел царевичу целую проповедь, как в отсутствие царя надо охранять цариц Мариам и Тэкле. Шадиман даже пробовал в присутствии Луарсаба уговорить Баака остаться в Метехи. Но Баака, видя, с какой настойчивостью Баграт и Симон навязались сопровождать Луарсаба, твердо заявил царю о своем желании подышать свежим воздухом.
Попытка Шадимана избавиться от Баака еще больше встревожила Тэкле. Она, вызвав Баака, заклинала его всеми святыми оберегать царя.
Ночью Баака беседовал с Зугзой.
Зугза, пленница в Метехском замке, была по-прежнему непокорной казашкой: лишь на сомкнутых губах застыла усталость, и порой в черных зрачках вспыхивал недобрый огонь. Зная о чувствах Зугзы к Георгию и Тэкле, Баака доверил Зугзе незаметно оберегать Тэкле днем, а ночью спать, вернее не спать, на пороге опочивальни царицы.
Несмотря на ранний час, замок бурлит. На холодных плитах двора выстраиваются оруженосцы. Блестят копья, переливаются в колчанах белые перья стрел.
На главный двор старший конюх Арчил вывел царского коня. Он сам оседлал скакуна, осмотрел фиолетовый чепрак, вышитый серебром и золотом, подтянул подпруги, проверил копыта. «Хороший конь – половина удачи», – и Арчил погладил золотистую гриву царского любимца.
Наконец из покоев Тэкле вышел Луарсаб. Он легко вложил ногу в узорчатое стремя, перекинулся на седло и загарцевал. Белея мягкая бурка покорно легла на золотистый круп коня.
- Предыдущая
- 22/120
- Следующая
