На шаг сзади - Манкелль Хеннинг - Страница 8

• Предыдущая
• 8/117
• Следующая

– Нет. Все тот же автоответчик.

Валландер поморщился:

– Это на него не похоже.

– Я все время набираю его номер.

Валландер вошел в свой кабинет и позвонил Эббе.

– Не соединяй меня ни с кем в ближайшие полчаса. Ты, кстати, ничего не слышала о Сведберге?

– А что я должна была слышать?

– Я просто поинтересовался.

Валландер откинулся на стуле и положил ноги на стол. Опять – усталость и сухость во рту.

Потом взял куртку и вышел.

– Я ухожу, – сказал он Эббе. – Буду через час-другой.

Было по-прежнему тепло и безветренно. Валландер пошел в городскую библиотеку на Сюрбруннсвеген и не без труда нашел полку с медицинской литературой. Наконец ему попалось то, что он искал, – книга о диабете. Он сел за стол, достал очки и углубился в книгу.

Через полтора часа у него сложилось ясное представление о том, что это за болезнь. Он понял, что винить ему, кроме самого себя, некого. Неправильное питание, неподвижный образ жизни… Попытки сидеть на разных диетах, приводившие только к тому, что он через неделю вновь набирал вес.

Он поставил книгу на место, с муторным чувством поражения и презрения к себе. Но теперь другого пути нет – придется менять привычки.

Он вернулся в полицию в половине пятого. На столе лежала записка от Мартинссона – найти Сведберга пока не удалось.

Валландер еще раз прочитал бумаги об исчезновении молодых людей. Рассмотрел внимательно все три открытки. У него вновь появилось ощущение, что он что-то проглядел. Что? Ему никак не удавалось поймать ускользавшую мысль.

Вдруг его охватила тревога. Перед глазами встала Ева Хильстрём.

Он понял, что все это очень серьезно. Надо смотреть на вещи прямо и просто.

Она знает, что открытки писал кто-то другой, не ее дочь. Откуда она это знает и почему так уверена – не имеет ни малейшего значения.

Она знает. И этого достаточно.

Валландер подошел к окну.

Что– то с ними случилось.

Вопрос – что?

В тот же вечер Валландер начал новую жизнь. На ужин он съел чашку жидкого бульона и немного салата. Он настолько сосредоточился на самоограничении, что напрочь забыл, что зарезервировал время в прачечной, а когда наконец вспомнил, было уже поздно.

Он попытался увидеть в том, что произошло, хорошую сторону. Подумаешь, сахар в крови – еще не смертный приговор. Зато он получил предупреждение. И если он хочет жить нормально, ему надо всего-то немного изменить образ жизни. Ничего такого, с чем бы он не мог справиться. Тем не менее, поев, он остался совершенно голодным, как будто и не садился за стол. Тогда он съел помидор. Потом долго сидел за кухонным столом, составляя меню на ближайшие дни. Решил, что больше не будет пользоваться машиной; на работу и с работы – только пешком. По субботам и воскресеньям – на море, долгие прогулки по берегу. Как-то они с Ханссоном размечтались, что неплохо было бы начать играть в бадминтон. Так и надо сделать.

В девять часов он поднялся из-за стола. Открыл балкон и вышел – дул довольно сильный, но по-прежнему теплый ветер с юга.

Самое жаркое время года.

Он проводил взглядом стайку молодежи. Пока он сидел со своими диетическими расчетами, он ни на чем не мог толком сосредоточиться, но Ева Хильстрём не выходила из головы. Он вспомнил, как она в него вцепилась – с лицом, искаженным неподдельным страхом за дочь.

Бывает, конечно, что родители совершенно не знают своих детей. Но чаще-то они их знают превосходно, лучше, чем кто бы то ни было. Ему почему-то казалось, что именно так обстоит дело в случае Евы Хильстрём и ее дочери.

Он вернулся в комнату, оставив дверь на балкон открытой.

Почему-то его не оставляло чувство, что он что-то проглядел. Что-то важное, что могло помочь сделать какие-то выводы, корректные с точки зрения следственной науки, – есть основания для тревоги у Евы Хильстрём или их нет.

Он пошел в кухню и поставил кофе. Тщательно вытер стол. Зазвонил телефон. Звонила Линда – из ресторана на Кунгсхольмене, [4] где она работала. Это его удивило – почему-то он был уверен, что это обеденный ресторан и по вечерам она не работает.

– Владелец все переиграл, – ответила она на его вопрос. – К тому же по вечерам больше платят. В Стокгольме все очень дорого.

В трубке слышался гомон и звон посуды. Я же понятия не имею, что за планы у Линды, подумал Валландер. Только недавно она мечтала быть актрисой, но теперь это, кажется, позади.

Она словно прочитала его мысли.

– Я вовсе не собираюсь всю жизнь работать официанткой. Но я вдруг открыла в себе способность копить деньги. Зимой поеду путешествовать.

– Куда?

– Еще не знаю.

Валландер решил не углубляться в эту тему. Вместо этого он рассказал ей, что Гертруд переехала к сестре и что на дом объявлены торги.

– Жаль, – сказала она. – Мне бы хотелось, чтобы дом остался. Если бы у меня были деньги, я бы его купила.

Валландер ее понимал. Линда очень дружила с дедом. Иногда он даже ревновал.

– Мне надо работать, – сказала она. – Хотела просто узнать, как у тебя дела.

– Все нормально. Был сегодня у врача. Ничего не нашли.

– Даже не сказали, что тебе надо похудеть?

– Только это и сказали.

– Очень снисходительный врач. Ты по-прежнему быстро устаешь? Как и летом?

Она меня видит насквозь, подумал Валландер. И почему не сказать все как есть? Что у меня диабет? Почему мне кажется, что этой болезни следует стыдиться?

– Я не устал. Неделя на Готланде была замечательной.

– Согласна. Но мне пора заканчивать. Если хочешь сюда позвонить, запомни номер – у них по вечерам другой.

Он запомнил номер и повесил трубку.

Взял кофе, сел перед телевизором и, убрав звук, записал продиктованный Линдой номер в углу газеты.

Почерк у него был отвратительный – вряд ли кто-то, кроме него самого, мог бы прочитать цифры.

И в ту же секунду он сообразил, что за мысль не давала ему покоя. Он отодвинул кофе и поглядел на часы. Четверть десятого. Хотел позвонить Мартинссону, но отложил до завтра. Вернулся в кухню и сел за стол с телефонным справочником. Абонентов с фамилией Норман было четверо, но из Мартинссоновой папки он запомнил адрес. Лена Норман и ее родители жили на Черинггатан, недалеко от больницы. Отца звали Бертил Норман, рядом с фамилией стоял титул – «директор». Он вспомнил, что Норман стоял во главе предприятия, экспортирующего батареи отопления.

Он набрал номер – трубку взяла женщина. Валландер представился, стараясь, чтобы голос звучал как можно более дружелюбно. Он не хотел их пугать – он знал, как реагируют люди на звонки из полиции, особенно по вечерам.

– По-видимому, я разговариваю с мамой Лены Норман?

– Меня зовут Лиллемур Норман.

Он тут же вспомнил – это имя тоже было в бумагах.

– Конечно, я мог бы позвонить и завтра, – продолжил Валландер, – но мне нужно выяснить одну вещь. Полицейские, к сожалению, работают иногда в неурочное время.

Она не выказывала ни малейших признаков беспокойства.

– Чем могу помочь? Может быть, вы хотите поговорить с мужем? Я сейчас его позову – он готовит урок математики с Лениным младшим братом.

Валландер удивился – ему казалось, что все домашние задания в школах давным-давно отменили.

– Не надо его отвлекать, – сказал он. – Я звоню потому, что мне хотелось бы получить образец почерка Лены. Может быть, дома есть какие-нибудь ее письма?

– Она прислала только открытки. Я думала, полиции это известно.

– Я имею в виду письма, написанные ею раньше. Не в этот раз.

– А зачем вам это?

– Чистейшая рутина. Мы сравниваем почерки. Ничего особенного. Даже не могу сказать, что это сверхважно.

– И часто такое случается – что полиция по вечерам звонит о пустяках?

Ева Хильстрём встревожена. А Лиллемур Норман подозрительна.

– Можете мне с этим помочь? – спросил он, не отвечая на ее выпад.

• Предыдущая
• 8/117
• Следующая