Жара и лихорадка - Воляновский Люциан - Страница 15

• Предыдущая
• 15/57
• Следующая

Дюнан надорвал свое здоровье. Выступая однажды в Плимуте с речью в защиту жертв войны, он потерял сознание… Над ним сжалилась какая-то женщина. Она попросила его написать — как бы мы сейчас сказали — рекламную брошюру об изобретении ее сына. Однако враги Дюнана и здесь не дремали: поползли слухи о тайной связи Дюнана… Кончилось тем, что Дюнан уехал из Плимута, так и не написав брошюры.

И пришел день, когда он переступил порог отеля «Парадис» в Хейдене. Больной, разочарованный в людях, лишенный иллюзий человек. Однако, но свидетельствам современников, его обида распространялась лишь на людей, не дававших ему спокойно жить. Дюнан по-прежнему испытывал горячее сочувствие к несчастным, страдающим людям…

Институт его имени, открытый в Женеве в 1969 году по инициативе Пьера Буассьера (третье поколение деятелей Общества Красного Креста), занимается самой разнообразной деятельностью. Все пособия по первой помощи советуют в отдельных случаях немедленно вызывать врача. Такие советы годятся для стран с хорошо налаженной службой здоровья. Для Африки, например, где на сотни километров вокруг нет ни одного врача, вызов о помощи адресовать некому… В изданиях, которые разрабатывает Женевский институт, даются советы, как самому помочь себе, не обращаясь к врачу.

Существует пособие, например, помогающее различать на экране радарных установок военные самолеты и самолеты санитарной службы. Институт им. Анри Дюнана выглядит крошечным между двух громадин — зданий Международного Комитета Красного Креста и Лигой обществ Красного Креста. То, что я сейчас скажу, может некоторым показаться и парадоксальным: далеко не все знают, чем в действительности занимаются эти две организации, хотя об их существовании известно во всем мире. А как раз аспекты работы, с которой человек знаком меньше всего, и представляют особый интерес.

В Международный Комитет Красного Креста входят двадцать пять швейцарцев. В случае войны между государствами, подписавшими Женевскую конвенцию, представители Комитета выезжают в районы сражений, чтобы на месте обеспечить заботу о раненых, надлежащее обращение с военнопленными, охрану гражданского населения.

Постоянные члены Комитета работают по инструкции, изложенной на 80 страницах, которая официально называется «Памяткой делегата», а неофициально — «Библией». К участию в работе Красного Креста никого не принуждают. Люди, подбирающие добровольцев, говорят им:

— Молодой человек, еще раз хорошенько обо всем подумайте. Вы получите от нас всего лишь сносное вознаграждение, и всё. Мы не сможем заплатить вам столько, чтобы вы могли, например, открыть собственное дело… Вы молоды, образованны и можете, вероятно, рассчитывать на что-нибудь более выгодное для вас…

Однако, несмотря на такое предупреждение, контракт подписывают очень многие высококвалифицированные специалисты. Некоторые из них заплатили за это своей жизнью: например, одного японца зарубили, другой погиб во время катастрофы с пароходом, который вез продовольствие. Добровольцы Красного Креста — как бы «третья воюющая сторона» на фронте, но воюет она за жизнь людей, обреченных на страдания и смерть.

Более ста лет при Международном Комитете Красного Креста ведется картотека; в ней содержатся сведения о 45 миллионах погибших. Кроме того, Красный Крест контролирует картотеку в Арользене (близ Мюнхена).

Эта организация проделала колоссальную работу, учитывая то, что с каждой войной границы человеческой трагедии расширяются.

Первые списки военнопленных относятся к временам Крымской войны, т. е. к тому времени, когда Красного Креста еще не существовало.

— Вот здесь, в этой картотеке имена и фамилии семи миллионов поляков, — говорит мне госпожа Зофья Калленбах, когда мы с ней идем вдоль стеллажей с ящиками, в которых заключены человеческие судьбы.

Когда в сентябре 1939 года Германия напала на Польшу, Международный комитет возобновил свою работу, хотя и после окончания первой мировой войны он помогал лицам, разыскивающим своих близких. Комитет арендовал 40 пароходов и 500 железнодорожных вагонов, выступил посредником в распределении посылок общей стоимостью свыше трех миллиардов швейцарских франков. 3200 служащих получили 53 миллиона писем и телеграмм с просьбой разыскать их близких, и еще больше отправили ответов. Война ширилась, число запросов возрастало, ошибки нельзя было допускать. А надо сказать, что в этой картотеке имеются 40 тысяч корейцев с фамилией «Ким», 40 тысяч англичан с фамилией «Смит» и 2 тысячи французов с именем и фамилией «Жан Мартэн».

Моя собеседница рассказывает об одном военнопленном, который существовал как бы в двух лицах:

— Жили двое мужчин с одинаковыми именами и фамилиями. У них одинаково звали отцов, были одни и те же номера войсковых частей, в которых они служили, место рождения, название местности, где их взяли в плен, число, когда они попали в плен, страна, в которой были интернированы и, наконец, место постоянного жительства. Но они содержались в разных лагерях для военнопленных, имели разные номера, и при всех прочих совпадающих данных не совпадали лишь имена их матерей…

В польской картотеке, которая начинается с «Аба Эльжбета» и кончается «Жижиньский Франтишек»[18], были и другие трудно разрешимые случаи, когда совпадало все, кроме, например, даты или месяца рождения.

Польская картотека, судя по рассказам госпожи Зофьи Калленбах, особенно «трудна» еще и потому, что лагерные писаря искажали непривычные для них фамилии. Кроме того, во время облав для отправки на работу в Германию люди — в зависимости от ситуации — уменьшали себе возраст или, наоборот, прибавляли. В подполье действовало много людей, у которых было несколько удостоверений с разными фамилиями, и иногда никто не знал, под какой именно его арестовали… Чтобы ничем не выделяться, подпольщики часто брали себе самые распространенные фамилии. Все это чрезвычайно затрудняет поиск, а обнадеживать напрасно никого нельзя…

Более ста лет сюда идут и идут запросы о людях, судьбу которых объединяет лишь одно: такого-то числа получил повестку, ушел на войну, пропал без вести…

Погибших во время Крымской войны сегодня уже не отыщешь, никто не заглядывает и в списки военнопленных франко-прусской войны 1870 года. В этом зеркале истории отражаются человеческие трагедии, разыгрывавшиеся за колючей проволокой и залитые кровью и слезами.

В 1944 году в японский лагерь строгого режима для английских военнопленных в Гонконге прибыл делегат Международного Красного Креста из Женевы. Его предупредили, что он не имеет права разговаривать с пленными. Тогда швейцарец попросил разрешения с ними поздороваться…

Изможденные фигуры в изодранных мундирах потными ладонями пожимали руку швейцарца. Один из пленных, задев как бы нечаянно за карман куртки прибывшего, незаметно сунул туда кусочек бамбука. Швейцарец сделал вид, что ничего не заметил, а ночью, расщепив бамбук, нашел там крохотный клочок бумаги, записку. Она была написана таким мелким, буквально бисерным, почерком, что в Женеве, где записка бережно хранится, я с трудом ее прочитал. В ней сообщалось о существовании еще одного лагеря для военнопленных, где до 7 августа умерло 147 человек. В записке говорилось, что в этом лагере заставляют работать обессилевших людей и число больных быстро увеличивается, что лагерь нуждается в продуктах питания, вакцине, и разъяснялось, как происходит обмен корреспонденцией. Автор записки запрашивал о судьбе своих товарищей, которые были подобраны торпедировавшим их кораблем «Lisbon-Маги» и только в самом конце просил передать любимому человеку, что он жив…

• Предыдущая
• 15/57
• Следующая