Мату-Гросу - Смит Антони - Страница 44
- Предыдущая
- 44/51
- Следующая
Повернув от водопадов на север, мы вскоре заметили первые признаки фазенды — прямые линии вырубленного леса, выделявшиеся возле неизменных извилин реки. Посадочная площадка имела почти такой же вид, как и у индейцев племени кажаби, только вблизи нее стояли лишь две хижины, из которых никто не вышел, чтобы помахать нам или приветственно показать место посадки. Мы сделали круг и быстро приземлились на мягкую коричневую землю. Когда самолет подкатился к хижинам, оттуда показался мужчина. Его голова была усыпана мошкарой, которую он отгонял с рассеянным видом.
«Tem pium?»[6] — спросили мы, когда мотор заглох. «Tem», — ответил он, и на этом разговор окончился.
Все мы трое, как и наш пилот, не могли говорить ни о чем другом, поскольку у каждого из нас появилась на голове своя корона из кусающихся мошек. Мы направились к жилищу управляющего. Дикая местность достаточно плоха сама по себе. Однако когда в ней еще и кусаются, то ее привлекательность снижается еще больше. Внутри дома было темно, «пиум» отсутствовали, и нас ждали чашечки кофе. Мы объяснили — настолько вежливо, насколько этого, видимо, требовала ситуация, — что мы прибыли на несколько дней и хотели бы использовать их пирогу, чтобы осмотреть окрестности.
«Е possivel?»[7] — спросили мы.
«Sim»[8], — ответил он и вновь не промолвил больше ни слова.
Мы с благодарностью потягивали кофе, сидя в хижине, и размышляли, стоит ли выходить наружу. Наконец пилот решил, что ему пора отправляться. Пока мы шли к самолету, «пиум» появились невесть откуда а фактически отовсюду. Пилот влез в самолет, задвинул окна и хлопнул себя по лицу, а потом по ветровому стеклу открытой кабины. Он продолжал хлопать, пока самолет с ревом катился по дорожке, хотя, возможно, это означало также и прощальное приветствие. Мы зашагали назад к хижине.
Позднее, застегнув воротники и раскатав рукава, тщательно намазав лица всем, что могло послужить репеллентом, мы все же вышли из хижины. Мы шли вдоль посадочной площадки и наблюдали за тем, как люди работали. Мы познакомились со всеми. Они возили нас к водопадам, это плавание вверх по реке становилось все тяжелее по мере того, как течение становилось все быстрее. После того как мы высадились, великолепное спокойствие природы было начисто уничтожено для нас этими проклятыми мошками, хотя наши хозяева спокойно ловили рыбу, а потом коптили ее над костром.
Мы принялись фотографировать, и все участники нашего похода приняли соответствующие позы, выставив на вид все свои револьверы, патронташи и ножи. Они вполне бы сошли за отряд бандейранте, рыскавших по Бразилии всего лишь столетие назад. Они действительно чем-то походили на них, сохранив в себе остатки былой бравады, хотя на самом деле были лишь кучкой людей, покинутых после решения, принятого далеко на востоке страны. Они иногда постреливали из своих ружей, но только по скалам, чтобы пуля срикошетировала, или по консервным банкам, чтобы они затонули. Когда мы наконец отправились назад, то у нас стало больше времени для разговоров.
«Что будет, если вы заболеете?» — спросили мы.
«Мы будем плыть на лодке с подвесным мотором три дня по течению и потом по радио вызовем врача».
Малая вразумительность такого ответа, несомненно, была известна им: подвесной мотор может выйти из строя, а врачи не всегда в состоянии отправиться на такой неизвестный вызов из неизвестных мест.
— Что вы думаете о вашем правительстве?
— Ему до нас нет никакого дела. Политика — она для людей, живущих в городах, а не в Мату.
— Хотели бы вы жить в Рио?
— Да, конечно, но что бы мы смогли делать там? Мы — люди Мату.
— А вы хотели бы остаться здесь?
— Нет.
— Предположим, что вам дали бы здесь землю, остались бы вы тогда?
— Конечно, но сначала я хотел бы съездить в Маранао, чтобы забрать всех своих братьев.
— Вам здесь не одиноко?
— Нет, здесь всегда есть люди.
— Чувствуете ли вы себя заброшенными?
— Нет, сюда прилетает самолет. Никогда не бывало, чтобы самолет не прилетал дольше чем через четыре месяца.
— Вам нравятся индейцы, которые приходят к вам?
— Нет. Они приходят и берут наши вещи, а взамен оставляют луки и стрелы. На что нам эти луки и стрелы? Индейцы сердятся, когда мы им в чем-то отказываем. Они грозятся убить нас. Все говорят, что это естественно, когда индеец убивает белого. Но если бы мы убили индейца, нам пришел бы конец.
Ни один из них не выразил недовольства чем-либо иным. Они не говорили резких слов в адрес молодого богача, которому принадлежала земля и который платил им. Они мало знали о своей стране и еще меньше — о Южной Америке в целом. Все они считали, что Мехико — это столица Аргентины. Они гораздо больше знали о составе английской футбольной команды и говорили о Нобби Стайлсе так, как будто были с ним лично знакомы. Значительность футбола в Бразилии невозможно преувеличить. Если страна находится в числе мировых лидеров футбола, то она неизбежно должна быть и в числе величайших стран мира — так, по крайней мере, считают здесь, — а бразильский футбол превосходит футбол всех остальных стран. Начатый разговор на эту тему продолжался в течение всей оставшейся части нашего путешествия. Нам удалось ненадолго прервать его только тогда, когда наша лодка врезалась носом в заросли эйхорнии, заполонившие место причала.
К счастью, в тот самый вечер на колоссальном стадионе «Маракана» в Рио Нобби Стайлс и его коллеги не украли у Бразилии победу. Пеле и другие бразильские боги позаботились о том, чтобы окончательный счет был удовлетворительным — 2:1 не в пользу английских гостей. После передачи футбола радио продолжило передачу бесконечных реклам, рекомендуя нам поменять свой грязный старый холодильник на блестящий-блестящий, новый-новый, рассказывая о том, как жалюзи внесут новый свет в нашу жизнь. Жалюзи! У нас здесь не было даже окон, не говоря уж о других роскошных безделушках цивилизации. Однако казалось, что никому до этого нет никакого дела. Никто даже не слушал эту болтовню.
Бразильцы ели свою фасоль с рисом, на этот раз приправленную пираньей, и с благоговением вспоминали о трансляции футбольного матча из Рио. Какие голы! Какое великолепие! Какой матч! Плохо бы пришлось трем англичанам, если бы в тот день выиграла Англия.
Самолет должен был забрать нас в субботу, о чем мы условились двумя неделями раньше, когда одно из наиболее доступных в этом районе воздушных такси случайно приземлилось у фазенды доктора Паулу для заправки. Иен поспешил к самолету, чтобы договориться об условиях, но летчик думал только о том, чтобы как можно скорее залить бензин, поскольку ему нужно было куда-то успеть до наступления темноты.
— Вы сможете привезти сюда двух человек из Кашоейра-Мартинс?
— Угу. Когда?
— Через субботу.
— Угу.
Закончив заправку, он швырнул канистру на землю, вытащил из горловины носовой платок, который использовал как фильтр, завинтил крышку, отбросил ящик, на котором стоял, кинулся в кабину отрегулировать переключатели и дроссель, ринулся к носу самолета, чтобы крутануть винт, затем вновь к кабине, влез в нее. Самолет с ревом покатился по посадочной площадке, исчезнув вскоре из виду и из пределов слышимости. Мы смотрели друг на друга в поднявшейся пыли и гадали, состоится ли когда-нибудь встреча, назначенная со столь лихорадочной небрежностью.
Когда наступила эта суббота, Дуглас Боттинг и я — последние двое, которые должны были покинуть фазенду Кашоейра, — начали все больше беспокоиться, вспомнит ли пилот хотя бы о том, что он с кем-то разговаривал, не упоминая уже о договоренности насчет времени и места. Мы полагали, что если он и прилетит, то к полудню, чтобы у него осталось достаточно времени для обратного полета. Над Мату-Гросу трудно летать и днем, а когда солнце быстро опускается к горизонту, положение становится еще хуже. Уже прошел полдень, и на столе появилась фасоль с рисом. Мы решили, что три часа дня — последний срок прилета самолета, чтобы успеть доставить нас на фазенду доктора Паулу и затем вернуться на свою базу. Когда наступило три часа, мы оба улеглись в гамаки.
- Предыдущая
- 44/51
- Следующая
