Базалетский бой - Антоновская Анна Арнольдовна - Страница 54
- Предыдущая
- 54/134
- Следующая
Князья недоумевали: такой прием борьбы был для них совсем новым. Но… но… откуда у Зураба столько монет? Откуда такой замысел?
Мирван не отводил проницательного взгляда от Эристави, не отличавшегося мудростью, и как бы вскользь спросил:
– А царство сколько заказало амкарам?
– Царство? Царство – это мы…
– Я не о том, Зураб. Сколько везир Шадиман заказал для царского войска?
– Я, князь, пока обдумываю. Пусть раньше царские писцы уточнят численность стрелков и всадников. Да вот князья Гурамишвили и Качибадзе подобрали знатоков, и те ведут перепись…
Шадиману было неудобно признаться, что Зураб уговорил его впредь не истощать и так истощенную царскую казну.
– Значит, царь пока ничего не заказал?
– Благодаря Саакадзе царский «сундук щедрот» совсем оскудел.
– Благодаря Иса-хану и Хосро-мирзе, ты хотел сказать, все царство оскудело! Но ты, Зураб, ни на шаури не обеднел, напротив – твои действия достойны изумления. И ты, Шадиман, удивил меня. Разве, хоть для приличия, не должен был заказать амкарам для царства? Выходит, один князь Эристави силится достигнуть вершины?
– Помни всегда, Мирван Мухран-батони: князь Зураб Эристави Арагвский был и останется на вершине! Он не нуждается…
– Нуждается, раз из кожи лезет, чтобы привлечь на свою сторону амкаров! Моурави открыто говорил, что он для азнаурского сословия, вопреки княжеским интересам, майдан завоевал, а ты для кого стараешься?
– Я? Я? – Зураб на миг, как пойманный волк, блеснул зубами. – Я для княжеского сословия…
– Моурави, когда решает важное, собирает съезд азнауров. А ты, Зураб, спросил князей? Нет! Ты поспешил для себя завоевать Тбилиси! – Мирван прислонился к спинке кресла, и корона эмблемы словно очутилась у него на голове.
Зураб вздрогнул, несколько секунд он растерянно взирал на Мирвана, потом с такой яростью накинулся на него – «приспешника» Саакадзе, что даже Цицишвили стало неловко. Многие князья, и враги и друзья, уважали полуцарей Мухран-батони за их доблесть и благородство, и брань князя Эристави казалась им недостойной и опасной. Тщетно Шадиман, охваченный подозрением, пытался прекратить ссору. Зураб, точно с цепи сорвавшийся медведь, к носу которого поднесли пылающий факел, все больше свирепел, осыпая Мирвана непристойными словами.
– Успокойся, Шадиман, – хладнокровно сказал Мирван. – Дай князю Зурабу Арагвскому поговорить на родном ему языке.
Владетели, особенно ценившие острое словцо, меткое сравнение, едкий выпад, разразились дружным хохотом. Обескураженный Зураб, злобно озираясь, буркнул:
– Смеяться станете, когда Саакадзе воспользуется уходом Иса-хана и примется за княжеские замки! Тогда он вас пощекочет!
– Пока только явных врагов щекотал кончиком меча. Мы тоже не терпим обиды и деремся друг с другом, а мы ведь не персы – князья, – с достоинством проговорил Липарит, незаметно отодвинув свое кресло от кресла Фирана.
– Прав, батоно Липарит, не о нас сейчас думает Моурави, сильно озабочен щедротами церкови.
– Это тебе сам Саакадзе сказал?
– Князь, мечтающий стать во главе сословия, должен, помимо своей крыши, и звезды видеть, – холодно произнес князь Барата и слегка подался направо, дабы Андукапар еще раз уразумел значение эмблемы Биртвиси: «Молния гнева, защищай башню могущества!»
От владетелей не укрылся маневр Липарита, и они тоже принялись слегка подталкивать свои кресла в сторону трона. Круг сузился, а страсти накалились. Кочакидзе, носивший высокие каблуки, чтобы казаться выше, сейчас еще приподнялся на носки и, достигнув половины роста Джорджадзе, напоминавшего афганское копье, сцепился с ним из-за какой-то каменной мельницы, стоявшей на рубеже двух владений. Ражден Орбелиани, с глазами ангела, слетевшего с фрески «Страшный суд», и с желчностью человека, познавшего ад на земле, мрачно крутя тонкий свисающий ус, что-то выговаривал запылавшему от ярости Качибадзе, в свою очередь не скупившемуся на упреки. Только и слышалось: «Три разбойника!.. Орбетскую красавицу!.. Буркой накрыли!.. Не по-княжески поступил!» Цицишвили, подобрав трясущийся живот, терзал Фирана, доказывая преимущества серого волка перед пугливым джейраном. «Фамильный знак, – настаивал он, – всегда определяет свойства владетеля. Поэтому нескромно садиться ближе к трону, чем следует!..»
Князья словно вычеркнули из памяти цель съезда – сплотить и укрепить царство. Будто не кресла, а замки, ощерившиеся пиками, расцвеченные знаменами, поставлены в круг, и вековые распри получили новое выражение.
Пререкания грозили перейти в свалку. И вдруг неожиданно, – как выяснилось потом, по тайному сигналу Шадимана, – на хорах оглушительно заиграли трубы царства. Ничего не стало слышно, кроме грозных раскатов.
Словно струи холодной воды обдали князей. Водворилась тишина. Шадиман властно вскинул руку.
– Владетели! – коротко сказал он. – Вспомним о Картли!
Ловко переведя разговор, он взял в свои руки вожжи и погнал разгоряченных князей по извилистым путям политики.
К концу дня князья Верхней, Средней и Нижней Картли основательно приутомились. Каждый с удовольствием думал о роге освежающего вина. Поднялись шумно и, как бы невзначай, задвигали креслами, стремясь поставить их ближе к трону. Кресла сбились в кучу, как буйволы в узком ущелье, ведущем к водопою, получился затор. В суматохе кресло Кайхосро Барата ножкой сбило набок кресло Ксанис-Эристави. Раздался смех. Но уже ругался Мамука Гурамишвили, которому кто-то повредил светло-коричневого льва на розовом поле, красноречиво сжимавшего серебряное копье.
Шел третий день съезда. Теперь, как и прежде, на возвышении, имевшем три ступеньки, в середине высился трон царя, по обе стороны от него тянулись в линию княжеские кресла одной высоты, одинаково обитые фиолетовым бархатом.
Зураб, поддержанный Шадиманом, сумел убедить князей перетянуть на свою сторону «господ торговли». И вот сейчас писцы составляли списки, на какую сумму каждый князь закажет изделия или купит готовые на тбилисском майдане.
Из тщеславия князья называли цифры, не всегда соответствующие их желаниям и возможностям.
Поддакивая Зурабу, Шадиман терялся в догадках: почему арагвинец так усиленно уговаривал не опустошать казну? И Шадиман предосторожности ради заявил, что царь Симон милостиво решил заказать снаряжения для царского войска в два раза больше, чем Зураб Эристави. Князья, радуясь возможности покончить с первенством Зураба, бурно одобрили разумное намерение царя.
Но Шадиман скрыл, что ему пришлось половину расходов, относимых на счет царства, взять на себя, четверть их с трудом возложить на Гульшари, обязавшейся для возвеличения царя Симона вынуть из перламутрового ларца золотые монеты, и только одну четверть наскребли в царской казне.
Пробовали было через посланных к католикосу от имени съезда князей Амилахвари и Цицишвили просить церковь поддержать важное дело, но католикос сурово ответил, что князья слишком мало печалятся о церкови, слишком открыто держат сторону магометанина-царя и слишком скупы на пожертвования. Духовенству приходится самому изыскивать средства для соблюдения достоинства божьего дома. А Феодосий благодушно добавил, что во всех монастырях свои амкары и неплохо было бы хоть половину заказов распределить по монастырям.
Князья, испросив у католикоса благословения, поспешили отступить.
Духовенство распалилось. Происходило непонятное: вместо того чтобы укрепить царство, все больше расшатывали его столпы. Шадиман после ухода Хосро и Иса-хана еще настойчивее стал требовать признания царя Симона. И еще настойчивее упорствовал католикос. Так изо дня в день обострялись их отношения. Точно два враждующих лагеря стояли друг против друга замок Метехи и палата католикоса.
А сейчас? Метехи явно решил пренебречь правами церковников! «Зал оранжевых птиц» занят князьями, кресла для пастырей вынесены. Открытый вызов! И к Шадиману немедля направился тбилели.
Но не в зале съезда, как ожидали церковники, был принят посланник католикоса, а почти тайком в покоях Шадимана. И что еще горше: некоторое время ему пришлось ждать князя в обществе чубукчи. Не смягчился посланник и после извинения быстро вошедшего Шадимана: «Дела царства! Совещание князей!»
- Предыдущая
- 54/134
- Следующая
