Базалетский бой - Антоновская Анна Арнольдовна - Страница 44
- Предыдущая
- 44/134
- Следующая
Долго рассказывали Иса-хан и Хосро о своих подвигах в покоренных Картли и Кахети. Шах, прислушиваясь к звону цепей, которыми потрясали тигры, и не отводя руку от алмазной рукоятки сабли, милостиво покачивал головой и вдруг спросил:
– Не слишком ли вы, ханы, были снисходительны к католикосу? Как осмелился он не признавать ставленника неба, «льва Ирана»?
– Повелитель земель и морей! – осторожно начал Хосро. – Католикос не так виновен – народ не любит царя Симона.
– Народ? Как смеют презренные иметь свои мысли? Почему не выкрасили их кровью реки? Почему не накормили их мясом всех коршунов Гурджистана?!
– Великий из великих, «солнце Ирана», все так и делали. В Кахети почти не с кого брать дань, в Картли все рабаты пустые. Кто не успел бежать – или лишился всего, или уничтожен. Католикос не вмешивался, но Саакадзе еще громче кричал: «Война поработителям! Беспощадное избиение персов! Месть за убийства!» Еще многое кричал проклятый изменник, и народ бросился к нему за спасением. – Хосро мельком взглянул на Иса-хана. – Чтобы сократить бегство неблагодарных гурджи к Саакадзе, пришлось, о милостивый шах-ин-шах, оставить Тбилиси целым. И еще потому, что верный тебе царь Симон боялся царствовать над грудами камней.
– Бисмиллах! Не этот мул боялся, а хитрец Шадиман, ибо он царствует. А вам, ханы, сам аллах подсказал не вступать с турками в войну, ибо сейчас не время, – пусть подождут, когда я завершу задуманное… Если из Гурджистана ушли персидские войска, изменник Ирана умный Саакадзе не допустит турок к Картли. Значит, хотят Саакадзе величать царем? А Симона не любят картлийцы?
– Шах-ин-шах, – быстро сказал Эраб-хан, – здесь уместно вспомнить мудрость поэта:
Шах с удовольствием взглянул на любимца. За шахом все ханы поспешили выразить признательность веселому Эребу.
– Мои уши усладились приятной вестью: картлийцы, не устрашаясь «льва Ирана», хотят величать Саакадзе, сына собаки, царем?
– Нет, шах-ин-шах, – Теймураза, сына шакала.
Шах до боли сжал рукоятку сабли: «Теймураз? Кто для Ирана опасней – он или Саакадзе? Видит аллах – Непобедимый!»
Шах сурово смотрел на Хосро, который в замешательстве молил взглядом Иса-хана о помощи.
Иса-хан обдумывал: «Видит Габриэл, не следует слишком часто касаться Гурджистана. Нет, я не кровожаден и ради наживы никогда не разорял покоренные страны, не уничтожал напрасно чужой народ. Нет! Я, Иса, истый полководец…»
Тут Иса-хан мысленно запнулся: «Да не допустит Мохаммет никого проникнуть в мои мысли!» Увы! Он, Иса-хан, восхищается Непобедимым. Он втайне радуется неудаче Хосро-мирзы пленить Саакадзе. Свидетель Хуссейн, довольно крови! Разве зверства создают славу?
Шах испытующе вглядывался в замолкших полководцев: «Они правы, нельзя отвечать ставленнику аллаха, не отобрав тщательно, как бирюзу, слова».
«А чем плохо, если Саакадзе, сын шайтана, – продолжал размышлять Иса-хан, – захватит трон Багратиони? Чем низкорослый мул Симон достойнее Великого „барса“ Георгия?» – И внезапно проговорил:
– Да возвысится величие твое, шах из шахов! Гурджи ждут Теймураза, ибо он Багратиони. Хосро-мирза рожден Багратидом, и, хотя удостоился принять мохамметанство, тбилисцы всегда приветствовали его криками: "Да живет шах-ин-шах вечно! Да бросает на нас благосклонно лучи «солнце Ирана»! Ибо Хосро-мирза прославлял имя грозного, но справедливого шаха Аббаса, справедливо наказывал и защищал, кто заслужил. И духовные люди не отворачивались от мирзы, как отворачиваются от Симона.
– Не хочешь ли ты, муж моей сестры, сказать, – усмехнулся шах, – что самый подходящий царь для Грузии Хосро-мирза?
– Мой великий повелитель, подходящий тот, кого отметит мудрый шах-ин-шах. Я только твой раб, осмелюсь думать, что Теймураз не подходит Ирану.
– Мохаммет тебе покровительствует, мой храбрый Иса-хан, ты прав. Иншаллах! Хосро-мирза за верность мне удостоится трона в Гурджистане. Но раньше надо уничтожить Теймураза. За Картли я спокоен: Шадиман прикручен к моим стопам, ибо Саакадзе лезет под пятку султана.
– Милостивый, как небо, что дарует нам день и ночь, солнце и луну, звезды и сияние зарниц, шах-ин-шах! Все в твоей власти! Мне же повелели прославлять твое грозное для врагов имя в сражениях и в мирных делах.
Как и предвидел Хосро еще в Тбилиси, шах благосклонно одобрил действия Иса-хана и Хосро-мирзы, одарив их подарками и удостоив Хосро званием «начальник над придворными». Шах полушутя сказал, что мирзе скоро придется в Исфахане нагрузить судьбу на верблюда, а разгрузить в Кахети, возле трона отца, дабы занять его и по праву и по вкусу. А Теймуразу, чтобы не скучал, надо предложить ножку имеретинского трона, пусть грызет.
Наедине Иса-хан и Хосро превозносили шаха за справедливое к ним отношение, а себя за ловкость, с которой они сумели отгородиться от опасности.
Оставшись один, Хосро предался откровенной радости: кахетинский трон, как паланкин на белом верблюде, маячил где-то совсем близко! Но… как взвешивал он все в Тбилиси, разъединять Гурджистан не стоит, тем более, что картлийский трон, как метко заметила прекрасная Хорешани, при виде Симона Второго источает слезы. «А тбилисцы знают, что я охранял главный город Картли. Знает и Шадиман, что я не пренебрегу интересами княжеств, и уже в силу этого он охотно променяет Симона на Хосро. И церковь мною довольна – и за сохранение Тбилиси, и за богатые дары, и за молчание в споре о том, венчать ли Симона в Мцхета».
Мечтая, Хосро-мирза не предполагал, что корона картлийских Багратиони вот-вот засияет на его голове и что именно ему суждено стать желанным царем для привилегированных сословий Картли-Кахети и своей осторожной и умеренной политикой привлечь на свою сторону могущественных владетелей Грузии, ее полуцарей.
И снова среди голубых керманшахов слышались приглушенные голоса. Два дня совещался шах Аббас со своими советниками. Иса-хан занял среди них свое почетное место, а Хосро милостиво был допущен к совещанию. Шах мимоходом сказал: «Пусть учится управлять царством». К концу второго вечера шах спросил: находят ли ханы его план отодвинуть Русию и Турцию далеко от пределов Ирана возможным? И не считают ли они, что три новые военные дороги и крепость Решта сделают Иран недоступным для врагов с трех сторон севера?
Ханы даже изумились: как смели бы они не преклониться перед мудрыми решениями великого шаха Аббаса? Не шах-ин-шах ли поднял царство до блеска солнца? Не ему ли, хранителю истин пророка, обязаны правоверные величием мечетей, необычными мостами, цветущими садами? Кто еще из шахов так благосклонен к своим подданным? Выслушав еще столько возвеличений, сколько требовал установленный порядок, шах внезапно грозно сдвинул брови и спросил:
– А что делать, если возникло препятствие на пути дальнейшего процветания Ирана?
– Бисмиллах! – вскрикнул Эреб-хан. – Устранить огнем, мечом и водой!
– Ты прав, мой хан… я так и сделаю.
Не успел Караджугай совершить утренний намаз, как прибежал страженачальник и заявил, что шах-ин-шах требует хана к себе…
– Хан из ханов, – помолчав, бесстрастно начал шах, как только Караджугай опустился на ковер в положенном от него расстоянии, – неизбежно устранить препятствие, мешающее мне спокойно управлять Ираном… Готов ли твой меч?
– Бисмиллах! Все желания твои будут над моей головой! И не только я обнажу меч, весь Иран!
– Аллах предопределил твой меч – и да случится то, что должно случиться… Трещина в моем сердце глубока, как в древнем камне, она разрушает строй моих мыслей… Ибо, пока жив Сефи-мирза, повелитель Ирана не может спокойно жить днем и трижды меняет ложе ночью.
- Предыдущая
- 44/134
- Следующая
