Выбери любимый жанр

Враг из прошлого - Гусев Валерий Борисович - Страница 9


Изменить размер шрифта:

9

— Ну что ты, Алекс! У него до сих пор прекрасная большая седая голова. Он изредка навещает меня.

И тут почему-то тетушка Тильда бросила тревожный взгляд на красивый подсвечник рядом с белым черепом бедного Йорика.

Из кухни донесся аромат жареной рыбы и вареного кофе. И голос Матвеича:

— Прошу к столу!

Когда мы пришли на кухню, тетушка Тильда всплеснула руками и даже посморкаться забыла.

— Это чуде-е-е… С каким вку-у-у…

Да, Матвеич постарался от души. Кроме рыбки и кофе он, оказывается, захватил из дома колбаску, сыр и баночку маслин.

— А что у меня есть! — воскликнула тетушка Тильда и достала из стенного шкафчика бутылочку вишневой наливки. И похвалилась: — Сама ее создала! Но это для взрослых. А детям мы заварим великолепный чай.

Из того же шкафчика она достала красивую фирменную банку с чаем.

— Настоящий английский! Я сама его заварю. У меня свой рецепт. Просто изуми-и-и!..

(Баночка была красивая. Но чай в ней тетушка Тильда держала самый обычный, очень недорогой. И это было трогательно.)

Но особо трогательно было то, как она ела рыбку. И колбаску. Она все время откладывала на блюдечко самые лучшие кусочки для своих любимцев. Которые уже тоже оказались на кухне. Кот Гамлет — нахально, просто-таки на столе, а песик Атос — скромненько, в уголочке.

…В общем, Димитрий и Алекс прекрасно провели время в обществе хороших людей. Тетушка Тильда даже спела нам два старинных романса своим немного гнусавым голосом, а дяденька Матвеич аккомпанировал ей на гитаре с пышным алым бантом на грифе.

Все было очень здорово. Но как пишут в старинных романах, в моем сердце затаилась неясная тревога. Будто среди нас незримо присутствовал кто-то еще. И не хороший, и тем более не прекрасный…

Глава V

Граф Морковкин

Вернувшись домой, мы немного прибрались в комнатах, я приготовил обед, а Матвеич сел писать свои мемуары.

— Мы прогуляемся, — сказал ему Алешка. — Вдоль берега. Вдали от карьера.

— В пять пополудни быть на палубе, — не оборачиваясь, отозвался Матвеич. — Проведем сеанс связи с нашей базой. — И объяснил: — С вашими родителями. Доложим обстановку.

— Доложим, — сказал Алешка. — Мы пошли.

Он зачем-то захватил авторучку и листок бумаги и повел меня на берег озера, к лодке.

— Чтоб следов не оставлять, понял? И чтоб можно было по-быстрому смыться.

— От кого? — удивился я.

— От кого-нибудь, — очень четко и доступно моему уму пояснил Алешка.

Так уж в нашей семье сложилось, что когда Алешка берет руководство в свои руки, никто не решается с ним спорить. Никто, даже папа, ему не возражает. Все стараются поскорее исполнить его указания. Чтобы поскорее отвязаться…

Так и я. Себе дороже с ним спорить и требовать разъяснений. Все равно, пока не сочтет нужным, не объяснит.

Мы выгнали лодку на чистую воду и поплыли вдоль берега. Слева от нас — стена камышей, справа — безбрежная гладь озера. Под нами — синь воды, над нами — синь неба. С ярким и жарким солнцем посередине.

Я греб не спеша, с удовольствием. Алешка молча сидел на носу и смотрел вдаль. Вернее — вдоль. Вдоль берега. Что-то высматривал. Но что уж он там высматривал, мне неизвестно, я сидел спиной к нему и только изредка оборачивался, сверяя направление.

— Правое табань, левое загребай, — вдруг скомандовал Алешка. — Так держать.

Лодка плавно вошла в устье небольшого ручья. По его берегам тоже стоял стеной непроходимый камыш.

Мы шли все медленнее. Ручей становился все уже и мельче, весла уже задевали камыш. Я уложил одно весло на днище лодки, а другое использовал как шест, стоя на корме.

Вскоре лодка стала цеплять дно ручья.

— Все, — сказал Алешка. — Высаживаемся. Весло с собой возьми.

Тут уж я совершенно прибалдел:

— Лодку тоже за собой потащим?

— Лодку оставь, — серьезно сказал Алешка. — А весло забери. Для самообороны.

Я промолчал, взял весло и вылез из лодки.

Алешка уверенно зашагал впереди. Видать, уже разведал дорожку. Тайную тропку проложил. Раздвигая камыши, он топал к какой-то цели, известной лишь ему одному. Но я уже начал догадываться — мы шли к карьеру, кратким путем. А если еще точнее, то к загадочному стойбищу песчаного дикаря. Только вот зачем? Колотить его веслом по башке? А за что? За то, что он мирно спит в своей пещере под сиротским одеяльцем и варит на костре немудреную похлебку? Или за то, что роняет патроны?

Вскоре мы выбрались на край карьера и приблизились к оврагу, где пряталась в его недрах загадочная пещера.

— Стоп! — тихо, но решительно скомандовал Алешка. — Наблюдаем. Ложись!

Я прислонил весло к деревцу и послушно улегся рядом с Алешкой на теплый песок, покрытый редкой травкой. С этого места хорошо просматривался костер, которого, собственно, сейчас не было, а просто вился легкий дымок над углями и золой, и кустик, что скрывал ход в пещеру.

— И долго мы будем здесь валяться? — прошептал я.

— Сколько надо. Терпи. Я ведь терплю.

Мы потерпели еще с полчасика.

— Спит, — сказал Алешка. — Дим, я уже точно знаю, что он — ночной человек. Ночью он где-то шляется, а днем отсыпается.

— Это его дело! — рассердился я. — Пусть себе шляется, где ему нужно, и спит, когда ему хочется.

Алешка прерывисто вздохнул. В этом вздохе сложились недовольство и возмущение. В смысле: как можно не понимать такой простой вещи!

Можно. Это я знал точно. Я, кстати, и сам не прочь поспать после обеда часок-другой. А можно и третий…

— Пора, — сказал Алешка. — Дим, ты подбирайся к пещере и затаись там. Понял? Если он вдруг проснется и вылезет…

— Веслом по башке? — догадался я. — Не буду.

— Будешь, — уверенно сказал Алешка. — Еще как будешь, если он на тебя нападет. Пошли!

Я послушно занял свой пост возле входа в пещеру, приставив весло к ноге вроде ружья, а Лешка начал бродить вокруг кострища, внимательно разглядывая землю. Потом он присел на корточки и стал что-то делать. Что именно — с моего поста не было видно. Может, взрывное устройство закладывает? С него станется…

В пещере было тихо. Ни храпа, ни вздоха, ни шевеления. Может, там и нет никого?

Я положил весло на землю и осторожно спустился в ямку. Постоял, прислушиваясь. Тишина. Сделал несколько шагов внутрь. Тихонечко заглянул. Когда глаза привыкли к полутьме, различил спящего на одеяле человека в камуфляжной форме. Лица его я не видел, он лежал отвернувшись от входа. Видел только стриженый затылок с седоватыми волосами. А вот на чурбачке рядом с изголовьем кроме свечи, сигарет и зажигалки лежал пистолет Макарова. Слабенькое, конечно, оружие против моего увесистого весла.

Все-таки надо сообщить об этом человеке Матвеичу. Пусть разберется с ним. Кто он такой, почему прячется в пещере и что он делает по ночам? Да еще с пистолетом.

Так же бесшумно я вернулся на свой пост. Алешка уже махал мне из кустов и делал сердитое лицо.

— Ты чего там застрял? — возмущенно прошипел он, запихивая в карман джинсов сложенный листок бумаги.

— У него там пистолет, — сообщил я. — На тумбочке.

— Класс! Ты догадался его спереть?

— Догадался, — усмехнулся я. — Но не спер. Он проснулся и открыл по мне огонь. На поражение.

— Остроумный у меня старший брат, — фыркнул Алешка. — Весь в меня. Он тебя куда-нибудь ранил?

— Фиг ли ты все это затеял?

— Не ори. Дяденьку разбудишь. Пошли домой. У нас сегодня связь с Москвой. А на фиг надо — узнаешь завтра утром. И ахнешь!

Впору хоть сейчас ахнуть…

Домой мы вернулись надутые друг на друга. Но звонок родителей нас помирил. Мы опять поняли, что они не только за нас беспокоятся, но и по нам (или по нас?) скучают.

Сначала я разговаривал с папой. По-деловому. А потом Алешка вырвал у меня мобильник и завизжал:

— Пап, дай маме трубку! Ты все равно ничего не запомнишь. Мам! У нас все здорово! Запоминай! Привези хороший кофе — это раз. Какой-нибудь ароматный «Гранд». И собачий корм. И кошачий. И букет цветов для Дамы Безе. Только это не композитор, не спутай. Это такая классная тетка с насморком. Под зонтиком в перчатках. Она, мам, очень одинокая. Ее никто не любит. Только Матвеич и Димитрий с Алексом. И еще один старик Морковкин. Но он еще не череп. А эта Матильда совсем одна. У нее только Атос, Гамлет и бедный Юрик. Это такой череп на полке. Ты все запомнила?

9
Перейти на страницу:
Мир литературы