NZ /набор землянина/ (СИ) - Демченко Оксана Б. - Страница 24
- Предыдущая
- 24/89
- Следующая
— Угораздило упасть с лошади, — спокойно пояснил Поль, заметив осмотр. — Смешно, правда? Люди хоть с мотоциклов или ещё чего современного падают. Папа так расстроился, чуть не пристрелил коня, — Поль рассмеялся. — Только папа так стреляет, что ему проще попасть, если он решил промазать.
Похмелье слегка мутило сознание. Тошноту дополняли впечатления. Через все это думалось кое-как. Вообще не думалось! Уильям сидел, неловко старался соорудить на своей морде улыбку или хотя бы пристойное выражение — ну, примерно, как у сиделки. В этой палате он, Уильям Вэйн, резко стал не инвалидом, а здоровым и тупым дураком, живущим в перевёрнутом, фальшивом мире. У него всего-то одно колено зарыто в пустыне. А парню чтобы кивнуть — и то надо сиделку звать…
— Жизнь — дерьмо, — поморщился Уильям.
— Да, сколько я уговариваю, а они ни в какую, — по-своему понял Поль. — Понимаешь, я уговариваю всех уже год. Теперь день рождения подвернулся, и я стал совсем настойчив. Но все вроде и не против, а только боятся лишиться лицензии или ещё чего.
— Ценного, — хмыкнул Уильям и прощупал свою шарнирную коленку. — Во, самая у меня ценная часть. Стоит она дороговато. Зато износ низкий. Черт, чего я только не выделывал трезвый, а уж про пьяного и сам не знаю. Цела.
— Так можно меня — с парашютом? — Поль перешёл к главному вопросу и взглядом показал, как он будет лететь. Сразу заулыбался, ещё до ответа поверив, что будет сказано «да».
— А где мы возьмём самолёт? У меня нет.
— Не знаю. Но если ты про деньги, их хватит. Только если вдруг все правы и я немного… запомираю, трудно тебе придётся. Не все понимают объяснения.
— Но я умею объяснять, будь спокоен, — обнадёжил Уильям, рассматривая свою руку. Откуда на костяшках пальцев ссадины, он совершенно не помнил. И даже об кого или обо что стесал кожу — тоже. — Слушай, а давно твой папаша пробовал пристрелить лошадь?
— Упал я четыре года назад, — Поль нахмурился. — Чуть не завалил колледж. Экзамены. Все же надо много приспосабливать. — Он снова улыбнулся. — Вот упал бы чуть иначе, и все, и совсем бы остался без диплома.
— Тогда твой папаша пристрелил бы коня в упор, — предположил Уильям. — Слушай, Поль, а как ты… Как ты себя… Хотя не важно. Денежки нужны в кэше. Много. И это… тебя что, воровать отсюда?
— Получается, ты рискнёшь, — шире прежнего улыбнулся Поль. — Спасибо. Знаешь, я лет с десяти хотел — с парашютом, но мама говорила, это опасно и можно шею свернуть. Вот я и свернул, теперь могу прыгать.
— И тебе совсем не кажется, — Уильям снова принялся выбирать форму для главного вопроса, — что жизнь хоть самую малость с запашком?
— Нет.
На сей раз Поль отозвался без улыбки и отчётливо, старательно, выговорил короткое слово. Которое вслух он не собирался пояснять ничем. Он промолчал очень и очень многое, и, пожалуй, Уильям был одним из тех людей, которые могли неплохо озвучить молчание.
Пять лет, — подумал бывший капрал, — я только тем и занимался, что убеждал себя в большой лжи. Я твердил себе о полной свободе, хотя разве это свобода — пить без меры, заливая сознание наглухо. Мотаться по стране, убегая от себя. Лезть в драки, которые не имеют ни смысла, ни цели. «Жизнь — дерьмо», — орал Уильям на каждом углу, оправдывая своё право без боя сдаться беде. Как последний слабак. И ещё пивное брюхо.
Рука помимо воли прощупала ремень и живот. Вроде, и нет ничего такого, прямо уж жирного. Разве — отвращение к себе. Огромное. Сейчас такое большое, что с ним больше нельзя жить.
Уильям встал, выпрямился и сделал шаг, переступая через пять лет, о которых все равно нельзя забыть. И которые теперь в прошлом.
— Будет нужно много денег, — ещё раз повторил Уильям, кивнул Полю. — Здоровых деньги лечат и от зрения, и от слуха. Ну, давай, пока. Вернусь — доложу о результате.
— День рождения у меня двадцать пятого, — смущённо заморгал Поль, очень прямо намекая на нереально короткий срок операции.
Уильям уже грохотал к двери. Споткнулся и сказал Полю в простых словах, куда надо идти с такими мечтами и такой наглой рожей. В коридоре ждала все та же сиделка с формами, достойными стриптиза, никак не серого платья почти что в пол. Девица предпочла сделать вид, что матерных слов не знает и шума возле двери не слышала. Ей платили за глухоту, как мысленно предположил Уильям, почти столько же, сколько он намеревался для начала торга предложить пилоту.
Полковник сидел в бьюике. Дождался своего капрала и кивнул водителю — мол, давай, куда договорились.
— Капрал, на неделю вверяю тебе эту машину и придаю к ней этого кассира. Для тебя, лично для тебя, допускаю именовать майора Гросса — рядовым, — ядовито сообщил полковник, глядя в багровеющий затылок водителя. — Деньги у него. Если будет мало, значит, оба вы воры куда более, чем я типа… умею вообразить. Потому что он пилот, и отцу Поля он обязан многим.
— Есть, сэр.
— Не пить, — полковник поднял палец и строго глянул на его кончик.
— Уже не пью, — обиделся Уильям. Посмотрел на часы с разбитым стеклом. — Двадцать три минуты, как совершенно не пью.
— А вот это интересно, — оживился полковник. — Тогда, пожалуй, мы провернём одно дельце. Когда ты трезвый и имеешь цель, ты можешь и распознать… я так думаю. Вот вводная. В тринадцать тридцать я посещу кафе. Бьюик будет припаркован рядом. Ты не покидаешь машину независимо ни от чего. Столик будет в зоне видимости. Капрал, я ещё раз повторяю: твоё дело сидеть в салоне за тонированным стеклом, Сидеть и нюхать так, как ты в жизни не нюхал… дерьмо. Потому что от него должно редкостно отчётливо вонять бедой.
— Он что… псих русский? — шёпотом поразился Уильям.
— Нет, — отмахнулся полковник. — Если они придумали «калаш», водку и ту самую африканскую мину, то это ещё не повод отдавать им заранее заглавную роль злодеев. Билли, этот тип… он опасен. Вопрос не в том, насколько. Вопрос в том, для чего и для кого опасен. Но моему делу он полезен. То есть он и есть моё дело. Или приговор. Понял вводную?
— Да, сэр.
— Вот дыши носом и пробуй отличить дело — от приговора. Конец вводной.
Дальше ехали молча.
Кафе оказалось маленькое, невзрачное. Стекла витрин от пыли помутнели. Но Уильям сидел и улыбался. Даже пыльные — они отражали синее небо. То самое небо, которого не хватало Полю и, как оказалось, капралу Вэйну — ничуть не менее.
От своих мыслей Уильям очнулся резко. По спине пробежал озноб. В затылок упёрся чей-то взгляд, подобный центральной точке прицела. Прежний дар чуять беду вернулся и стал несколько иным. Полнее?
Уильям осторожно обернулся и сразу выбрал вдали, на обочине дороги, припаркованную машину. Почти невидимую в ряду прочих. И все же единственную важную именно теперь. Открылась дверца. Теперь, когда на дорогу шагнул водитель и стал разгибаться в рост, стало понятно: машина низкая. Спортивная? Человек довольно молодой, не старше тридцати на вид. Внешность странная, в голову приходит мысль — смешанная кровь. Азиаты кувыркались с какими-нибудь шведками? Кожа смугловата, рост средний. Сложение спортивное, но парень не силовик — скорее танцор, весь такой лёгкий. Поджарый. Волосы черные, глянцевые и вьются. А вот черты лица европейские. Почти. С долей невнятной, ускользающей неправильности… Уильям все смотрел и смотрел, запоминая впрок и старательно принюхиваясь, хотя это действие не имело смысла. Он же чует — не носом. Да как ни нюхай, парень весь пропитан угрозой. Идёт, вроде бы безразлично поглядывая по сторонам. Пересёк улицу, пропустив поскрипывающий, натужно гудящий фургончик. Подошёл к двери кафе, взялся за ручку — посмотрел прямо в глаза Уильяма. Сквозь тёмные, зеркально непроницаемые стекла бьюика. В упор.
Мозг вскипел. Захотелось кричать, и Уильям прикусил губу, старательно вслушиваясь в ощущения. Чем глубже в него влезал чужак, тем спокойнее становился капрал Вэйн. Влияние, пусть это и странно — отрезвляло лучше кофе и чая. Делало человеком уникальным и по-прежнему полезным даже самому полковнику.
- Предыдущая
- 24/89
- Следующая
