Пепел Ара-Лима. - Костин Сергей - Страница 19

— Ара-Лим? — удивился маг, хищно сощурив глаза. — Ара-Лим покорен и уничтожен. Как может он доставлять беспокойства самому великому из великих? Твоя империя самая огромная за всю историю этого мира. Тебе подчиняются сотни городов. Твоего снисходительного взгляда ждут десятки племен. Твои сапоги готовы облизать все вожди и все керки! Одного императорского слова достаточно, чтобы любая жизнь прекратила свое существование.

— Мне не нужна любая жизнь, — Каббар сел в изготовленное специально под его рост кресло, вцепился пальцами в поручни. — И не надо меня убеждать в том, что я великий. Та жизнь, которая мне нужна, не признает моего величия.

— Ты говоришь о наследнике? Стоит ли беспокоится о младенце?

— Младенец, в жилах которого течет кровь Хеседа.

— Ну и что с того? — Горгоний обмакнул палец в разлитое вино и с удовольствием облизал его. — Даже если волчонок выживет, даже если вырастет, то что он представляет без трона? Пустое место.

— Пустое место? — Каббар сжал пальцы. — Ты забыл, сколько мне было лет, когда я получил в наследство жалкую страну, важно величавшую себя Империей? Но прошло всего четыре года и я завоевал мир. Но я не знаю, что станет с этим миром через десять лет. Уже сейчас каждый ара-лимовский житель умирает со словами молитвы за наследника. Солдаты, воздевая окровавленные руки к небу, просят позаботиться богов не о собственных душах! В осажденных городах поют о нем песни! Они готовы сдохнуть за щенка, которому всего три дня. Слухи о выжившем ребенке короля Хеседа разносятся по всей стране быстрее ветра. Они же славят его! Они уже создали из него бога!

— Ты завидуешь? — прищурился маг, заглядывая в дикие глаза императора. — Завидуешь наследнику?

Каббар дернул головой, отворачиваясь. Он не хотел, чтобы маг видел, насколько он прав. Где-то в глубине сердца он, действительно, завидовал. Маленького щенка любят не за подвиги и не за покоренные страны, а только потому, что он законный наследник.

— Сегодня мне приснился сон. Я видел, как с неба на меня падает молодой орел. Они бил меня белым крылом, он выклевывал мне глаза. И я ничего не мог сделать. Только задыхался от крови.

— Тебя страшат проклятия королевы Тавии.

— Это тоже.

— Ты хотел завоевать мир и не услышать ни одного проклятия?

— Здесь все не так. Почему никто не сдается? Почему они спешат умереть? Они не знают, что такое страх. И они верят, что потомок Хеседа рано или поздно вернется.

— Тогда…, — маг задумчиво обвел контуры Ара-Лима густым вином. — Тогда остается одно средство.

— Что ты предлагаешь, Горгоний? Мой отец всегда слушал твои мудрые советы. И я, его сын, всегда прислушивался к ним. Что сделать мне, чтобы эта страна навсегда забыла о наследнике?

Маг сжал пальцы в тугую щепоть, дунул на них. На кончиках пальцев показалось крошечное пламя. Горгоний медленно поднес огонь к карте. Пролитое вино вспыхнуло желтым пожарищем. И месте Ара-Лима осталось только черное выжженное пятно.

— Сделай так, чтобы никто и никогда не вспоминал о наследнике.

Каббар вскочил, опрокинув кресло, расставив руки, склонился над черным пятном Ара-Лима:

— Да, — маг Горгоний непроизвольно вздрогнул, услышав зловещий шепот императора. — Я сделаю это. Я уничтожу всю страну. Я вырежу всех жителей. На всем просторе от реки Фис до Восточного побережья не останется ни одного живого существа. Я превращу Ара-Лим в пустые земли, на которых не сможет расти даже трава. И когда наследник вернется…, если вернется, то никто не вспомнит, кто он такой. И ты, Горгоний, мне в этом поможешь.

Маг смиренно склонил голову.

Конечно, он поможет. И не ради кровожадного мальчишки, руками которого создана империя для Избранных. Не ради призрачных богатств, которые не нужны Избранным. Он поможет императору ради себя самого. Уничтожив Ара-Лим, они уничтожат последний оплот Крестоносцев, и тогда Избранным ничто не помешает властвовать во всем известном Мире.

— … Отдайте им детей, — повторил колдун Самаэль, указав посохом на ношу лесовика.

Йохо неторопливо снял корзины, поставил у ног. Затем резко прыгнул вперед, на ходу вытаскивая нож. Ганна, мгновенно оценив ситуацию, вскинула лук. Нацелила стрелу точно в лоб колдуна-Крестоносца.

— Сейчас, — усмехнулся лесовик недобро. — Только уши от твоей лжи прочищу. Ты у меня первый под ножом очутишься. Давно хотел кровь тебе пустить, еще когда зубом мучился. Чувствовал, что в тебе зло таится. Жаль, поздно рассмотрел.

Говоря это Йохо шашками мелкими к колдуну неподвижно стоящему приближался. Следил внимательно за горняками, которые, к удивлению, даже топоров из-за поясов не вытащили.

— Глупый ты лесовик, хоть и смелый до невозможности, — улыбнулся колдун.

— Хоть и глупый, но так просто наследника не отдам, — перебил колдуна Йохо. — Не ты первый, кто меня в западню поймал. Не ты последний, кому глотку перережу.

Колдун только пальцем пошевелил, и пальцы лесовика от нестерпимого жара сами разогнулись. Выпал клинок добела раскаленный из руки. А стрела, что ганной в тот же миг отпущена была, замерла в воздухе, к ногам Крестоносца бесполезной тростинкой упала.

Колдун, вместо того, чтобы лесовика и ганну к смерти подтолкнуть, рассмеялся беззлобно:

— Что ж вы меня старого в предательстве обвиняете? Не выслушаете до конца колдуна, в котором Крестоносца не признали. Думаете, в капкан, негодяй, вас заманил? На детей невинных позарился?

— Иного от тебя не ждем.

Лесовик руку, заклинанием колдовским ошпаренную, к груди прижал. Быстро огляделся, ища путь к спасению. Да только тяжело найти то, чего не существует. Не лес родной, скалы черные вокруг. И врагов не один десяток.

— Давно меня в предательстве не обвиняли, — смахнул Самаэль с глаз слезу смешливую. — Детей горнякам отдаю не для того, чтобы предать. Для того, чтобы вы, глупые, к горным переходам непривычные, на камнях не поскользнулись, да корзины не выронили. А горняки в этом деле более сноровисты. Им по камням ходить, что тебе лесовик, по деревьям лазать. Не оступятся, не споткнутся.

Йохо хмыкнул озадаченно. На ганну притихшую посмотрел.

— А не врешь, колдун?

— Если бы врал, ты бы моего вранья не различил. Давно бы мертвым валялся, под деревом или под кустом. Назад оглянись.

За спиной у ганны и лесовика, близко совсем, непонятно откуда взявшиеся, стояли четыре горняка, за ручки корзины с младенцами держали. Улыбались дружелюбно, не насмехались.

— Ах ты…, — беззлобно выругался Йохо, нож остывший поднял, за пояс засунул. — А ведь был ты, колдун, на волосок от гибели. Я уж тебя постарался, исполосовал бы как следует. Да повезло видно. Вельда, ты что?

Ганна без сил опустилась на камни. В глазах слезы показались:

— Вы больше так не делайте. Уж лучше сразу убейте, чем так шутить.

Самаэль помог ганне подняться, по щеке сырой погладил.

— Прости дурака старого. Думал удивить вас, а вон как все вышло. Извини. Не обидит тебя больше никто. Если не веришь слову колдуна, поверь обещанию Крестоносца. Здесь, в горах, вы под моей защитой. И под защитой горняков, которые Ара-Лиму верны. А теперь пора нам… Идем мы в долину, что горняками Зеленым Сердцем гор зовется. Там, под надежной защитой неприступных камней да холодных ветров воспитаем младенцев.

Режут острые камни кожаные подошвы. Ледяной ветер, слетевший с заснеженных вершин, рвет одежду. Пусто глазу. На десять шагов одна травинка тонкая, на сто — куст, к камням прижавшийся, на тысячу — дерево, из последних сил за твердь цепляющееся. Ни зверья, ни птицы. Ни хижины одинокой, ни речушки быстрой. Камни, только камни. И солнце, такое близкое, что пожелай, дотянешься рукой. Обожжешься только.

Горняки, как пауки, цепко по камням идут. Весело с валуна на валун перепрыгивают. Кто-то песню запел, сразу остальными подхваченную.

Йохо через два часа выдохся. Соленым потам облился, в глазах круги разноцветные. Непривычен лесовик по камням путь держать. Милее ему леса, далеко за спиной оставшиеся. Их и видел он, когда глаза закрывал. Несколько раз спотыкался, падал. Если бы не горняки, по бокам идущие, да вовремя поддерживающие, быть бы лесовику с разбитым лбом. Позор на все его племя лесовское.