Битвы за корону. Прекрасная полячка - Елманов Валерий Иванович - Страница 2

В него я напринимал всех желающих от шестнадцати до двадцати лет. Были и моложе – поди узнай, сколько ему. Мой расчет основывался на том, что эти парни, в отличие от бояр, не оставят царевича в беде. Иностранцы учили их правильно держать строй, бывалые стрельцы – меткой стрельбе, умению метать ножи. Отличалось у Стражи Верных и вооружение – на пищалях штыки, за правым плечом арбалет, в каждом голенище по метательному ножу. А вдобавок я создал и особую сотню, спеназовскую, взявшись обучать наиболее способных приемам, освоенными мною за время собственной службы в десанте.

Впрочем, и это навряд ли могло внести какие-то радикальные изменения в грядущие события. Да и мое тайное расследование, проведенное по поручению Бориса Федоровича в Угличе, тоже нельзя считать особым вмешательством в историю. Ну и толку с того, что мне удалось выяснить, кто скрывается под маской младшего сына Иоанна Грозного? Подумаешь, Дмитрий оказался на самом деле не Отрепьевым, а незаконнорожденным первенцем боярина Федора Романова. Хотя к Отрепьевым отношение он имел – его мать, Соломония Шестова, действительно доводилась двоюродной сестрой Богдану Отрепьеву. Но какое это имеет значение, коль народ, включая самого самозванца, искренне верил, будто тот – истинный сын Ивана Грозного?

Но, вернувшись из Углича, я узнал о прибытии послов из Англии, сообщивших Борису Федоровичу, что Квентин – никакой не королевич, и Годунов рассвирепел. Казнить он Дугласа не стал, но толку. Он же пообещал послам передать несчастного влюбленного для последующей расправы, а как карают в цивилизованной Европе за оскорбление короля, я, со слов шотландца, знал. Его подвергают сразу и повешению, и четвертованию, и раздиранию на части лошадьми.

Потому-то я и изобрел благовидный предлог для спасения Квентина, предложив царю, что сам поеду к самозванцу и соберу достоверные сведения о том, как тот во время пребывания в Речи Посполитой тайно перешел в католическую веру. Тогда, дескать, народ сам от него отвернется. Ну а во избежание подозрений в отношении меня нужен весомый предлог для побега. И таковой имеется, если я убегу, якобы спасая своего товарища-иноземца.

Мой расчет был убить одним выстрелом двух зайцев: спасти шотландца, а заодно уболтать новоявленного претендента на корону бежать куда подальше за границу, профинансировав его проживание за счет царя. Бориса Федоровича я надеялся уговорить позднее. Государь поначалу согласился, но пришла весть о победе царских войск под Добрыничами, и он отверг мою идею. Пришлось самостоятельно организовывать побег Дугласа из-под стражи. Вместе с ним я и прибыл в Путивль, где Дмитрий отсиживался после своего поражения.

Увы, войти к Дмитрию в доверие до смерти старшего Годунова я успел, а вот убедить его бежать – нет. Единственное достижение – удалось уговорить его написать грамоту царевичу Федору, в которой он обещал сделать младшего Годунова своим наследником и престолоблюстителем, если тот распахнет перед ним ворота столицы. Под благовидным предлогом передачи его послания я отправился в Москву, рассчитывая успеть заручиться поддержкой полка Стражи Верных, благо что к тому времени успел обучить их многому. Однако стоило мне прибыть в полк, как за мной установили слежку люди Семена Годунова – ближайшего царского советника, опасавшегося конкуренции с моей стороны. Он-то, пользуясь своей властью, улучив момент, сунул меня в тюрьму.

Просидел я в ней чуть ли не месяц, потеряв время, столь необходимое для принятия мер по защите семьи Федора. Освободили меня оттуда москвичи и… казаки, которые отвезли обратно к Дмитрию, стоящему уже под Серпуховом. Вернувшись к новоиспеченному царю, я понял, что миловать младшего Годунова тот не намерен. Сказалось нашептывание бояр, прибывших на поклон к новому государю.

Я ухитрился сбежать. Расправу над Годуновым и его матерью мне удалось предотвратить в самый последний момент, да и то не полностью – всего-навсего оттянуть ее. Но когда я настраивался принять последний и решительный бой, подоспел на выручку заранее предупрежденный мною полк Стражи Верных. А еще в тот день я впервые увидел царевну Ксению и… влюбился.

Спасти-то Федора получилось, но Русь к тому времени чуть ли не полностью перешла на сторону новоявленного претендента на престол. Годунов по моему настоянию добровольно отступился от царской короны. Правда, теперь он имел определенные гарантии – пригодилось письмо Дмитрия. В день покушения на Федора я торжественно огласил его с Царского места, расположенного близ Фроловских ворот на Пожаре[1]. Согласно ему получалось, что бояре переусердствовали, и москвичи, облегченно вздохнув (самим стало не по себе, когда увидели, как идут убивать царскую семью), по собственному почину растерзали виновных.

Сохранение двух жизней – юного Годунова и его матери Марии Григорьевны – стало первым крупномасштабным изменением в истории России. Дальнейшие события понеслись по нарастающей. В немалой степени популярности Федору, пока он правил в Москве в ожидании Дмитрия, прибавили и его суды, которые он вершил как престолоблюститель. Не скрою, я помогал, но исключительно в предварительной работе.

А тут и радость – вернулся из дальних странствий Алеха. Бывший детдомовец угодил в это время даже чуть раньше меня, и я пристроил его к делу. Борис Федорович Годунов весьма заинтересовался заморскими овощами, о которых я ему рассказал, и мне удалось уговорить его отправить за ними Алеху. Ну и заодно за художниками и разными умельцами-мастерами.

Тот успешно справился со всеми поручениями, привезя и людей и семена. Были там семена помидоров, кукурузы, подсолнухов, но главное – картофельные клубни. А на Руси появились английский философ Фрэнсис Бэкон, предназначенный в качестве учителя философии для царевича, художники Рубенс, Хальс, Снейдерс и большущий любитель выпить итальянец Микеланджело. Нет, не Буонарроти, а другой, Меризи да Караваджо, но тоже очень талантливый. Привез Алеха и множество мастеров, включая стеклодувов, и три подзорные трубы.

Однако пришло время уезжать в Кострому, которую Дмитрий отвел Федору для его проживания. И новая проблема. Государь вознамерился оставить в столице сестру и мать моего ученика. Якобы как заложниц, но на самом деле он явно положил глаз на Ксению. Мне удалось незаметно подменить ее другой девушкой, а когда Дмитрий разобрался, оказалось поздно – царевна на струге вместе со мной плыла к Костроме.

Приключений по пути хватало, пришлось даже возвращаться в Москву, но подробности расписывать не стану. Скажу кратко – выжил и царевну уберег. Более того, я успел объясниться ей в любви, а она мне. Правда, Дмитрий вынудил меня дать обещание, что без его согласия царевна ни за кого не выйдет замуж, и взял слово в следующем году возглавить его войско для захвата Ливонии.

В Костроме скучать не приходилось. Хватало и неотложных дел, и работы на перспективу – ставил первые на Руси фабрики по производству стекла и мастерскую по валянию валенок, которые, оказывается, здесь тоже пока не были известны. Ну и проекты указов, над которыми я немало потрудился вместе с Фрэнсисом Бэконом. Дело в том, что по моему замыслу принять их надлежало именно Дмитрию. Пускай он станет вроде ледокола, взламывающего вековые устои Руси, дабы к моменту, когда его грохнут бояре, основные новшества оказались бы принятыми им. Тогда впоследствии никто из приверженцев старых устоев не сможет обвинить в нововведениях моего ученика.

Работал я старательно, и, когда царь заглянул к нам с Федором в Кострому, я вывалил ему на подпись кучу заготовленных проектов указов. Пришлось попотеть, пока сумел убедить государя в их важности и нужности, но овчинка стоила выделки. Достаточно упомянуть создание действующего на постоянной основе Освященного Земского собора всея Руси, которому Дмитрий по моему настоянию дал уйму прав вплоть до выборов нового царя в случае пресечения прежней династии. По сути, это был поворот к конституционной монархии. Да и Великой хартии, как я ее мысленно назвал ее, тоже цена на вес золота. На самом-то деле называлась она иначе: «О даровании вольностей народу российскому», но какая разница. Главное – содержание. Впервые царь гарантировал своим подданным их права. Небольшие, но главное – гарантировал. Итог: зарождающемуся самодержавию на Руси не бывать.