Застава - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 5
- Предыдущая
- 5/65
- Следующая
Я позвонил в домофон, вошел в чистенький подъезд, вежливо кивнул консьержке – та окинула меня бдительным взглядом, но спрашивать ничего не стала. Поднимаясь на седьмой этаж, подумал, что надо было бы что-то захватить… ну, не торт, наверное… бутылку…
Когда я вышел из лифта, дверь в квартиру Бобрикова уже была открыта. И сам он стоял на пороге, улыбаясь, все такой же седенький, сухощавый, каким я его всегда привык видеть. Только не в охотничьей или туристической одежде, а в мятых брюках, когда-то «выходных», а нынче «домашних», и футболке – веселенькой, молодежной, с какими-то драконами, сцепившимися в схватке.
– Привет, Ударник! – радостно сказал Старик. – Заходи. Ты последний, наши все собрались.
– Наши? – удивился я.
– Наша застава, – пояснил Бобриков. – Ну чего вылупился? Я всех позвал.
– Ну и дела, – только и ответил я, входя.
– Проходи, проходи, не разувайся, у меня все просто… – поторопил меня Бобриков.
Вслед за ним я зашел в просторную, хоть и захламленную старой мебелью гостиную. Меня приветствовали радостными возгласами и смехом.
Здесь действительно была вся наша застава. Все пять человек кроме меня и Бобрикова.
…Застава, куда привел меня Бобриков, располагалась километрах в десяти от Антарии, столицы Клондала. Антария и по земным меркам была городом немаленьким, почти миллион населения, а уж для Центрума – это гигантский мегаполис. Понятное дело, что города не растут из земли будто грибы – и за десять километров от любого земного райцентра ты увидишь дороги, поселки, вынесенные за город склады и заводы, линии электропередач… С Антарией все было иначе. Сухая холмистая равнина – не то степь, не то лесостепь (если воспринимать всерьез редкие чахлые рощицы) – была безлюдна и пустынна. Никаких следов цивилизации не было, пока не начало темнеть – тогда на горизонте, в предгорьях, появились огни.
– Компактно они тут живут, – заметил я.
– Не то слово, – засмеялся Бобриков. – Местность такая! Почва бесплодная, воды мало… так что сельского хозяйства нет и в ближайшее время не предвидится. Прирост населения небольшой, а если уж кто-то решит податься на поиски лучшей жизни, так не огород станет городить, просто уедет.
– Не может большой город существовать в изоляции, – упрямо сказал я. – Нужна инфраструктура. Сколько, ты говорил, там народа? Миллион?
– Почти, – кивнул Бобриков. Шел он легко, быстро, я хоть и моложе его в два раза, но едва успевал. – Плюс-минус сто тысяч. А изоляции у него никакой нет, тут ты прав, сам по себе он бы не выжил.
Я хлопнул ладонью по голым плечам, сгоняя назойливую мошкару. Та вроде бы не кусалась, но охотно липла к коже, видимо, ей был по вкусу соленый человеческий пот.
– Но тогда откуда-то должны привозить… – начал я. И замолчал – потому что услышал и увидел ответ на свой вопрос.
Прямо по степи неторопливо ползла исполинская серая щетинистая «гусеница». Валили вверх клубы черного дыма, то усиливаясь, то ослабевая. Послышался перестук колес.
– Мать моя… – выдохнул я. – Это же бронепоезд!
– Он самый, – сказал с довольным видом Бобриков. – «Король Атинг», если не ошибаюсь. Был у них в незапамятные времена такой фольклорно-исторический персонаж… или не был, кто его разберет? Что-то вроде нашего Артура, только без круглых столов и Грааля.
«Гусеница» приближалась. Это был самый натуральный бронепоезд, как в фильмах про первую мировую войну. Серые листы тяжелой брони, заклепки с блюдце величиной, забранный решеткой прожектор впереди, стволы пулеметов и пушек, торчащие во все стороны… Паровоз, тендер, две или три открытых платформы с какими-то грузами – и десяток вагонов с орудиями. Бронепоезд проходил от нас метрах в трехстах. Приближаясь, он дал короткий гудок – вверх ударила струя прозрачного пара. Старик помахал бронепоезду рукой, я тоже невольно поднял руку в приветственном жесте.
А следом за бронепоездом пошли составы. Пять длиннющих составов, уже без всякой брони и пушек, просто грузовые вагоны. Поезда шли, на мой взгляд, до опасного близко друг к другу, но, видимо, так здесь было принято. Замыкал этот странный железнодорожный караван еще один «бронепоезд», только совсем крошечный – паровоз, тендер и один вагон.
– Вот так и снабжают Антарию, – сказал Бобриков. – Тут много веток сходится, везут отовсюду. Это еще не самая оживленная трасса… Ну, пошли!
Мы двинулись вперед и миновали пути – на вид самые обычные, одноколейные, с просмоленными черными шпалами и блестящими отполированными рельсами. Поезда укатили к горам, а мы двинулись под углом к путям, к небольшому холму, на вершине которого темнело каменное строение, обнесенное высоким забором. Была там и сторожевая вышка, только на ней никого не было.
– Застава, – сказал Бобриков. – Шестнадцатая пограничная застава Клондала. Добро пожаловать!
– И много вас тут? – спросил я со скепсисом.
– Ты будешь седьмым, – усмехнулся Бобриков.
– Если буду, – уточнил я.
– Да куда ты денешься, – засмеялся он. – Я тебя насквозь вижу. Будешь ты у нас седьмым, Ударник…
– Ударник! – завопил Дед. – Живой! А-а-а!
Он бросился ко мне и, под всеобщий хохот, буквально повис на шее. Я обернулся на Старика, потом посмотрел на остальных – Ведьму, Кальку, Иван Иваныча, Скрипача. Дед болтался на мне, поджав ноги, чтобы не мешали работать живым грузом.
– Вы чего-то налили ребенку? – поинтересовался я. – С чего такая экспрессия?
– Ну что ты, Ударник, как можно, – возмутилась Ведьма. – Мальчику четырнадцать лет, зачем ему пить алкоголь? У него своей дури много.
Я отцепил от себя дурачащегося Деда, отодвинул на расстояние вытянутой руки и с любопытством на него посмотрел.
– Ты чего, Ударник… – смутился подросток.
– Да прикольно вас всех видеть, – сказал я. – Такими вот… обычными.
Здесь, на нашей обычной Земле, все мы и впрямь выглядели совершенно заурядными. Я всегда гадал, чувствуется ли по мне тот образ жизни, который я веду? Судя по товарищам – ни в малейшей мере.
Деду и впрямь было четырнадцать. И был он совершенно обычным подростком – джинсы, кроссовки, умеренно длинные волосы, какой-то плеер, прицепленный к карману рубашки. Обычное лицо, еще детское, но уже с рождающимися в нем мужскими чертами. Такие подростки могут быть как примерными учениками, гордостью родителей и учителей, так и абсолютными раздолбаями и хулиганами, а то, увы, и бандитами. И то, что Дед с десяти лет ходит порталами в Центрум, уже два года как заслужил право на работу в одиночку, а год назад хладнокровно убил человека – пусть даже это был бандит, первым стрелявший в него, – никак на нем не отразилось. Пацан и пацан.
Ведьма и Калька сидели рядышком в одном кресле, достаточно широком, чтобы вместить сухонькую старушку и хрупкую девушку. По сравнению со Стариком Ведьма, конечно, молода. Ей чуть-чуть за шестьдесят. Но у нее такой вид… старушечий. Нет, это не неухоженность, дряблость кожи, неопрятность одежды или седина. Волосы она красит, одевается стильно, за собой следит, кожа у нее гладкая. (И я подозреваю, что дело тут не в дорогих земных кремах, а в кое-какой контрабанде, которую мы обязаны пресекать в Центруме… и уничтожать. В конце концов, вымазать крем из вытяжки желез стеллеровой коровы на собственное лицо – это ведь тоже способ уничтожить контрабанду?) Но что-то в Ведьме вопиет: «Я старуха! Я вредная злая старуха! Хуже, чем Шапокляк! Почти как Гингема!» Таких очень легко представить склочной соседкой, неприятной дальней родственницей или учительницей-мегерой, но никак не доброй старушенцией, нянчащей внуков. Но на самом деле Ведьма не злая. Она и не добрая, конечно. Она обычная. Просто так выглядит.
Калька совсем другая. Ей двадцать с небольшим. Она хрупкая, с по-детски собранными в две короткие косички волосами, у нее светлое чистое лицо с большими наивными глазами. Она даже в Центруме предпочитала ходить в платье, а сейчас на ней было что-то совсем уж вольное, короткое и воздушное. В ответ на ее улыбку хочется немедленно улыбнуться в ответ.
- Предыдущая
- 5/65
- Следующая
