Вкус к убийству. Сборник детективных произведений английских и американских писателей - Эллис Элайджа - Страница 43

Налет гениальности…

Маккелвин еще ближе подошел к соседу на карнизе.

— Парень, — хрипло прошептал он, — посмотри на меня, парень…

— Не трогайте меня. Оставьте меня в покое! — голос парня звучал грубо, в нем сквозили нотки тоски и боли. — Оставьте меня.

Теперь лишь несколько дюймов отделяли Маккелвина от кончиков похожих на когти пальцев, крепко вцепившихся в шероховатую стену.

— Парень, — проговорил он успокаивающим, елейно-вкрадчивым голосом, каким обычно разговаривают взрослые, если обладают какой-то властью над подростком. В словах его не чувствовалось ни тени колебания. — Я хочу помочь тебе. Скажи, что тебя беспокоит?

Паренек резко дернулся. Он глянул на Маккелвина, и в глазах его полыхнула ярость.

— Ты меня беспокоишь! Все вы не даете мне покоя! Отвяжитесь от меня, больше мне ничего от вас не нужно! — Рот его был раскрыт, жилы на тонкой шее набухли. — Ну почему вам не оставить меня одного?!

Клик. Клик.

— Послушай, парень, — проговорил Маккелвин с грубоватой доверительностью, — сейчас ты пойдешь со мной назад. Тебя что-то потрясло, но я знаю, с тобой все будет в порядке. Посмотри вниз — видишь людей? Они тобой заинтересовались. Очень сильно заинтересовались. Ты пойдешь со мной и увидишь, что все они хотят помочь тебе.

— Заткнитесь! О, Боже правый, заткнитесь же!

Парень заплакал, стуча головой о стену. За спиной слышались встревоженные крики, внизу из раскрытых окон высовывались, стараясь как можно выше поднять длинные шесты с привязанными к ним нейлоновыми петлями, но не доставая ими до угла здания. К петлям была прикреплена крупноячеистая сетка.

Далеко внизу колыхалась темная масса толпы, сновали похожие на клопов машины.

— Тебе нужны деньги? Слушай, парень, как только ты окажешься внутри, со всем этим будет покончено. Газеты, телевидение — все будут гоняться за тобой, желая купить твою историю. И заплатят тебе приличные деньги, правда, парень.

Юноша крутил головой, пока наконец из его горла не вырвался тонкий, пронзительный вопль:

— Уходите! Уходите! Уходите!

— Парень, там, внутри, за тем самым окном, из которого ты вылез, стоят священники, — Маккелвин прикоснулся к его пальцам.

Рука резко отдернулась. Сосед отодвинулся еще дальше к углу, совершая нелепые боковые движения. Из его груди вырывался истерический стон, с губ капала слюна.

— Священники, психиатры — все хотят тебе помочь. Они отвезут тебя в прекрасное место. Там тепло, ничего не надо делать. Не надо работать. Полно еды. Медсестры, доктора. Все хотят помочь тебе. Ты только вернись, парень. Больше никогда ты не будешь одинок. Никогда…

— Нет! О, Боже, Нееееееееет!! — Он отшатнулся. Потом посмотрел вниз и, когда почувствовал нежное, но непреодолимое действие земного тяготения, рот исказился в последнем крике. Парень отклонялся назад все дальше, дальше, глаза его вдруг расширились, словно сфокусировались на чем-то, что находилось далеко-далеко, и внезапно наполнились каким-то безмятежным спокойствием и он полетел в пустоту.

Клик. Клик.

Маккелвин прислонился к зданию, его ноги неожиданно задрожали от напряжения. За спиной раздался голос священника:

— Te absolvo in Nomine Patris…[10]

Но внутри себя Маккелвин уже видел этот последний снимок, чувствовал его безупречное совершенство: выражение глаз паренька, неожиданно смягчившееся юношеское лицо, полное умиротворение, отразившееся на нем в момент падения. И ясно увидел подпись под снимком: «Долгий взгляд в бесконечность».

Маккелвин двинулся по карнизу назад, перемещаясь, как слепой, чувствуя себя выжатым, как лимон. Наконец он перелез через подоконник, внутренне еще переживая снимок, запечатлевший неведомую смесь человеческих эмоций.

Снимок явно нес на себе налет гениальности.

Маккелвин шел словно в забытьи, не обращая внимания на свирепые взгляды полицейских и журналистов, пропуская их острые, выпытывающие вопросы. Лишь священник что-то сочувственно произнес. Нельсон, тот самый репортер из журнала, которому он звонил, одарил его холодным, иронично-понимающим кивком.

Но все же Маккелвину пришлось ответить на несколько быстрых вопросов. Да, он фотограф. Случилось так, что он очутился здесь именно в тот момент, когда этот несчастный вылез на карниз. Маккелвин заметил его и пустился следом за ним. Он ведь фотограф, и ему, конечно же, хотелось заснять такую трагедию. В этом сказалась его вторая натура. Но в первую очередь его втолкнуло на карниз желание спасти паренька, если, конечно, удастся. Не удалось. А сейчас он в шоке, слишком сильном шоке, чтобы отвечать на другие вопросы. Поговорите с Нельсоном, сказал он им, Нельсон сможет просветить их относительно деталей его жизни и карьеры.

А потом, стоя у основания здания, Маккелвин задумчиво глядел на то место, куда упало тело паренька. Сейчас оно поблескивало, мокрое и чистое, вымытое водой из шлангов пожарными машинами. Он медленно обошел его кругом, потом остановился. В луже отчетливо отражался профиль здания, сильно вытянутый в перспективе, зловещий и, казалось, пронзающий собой темнеющее небо.

Это была интересная композиция; более того, она прекрасно вписывалась в контекст того, что произошло только что.

Маккелвин навел камеру на отражение в луже, чуть изменил наклон фотоаппарата, чтобы подчеркнуть высоту здания, и нажал на кнопку затвора.

«Пожалуй, без налета гениальности, — подумал он, — но все же недурно».

Близнецы Перкинсы (обоим по одиннадцати, лет, почти по двенадцать — или, как любит говорить Пэтти Перкинс: «В следующий четверг мне будет одиннадцать с тремя четвертыми, а моему брату Дэнни — столько же без четырнадцати минут») раскрыли тайну убийства — жертвой которого стал продавец бананов, — как они сами выразились без особой скромности (но вполне справедливо), «с исключительной легкостью».

Коэффициент умственного развития близнецов Перкинс равнялся примерно 185 баллам и за это обоих искренне недолюбливали все, за исключением разве что родителей и разносчика бананов, которого все называли просто «Греком». Близнецы Перкинс звали его по имени — Аристос Депопулос. Разносчику бананов Перкинсы нравились потому, что очень умно подсказали ему, как можно почти вдвое увеличить размер своих доходов.

До своей внезапной кончины грек обычно объезжал окрестности, толкая перед собой тяжелую, скрипучую телегу — он предпочитал улицы растянувшегося на огромное расстояние новенького жилого комплекса в Восточном Бронксе, предназначенного для представителей среднего достатка. Он проезжал мимо каждого кирпичного дома кремового цвета, похожего на массу таких же домов вокруг, продавая бананы и только бананы, ностальгия по которым не совсем покинула сердца домохозяек Бронкса, помнивших таких же разносчиков еще по Деланси-стрит десятилетней давности, когда сами они принадлежали еще не к среднему классу, а самым нижним слоям общества. Однако сентиментальность домохозяек принесла греку гораздо меньше в сравнении с тем, что сделали Дэнни и Пэтти Перкинс, которым еще никогда в их коротенькой жизни не приходилось видеть подобных разносчиков с тележками, за исключением, пожалуй, этого юморного грека и его конкурентов.

Разносчик бананов приподнял свою замасленную кепочку, увидев, как близнецы приближаются к его тележке, загадочно поблескивая своими полуприкрытыми глазенками.

— Привет, — сказал он. — Вы хотеть купить банана?

— Дефицит культуры, — пробормотала Пэтти Перкинс.

— Больше похоже на голливудского актера, чем на грека, — добавил Дэнни.

Пэтти приподняла голову.

— Гм-м-м, возможно. — Юна посмотрела на разносчика и прямо предложила: — Скажите что-нибудь.

Он чуть покраснел и зарычал: