Лучшее за год 2005: Мистика, магический реализм, фэнтези - Датлоу Эллен - Страница 21
- Предыдущая
- 21/189
- Следующая
— Я только что с похорон, — устало произносит она, уставившись в свой стакан. — Так что, прошу… Хорошо?
— Так вот что ты всем говоришь? — спрашивает он. — Всем парням, что пристают к тебе?
Она в раздражении сдвигает брови:
— Пожалуйста!
— Нет, в самом деле. Я сейчас уйду. Просто я только хотел узнать… что ты обычно всем говоришь?
Она не отвечает.
— Это, да?
— Это не совсем ложь. — Ее глаза выглядят пугающе, темные прожилки на тусклых радужных оболочках выделяются чрезвычайно. — Я это придумала, но ведь, в сущности, так оно и есть.
— Значит, ты это говоришь, я прав? Всем и каждому?
— Так вот зачем ты ко мне подошел? Ты ко мне не клеишься?
— Нет, я… я хотел, может… я подумал…
— Значит, говоришь, у тебя в мыслях не было клеиться ко мне. Ты просто хотел узнать, что я говорю мужикам, когда они ко мне подходят. А сейчас ты уже не уверен, каковы были твои истинные намерения? Может, ты обманывался относительно того, что толкнуло тебя спросить? И теперь, возможно, ты думаешь, что я расчувствуюсь и у тебя появится возможность приударить за мной, хотя изначально это не входило в твои планы. Ну что, похоже это на краткое изложение сути?
— Кажется, да.
Она внимательно смотрит на него.
— Может, скажешь что-нибудь умное? Неужели ты считаешь, что твои нескладные речи произведут на меня должное впечатление?
— Ладно, я пошел, хорошо? Но ты ведь это им говорила, да?
Она кивает в сторону бармена, который разговаривает с Мазуреком.
— Роман говорит, ты работаешь в Зоне Ноль.
Эти слова выбивают Бобби из колеи, наводят его на мысль о том, что она, возможно, из числа тех девиц, которых тянет к месту катастрофы, они ищут острых ощущений от близости к эпицентру, но он отвечает:
— Да.
— В самом деле… — Она слегка ежится. — Странно.
— Странно. Думаю, это слово подходит.
— Я не то хотела сказать. Не могу подобрать нужное слово, чтобы описать, что это для меня значит.
— Ты была там, внизу?
— Нет, мне туда нельзя, я могу быть только здесь, не ближе. Просто нельзя. Но… — Она очерчивает круг движением кисти руки. — Я это ощущаю даже здесь. Возможно, ты этого не замечаешь, потому что находишься там внизу все время. Вот почему я прихожу сюда. Все люди продолжают жить дальше, но я еще не готова. Мне нужно прочувствовать это. Понять. Ты разбираешь завалы кусок за куском, но под каждым поднятым куском, кажется, скрывается что-то еще.
— Знаешь, мне что-то не хочется думать сейчас об этом. — Он поднимается с места. — Но догадываюсь, зачем тебе это надо.
— Скажешь еще, все дело во мне самой, а?
— Да, возможно, — говорит Бобби и отходит от нее.
— Старик, она все еще смотрит на тебя, — говорит Пинео Бобби, когда тот усаживается рядом с ним. — Зачем ты вернулся? Ты же мог ее поиметь?
— Она — чокнутая, — сообщает ему Бобби.
— Ах, чокнутая! Еще и лучше! — Пинео поворачивается к остальным двоим. — Ну каково, а? Пентюх мог бы поиметь ту сучку, так нет же — сидит здесь, как придурок.
Многозначительно улыбнувшись, Роман замечает:
— Не ты имеешь их, приятель. Это они имеют тебя.
Он подталкивает локтем сидящего рядом Мазурека, будто ища поддержки у человека с таким же жизненным опытом, как у него, но Мазурек, уставившись на собственное немытое отражение в зеркале за стойкой бара, произносит растерянно неуверенным голосом:
— Я бы пропустил еще стаканчик.
На следующий день из-под цементных обломков Бобби откапывает круглый черный предмет из твердой резины. Диск диаметром в десять сантиметров, в середине толще, чем по краям, по форме он напоминает летающую тарелку. Изо всех сил, но без толку Бобби пытается понять, для какой цели его могли использовать и связано ли это как-то с падением башен. Возможно, в сердцевине каждой катастрофы есть подобное черное семя. Он показывает диск Пинео и спрашивает его мнение, и Пинео, как и следовало ожидать, отвечает:
— А черт его знает. Какая-то деталь.
Бобби понимает, что Пинео прав. Этот диск — одна из тех штуковин, неприметных, но в то же время необходимых, без которых лифты не поднимаются, и холодильники не охлаждают, но при этом на нем нет никаких знаков, никаких отверстий или бороздок, свидетельств того, каким образом диск крепился к механизму. Бобби представляет себе, как диск вращается внутри светящегося голубого конуса, регистрируя некоторые необъяснимые процессы.
Он размышляет о диске весь вечер, приписывая ему различные свойства. Возможно, это неуменьшаемый концентрат произошедшего события, остаток, принявший окончательную форму. Или колдовской амулет, принадлежавший какому-то финансисту, теперь уже покойному, и о его ритуальном назначении известно лишь еще троим людям на планете. Или радар, оставленный путешественниками во времени, чтобы они могли посетить именно это место как раз в момент атаки террористов. Окаменелый глаз Всевышнего. Бобби собирается забрать этот диск с собой в квартиру и положить его рядом с половинкой туфельки и другими предметами, что он подобрал в яме. Но, войдя ночью в «Голубую Леди» и увидев брюнетку в конце барной стойки, он вдруг подходит к ней и выкладывает черный диск на стойку рядом с ее локтем.
— Принес тебе кое-что, — говорит он.
Она бросает взгляд на предмет, трогает его указательным пальцем, и диск качается.
— Что это?
Он пожимает плечами.
— Просто нашел.
— В Зоне Ноль?
— Угу.
Она отодвигает от себя диск.
— Разве ты вчера ничего не понял?
— Да… конечно, — отвечает Бобби, но он не уверен, что уловил смысл сказанного ею.
— Я хочу понять, что произошло… и что происходит сейчас, — говорит она. — Мне нужно мое, понимаешь? Мне нужно точно знать, что произошло со мной. Мне обязательно нужно это осмыслить. И меня не интересуют сувениры.
— Хорошо, — говорит Бобби.
— «Хорошо», — передразнивает она. — Ты вообще в своем уме? Тебе лечиться надо!
Из музыкального автомата доносится песня Фрэнка Синатры «Все, или совсем ничего» — успокаивающий музыкальный сироп, который заглушает болтовню проституток и разговоры пьяных, бормотание телевизора, установленного над баром, по которому показывают районы Афганистана, где от взрывов поднимаются клубы черного дыма. Бегущей строкой внизу экрана сообщается, что, по предварительной оценке, число погибших в Зоне Ноль не превысит пяти тысяч человек; общее число вывезенных из эпицентра обломков уже перевалило за один миллион тонн. Все эти числа кажутся бессмысленными, взаимозаменяемыми. Миллион жизней, пять тысяч тонн. Нелепый счет, которым невозможно измерить реальный итог.
— Прости, — произносит брюнетка. — Я знаю, тебе, должно быть, тошно — делать то, что ты делаешь. В последнее время я со всеми такая раздражительная.
Она помешивает свой напиток пластмассовой лопаточкой с черенком в виде неоновой танцовщицы. На лице брюнетки, искусно сохраняющем невозмутимость, маске из тонального крема, румян и теней, только глаза кажутся живыми, женственными.
— Как тебя зовут? — спрашивает он.
Она откровенно разглядывает его.
— Я слишком стара для тебя.
— А сколько тебе лет? Мне — двадцать три.
— Неважно, сколько тебе лет… сколько мне лет. Я мыслями гораздо старше тебя. Разве ты не видишь? Не чувствуешь разницу? Даже если бы мне было двадцать три, я все равно была бы стара для тебя.
— Я просто хотел узнать, как тебя зовут.
— Алисия. — Она отчетливо произносит свое имя, даже слегка утрируя — именно так, должно быть, продавщица называет цену покупателю, которому она явно не по карману.
— Бобби, — представляется он. — Учусь в аспирантуре, в Колумбийском университете. Но сейчас взял академку.
— Но это же глупо! — сердито произносит она. — Невероятно глупо… просто нелепо! Зачем тебе это надо?
— Хочу понять, что с нами происходит.
— Зачем?
— Не знаю, просто хочу. Ты ведь приходишь сюда, чтобы что-то понять, и я тоже хочу понять это. Кто знает. Может, то, что мы сейчас с тобой разговариваем, — тоже часть того, что необходимо понять.
- Предыдущая
- 21/189
- Следующая