Спасатель. Серые волки - Воронин Андрей Николаевич - Страница 18
- Предыдущая
- 18/82
- Следующая
– А что у тебя там?
– Два травоядных в одном флаконе: конь и як, – сообщил Кошевой.
– Это дело, – сказал Андрей. – Коньяк – напиток снайперов.
– Кто тебе сказал? – удивился Кошевой.
– Да прибилась както к нашей компании одна деваха, – пустился в воспоминания Липский. – Уж и не помню, каким ветром ее к нам занесло, да и неважно это, в самомто деле. В общем, девица как девица – симпатичная такая, общительная, лет, наверное, двадцати семи или, может, восьми. Студентка. Или аспирантка, я так до конца и не понял. Вроде по физкультурному профилю.
– Гм, – сказал Кошевой, разливая по стопкам коньяк.
– Тото, что «гм». Я же журналист – спец по извлечению из людей информации. А тут, не поверишь, нашла коса на камень: ты ей слово – она тебе сто, и никакого толку. Текста море, а информации – ноль.
– Мутная девица, – поставил авторитетный диагноз Кошевой и ногтем подтолкнул к Андрею стопку.
– Мутнее некуда, – согласился Андрей. – Ну, сели мы както выпивать. А она то ли устала, то ли просто перебрала – словом, понесло ее. Поехали мы, говорит, с девчонками однажды на стрельбище…
– Студентки, – вставил Кошевой. – Физкультурницы.
– Так а я тебе о чем!.. Поехали на стрельбище, взяли коньяка – снайперы, говорит, исключительно коньяк употребляют…
– Мда, – сказал Кошевой.
– Больше я ее не видел, – закончил рассказ Андрей. – Испугалась, наверное, что лишнего наболтала. А может, уже и убили…
– Запросто, – кивнул Кошевой. – Нездоровое занятие – в людей стрелять, – добавил он со вздохом. – Особенно для женщин. Но – нужное. Увы, увы… Ладно! Раз снайперы себе позволяют, нам, грешным, сам Бог велел. Давай за все хорошее!
– Давай, – согласился Андрей.
Они чокнулись и выпили.
– Хороший коньяк, – похвалил Липский. – Слушай, признайся: насчет филологического образования ты тогда загнул?
– В смысле приврал? А зачем, потвоему, это могло мне понадобиться?
– Ну, я не знаю… Например, чтобы понравиться.
– Тебе?
– У меня с ориентацией все в порядке. Как, помоему, и у тебя.
– А, вон ты о чем… – Кошевой усмехнулся. – Ты самто понял, что сказал? Хорошенький способ понравиться упакованной москвичке: наврать, что ты филолог!
– Пардон, – сказал Андрей. – Пожалуй, это не ты, а я загнул.
– Тото. И главное, непонятно, с какой целью.
– А что, если в интересах истины?
– Ни сна, ни отдыха измученной душе, – заметил Кошевой, снаряжая обойму «беретты». – Все трудишься, как пчелка, информацию сосешь…
– Не такая ты большая птица, чтоб о тебе информацию собирать, – миролюбиво огрызнулся Андрей. – Просто интересно.
– Если интересно, тогда другое дело. – Кошевой ударом ладони загнал обойму в рукоятку и оттянул ствол, досылая патрон. – Я действительно окончил филфак, да не чего попало – самого, понимаешь ли, МГУ.
Он вскинул руку и, почти не целясь, принялся палить в мишень – раз за разом, так густо, что Андрею почудились летящие от мишени клочья. Наклонившись, Липский посмотрел в монокуляр. Мишень была выполнена в виде человека с физиономией кинематографического злодея, который целился в стрелка из большого черного револьвера. Нарисованные у него на животе концентрические окружности остались нетронутыми, зато в бумажном лбу зияла неровная дыра, края которой слегка вздрагивали после каждого выстрела. Потом затвор «беретты» клацнул вхолостую и заклинился в крайнем заднем положении, сигнализируя о том, что вместительный двухрядный магазин опустел. Кошевой с лязгом швырнул пистолет на обитую серым цинком поверхность стола и сунул в зубы тонкую коричневую сигариллу.
– Я даже в школе успел поработать, – сообщил он, прикуривая от бензиновой зажигалки. – Идейный был, с принципами. Думал, что смогу изменить мир – хоть на капельку, хотя бы на мизерном участке… Короче, хотел сеять разумное, доброе и, сам понимаешь, вечное.
Он налил по второй и выпил залпом, забыв чокнуться. Было видно, что он говорит искренне и что эта тема до сих пор больно задевает его за живое.
– Помыкался с годик, – продолжал он, – думал, привыкну, полегчает. Не тутто было! Гляжу: нет, мертвое дело, надо рвать когти, пока совсем не засосало. Историк у нас был, Владимир Яковлевич, фамилия – Клещ, представляешь? Худой, сутулый, зубы лошадиные, штаны на коленях пузырями, пиджак засаленный лоснится, и все плечи вечно в перхоти, как в снегу… Что же это, думаю, – и я через сколькото там лет таким же стану?
– Понятно, – сказал Андрей и тоже выпил. – И начинанья, взнесшиеся мощно, сворачивая в сторону свой ход, теряют имя действия…
– …And lost the name of action, – поанглийски повторил последнюю строчку Кошевой и глубоко затянулся сигариллой. – Или loose? Черт, и это забыл… Да неважно! Но вот же человек! Жил чуть ли не в каменном веке, а как формулировал!
– Это Шекспирто? – уточнил Андрей, ковыряясь согнутым пальцем в сигаретной пачке.
– Он самый.
– Да, Шекспир – это сила… А стрельба? Это у тебя откуда – из армии?
– В армии я был радистом, – отрицательно покачал головой Кошевой. – Морзянка, правила радиообмена… На стрельбище ездил всего два раза – первый раз три патрона потратил, второй – целых шесть. И все в молоко – автомат, что ли, попался непристрелянный… А со стрельбой вышло случайно. Один малолетний отморозок – тоже из этих, из граждан Российской Федерации известной национальности, – притащил в школу пневматический пистолет и начал им в соседа по парте тыкать прямо у меня на уроке. Пукалку я у него, конечно, конфисковал. Вечером дома наткнулся на нее в сумке и думаю: а дай попробую! Шарик у меня на нитке висел, остался с какогото праздника. Ну, в шарикто, думаю, я и с закрытыми глазами попаду, а вот в нитку – слабо?
– Ну, и?
– Ну, и попал. Решил, что просто повезло, начал экспериментировать… Во что только не стрелял! Помню, воробья на лету застрелил – до сих пор жалко, сил нет. Думал ведь, что не попаду, ан нет – попал. Ну, и понеслось… Залез в долги, открыл сначала тир, потом клуб…
– Везучий ты человек, – сказал Андрей. – Шел по проходу между партами и подобрал с пола свое призвание. Такая удача не каждому выпадает. Цени!
– Ценю, – серьезно сказал Кошевой и снова наполнил стопки. – Послушай, а эта женщина, с которой ты был…
– Моя бывшая жена, – сдержав понимающую ухмылку, сказал Андрей. Марта неизменно действовала на мужчин, как красная тряпка на быка, – не в том смысле, что она их бесила, а в том, что они на нее кидались. – Понравилась?
– Сногсшибательная женщина, – признался Кошевой. – А ты что, против?
– Можно подумать, это имеет какоето значение… Да нет, путь свободен. Только имей в виду, с ней бывает непросто. Очень непросто.
– А просто только с покойниками, – заявил Кошевой. – С живыми всегда сложно. Так как насчет моего предложения?
– Это которого?
– Ты что, забыл? Выходные на природе! У меня там база – лес, озеро, банька, открытое стрельбище… Возьмем чтонибудь посерьезнее, потяжелее – «калаш», М16, «драгуновку»…
Андрею стало неловко: он действительно забыл о приглашении. Сегодня утром Марта сообщила по телефону, что вопрос о его госпитализации наконец решен и что уже завтра его будут ждать в клинике. По дороге сюда он сделал небольшой крюк, чтобы передать некоему бесцветному субъекту в дорогом костюме пухлый незапечатанный конверт – не первый и даже не второй по счету с того момента, как Марта приступила к выполнению его просьбы. За всей этой оживленной коррупционной деятельностью можно было забыть о чем угодно, вплоть до собственного дня рождения; такая забывчивость представлялась вполне естественной и простительной, непонятно было только, как объяснить ее Кошевому.
– Ничего я не забыл, – непринужденно солгал Андрей. – Просто не знал, как тебе сказать… Надеялся, что ты сам забудешь.
– Ишь, размечтался! Я ведь тебя не одного приглашал. А о перспективе провести пару дней в обществе твоей Марты нормальный мужик забыть просто не в состоянии.
– Насчет Марты не знаю, позвони ей сам, напомни, пригласи еще раз – глядишь, и согласится, про нее никогда не угадаешь, что ей в голову взбредет. А я, извини, пас. Наклюнулась срочная командировка. Отказаться я не могу, да и не хочу, уж больно тема интересная, я уже не первый год к ней подбираюсь…
- Предыдущая
- 18/82
- Следующая
