Варяго-Русский вопрос в историографии - Брайчевский Михаил Юрьевич - Страница 11

108. О РУСИ и Рюсаланде (Библ. для чт. 1838. VIII); Сын Отечества. № 1. С. 32 и сл.; Оборона летописи русской, Нестеровой. СПб., 1840.

109. Статья в журнале «Маяк» 1840. VII (Вторично вышла в «С.-Петербургских Ведомостях». 1860. № 124).

110. Forschungen in der älteren Gesch. Russlands. I. 211. ff.

111. Abhandl. der Berl. Akad. der Wissensch. 1829.

112. Königl. Vitterhets... Akad. Handligar. XIII. Delen, 1830. P. 101-104.

113. Nordboarne i Austrvegr. Lund, 1835. P. 83.

114. Статьи в ЖМНП. Ч. XVII (1836), XXI, XXIII (1839); Anastasis der Waräger. 1841; Necrolivonica. 1842; Chronicon Nortmannorum Warjago-Russorum. 1851; Urgeschichte des Estnischen Volkstammes. Leipzig, 1846.

Исследования, выходившие во второй четверти прошлого столетия, уже значительно отличаются от работ предыдущего периода, находясь под сильным влиянием скептической исторической школы Нибура, получившей в России распространение благодаря трудам профессора Московского университета Каченовского. Он видел в древней Руси варварскую страну, история которой начинается лишь после принятия христианства и создания первых письменных памятников. Поэтому все сведения, относящиеся к более глубокой древности - басни. Летопись возникла в довольно позднее время и притом не сохранилась в первоначальном виде, вследствие чего имеющиеся в ней сведения о древнейшем периоде русской истории недостоверны. Сравнивая параллельные места в русских летописях, легко доказать баснословность многих известий летописи. Договоры первых князей сомнительны, т. к. дикари-славяне и варяги не могли их составить, а византийские источники не упоминают о существовании этих документов. История России может быть понята лишь в связи с общей историей. Основание русского государства аналогично образованию норманских государств в Западной Европе. Русские законы находят свое объяснение в законах германских народов, феодальной системе Европы, крестовых походах и их последствиях. Вместе с тем Каченовский выдвигает и роль балтийских славян в древнейшем развитии Руси[115].

Влияние скептической школы в варяжском вопросе видно уже в рецензии Лелевеля на «Историю» Карамзина, где он, указывая на новую критику Нибура, доказывал баснословность преданий о Пясте, Гостомысле и Вадиме, упрекал Карамзина в недостаточности критики (например, в вопросе о первоначальном прибытии Рюрика в Новгород, а не в Ладогу, как это указано в Ипатьевской летописи), снимал идеализацию с норманнов (являвшихся в современной Европе дикарями, не знавших в отечестве даже городов) и на основании этого утверждал, что влияние норманского элемента в истории России не могло быть значительным[116].

Особенный интерес представляет в этом отношении «История» Н.А.Полевого[117]. Критикуя «Историю государства Российского» Карамзина, он говорит: «Название книги "История русского народа" показывает существенную разницу моего взгляда на историю отечества от всех доныне известных... Я полагаю, что в словах "русское государство" заключалась главная ошибка моих предшественников. Государство русское начало существовать только со времени свержения монгольского ига. Рюрик, Синеус, Трувор, Аскольд, Дир, Рогволод - основали не одно, но отдельные разные государства. Три первые были соединены Рюриком; с переселением Олега в Киев последовало отделение северной Руси и образование оной в виде республики. Киевское государство отделилось потом особо от севера и представляло особую систему феодальных русских государств. При таком взгляде изменяется совершенно вся древняя история России, и может быть только история русского народа». Постоянно обращаясь к истории других народов, Полевой рисует события русской прошлости в перспективе всеобщей истории. Не рискуя переносить на древних славян их настоящие верования и обычаи, он кратко приводит известия летописи о расселении и примитивном быте славянских племен. Опуская легенды о Гостомысле, Вадиме, песни о Владимире и другие, не имеющие исторической достоверности свидетельства, допускает, что и легенда о призвании Рюрика с братьями может быть мифом. «Если вспомним, что слово Rik имело символическое значение: богатый, знатный (тоже, что германское Reich), что Белоозеро и Изборск, упомянутые при начале, как владения Рюрика, потом теряются в летописях; что Олег берег впоследствии землю кривичей, а Рогволод владеет в Полоцке, отдельно завладевши им, то где тогда будут владения Рюрика и сам Рюрик? Тройство братьев варяжских явно походит на миф... сличите тройство Кия, Щека и Хорева, трех сестер богемских, дочерей Крока; трех ирландских завоевателей и бесчисленное множество подобных примеров» (I, стр. 53). «Летопись о Ромуле, Нуме и соединении сабинов с римлянами, конченная на юге Европы за семь веков до Р. Хр., в Руси началась в девятом веке по Р. Хр. Рюриком, Олегом, соединением славян с варягами» (II, стр. 18). Вопрос об основании русского государства Полевой начинает описанием быта норманнов в момент начала колонизации. Варяги - испорченное греческое слово φεδεράτοι - союзники, как их называли в Византии. Русь - не особое племя, а термин, обозначающий мореплавателей. Одна из стоянок, где они собирались на свои набеги, называлась Рослаген. Оттуда пришли норманны в Россию, не как мирные торговцы, а как завоеватели. Тем не менее, на основании показаний летописи о том, якобы в Россию пришла «вся русь», нельзя заключать, что норманнов было большое число: в южной Италии начало норманского государства было положено отрядом в 40 человек. Результатом завоевания явился феодализм. «Признавая власть главного конунга (отсюда князь), владетели каждого из городов, рассеянных на великом пространстве, принимали также именования князей. Главный князь должен был требовать их совета при сборе на войну и давать им часть приобретенной добычи; договоры заключались от имени великого князя и удельных князей». «Туземцы, покорные варягам, были рабы. Право жизни и смерти принадлежало князьям, равно как имение туземца, сам он и семейство его. По примеру князя туземцы принимались за оружие и шли в поход, предводимые варягами, но по окончании похода оружие у них отбиралось и хранилось в кладовых князя» (I, 72-73). Быт этих норманно-славянских обществ был груб и примитивен. Законы их были «малосложны, просты и грубы: кровь за кровь, вира за преступления, возвращение похищенного, дележ наследства по рангу - вот почти все из законов этого народа, для которого обычаи были законом. Таково было первоначальное образование государств варяжских между славянскими народами». «Векам прошедшим предоставим странное честолюбие видеть граждан в варварах славянского поколения и героев в хищниках скандинавских» (I, 82). «Отвага, смелость, храбрость, жадность к покорению народов не для блага и счастья их, но для добычи, для власти: таковы были свойства и дела варяжских завоевателей» (I, 104). Переселение Олега на юг было продолжением северных завоеваний. Торговые отношения с Византией вызвали войны варягов с греками и распространение христианства на Руси, а вместе с тем влияние Византии укрепило и политический быт варяжского государства. «Здесь руссы узнали новый, неизвестный им дотоле образ правления, льстившей честолюбию владетеля, а гражданам дававший более уверенности в благоденствии, нежели феодальная, военная система варягов». Владимир «первый начал решительно отставать от скандинавских обычаев и понимать, что он властитель не малочисленных варягов, но смешанных с ними многочисленных племен славянских». Он окружил себя славянами, удалил дружины варягов, предоставил обширную власть духовенству; он первый утвердил на Руси монархию восточного типа: раздавая земли детям, он создавал не уделы, но области, правимые детьми одного самовластного государя (I, 200-202). Ярослав нарушил эту систему, снова создав уделы и тем вызвав в будущем непрестанные междоусобия между членами Рюрикова дома, образовавшего на Руси систему семейного феодализма. Возникновение его Полевой ставит в связь с племенной разнородностью населения Восточной Европы, аналогично Тьери, считавшему распадение монархии Карла Великого на феодальные миры следствием борьбы разных народностей, разделивших между собою Западную Европу. Вообще он всюду подчеркивает связь явлений русской истории с современными фактами, наблюдаемыми в Западной Европе. Государственное и общественное устройство древней Руси сравнивается с юридическим бытом германских государств; Русская Правда ставится в одну группу с германскими «leges barbarorum». Считая Русскую Правду юридическим сводом, в котором были «соединены древнейшие скандинавские, германские и отчасти славянские законы с установлениями русских князей и новгородского веча» (II, 153), Полевой видел в ней первый шаг из варварского состояний в общественность - произведение дикой среды, имеющей мало понятия о самых первых потребностях общества; собрание почти одних уголовных норм. Однако Русская Правда - не голое заимствование скандинавских законов: «Дух человеческий везде проявлялся одинаково и изменяла его только местность; ни один народ и никогда не списывал вполне и не брал целиком законов другого и законодательство нигде не ограничивалось одним источником» (II, 190).