Невезуха - Хмелевская Иоанна - Страница 22
- Предыдущая
- 22/60
- Следующая
— А позже? В последнее время?
— Нет. Пан Доминик избегал меня, а я — его, поэтому нам легко удавалось обходиться без каких-либо контактов.
— Но раньше это было довольно близкое знакомство?
Ушки у моей родни торчком стояли на макушках. Я задумалась, вывалить ли всю правду при них или же хоть чуть-чуть сохранить лицо.
Не приняв никакого решения, стала балансировать на грани умеренной правды:
— Да. Близкое. Весьма близкое.
— И вы его так внезапно оборвали, как раз на Пасху четыре года назад?
— Видите ли, об этом можно долго говорить, хотя Пасха тут ни при чем. Мы не руководствовались религиозными соображениями.
Просто в какой-то момент, после семи лет связи, мы оба пришли к выводу, что продолжать нет никакого смысла, и расстались — раз и навсегда.
Он — сам по себе, я — сама по себе. И привет.
— Но вы, без сомнения, могли бы что-то рассказать о господине Доминике?
— Конечно, могла бы, причем чертовски много. Но не сомневайтесь, делать я этого не стану. Должна же быть у человека хоть какая-то порядочность, даже если это человек женского пола. Меня воспитывали на понятиях рыцарской чести и прочих глупостях, поэтому считайте, что я лишилась памяти, впала в идиотизм и ничего не знаю. О господине Доминике лучше расспросите его самого.
— Это несколько затруднительно, — вздохнул майор. — Спиритические сеансы не пользуются в полиции большой популярностью.
— Что?
— Я говорю, что спиритические сеансы в полиции не практикуют...
— Не понимаю, о чем вы толкуете, — раздраженно произнесла я. — Вы что, хотите сказать, что Доминик на том свете? Он что — умер?
— Именно это я и хочу сказать. Пан Доминик мертв.
От изумления я потеряла дар речи. Смерть и Доминик представлялись абсолютно несовместимыми вещами — он всегда был здоров как бык, берег себя с осторожностью недоверчивого кота, вел самый правильный образ жизни, был далек от ипохондрии, прислушивался к своему организму, словно к дорогому и чуткому хронометру, и казался абсолютно несокрушимым. Каким это чудом он мог оказаться мертвым?
— Это невозможно, — сказала я, пребывая в легком остолбенении. — Почему? Что с ним случилось?! А вы убеждены, что он мертв? Я не верю.
— К сожалению, это факт. Пан Доминик мертв.
— И все равно не верю. Как, черт возьми, он мог умереть? У него было идеальное здоровье, ездил он всегда осторожно, избегал всяческого риска... От чего он умер?
— Его убили. В его собственном доме в Лесной Тишине, как раз тогда, когда вы там находились.
Я расстроилась, но это было не самое благородное чувство — полное скорее злости, чем жалости, к тому же с привкусом скандальности.
С ума он, что ли, сошел, всегда так невероятно остерегался, даже цунами боялся, такой предусмотрительный, такой осторожный — и позволил себя убить?! Не иначе как его прикончили из пушки, из дальнобойного орудия или авиабомбой... Видно, достал он кого-то сверх всякой меры!
— Ни в какой Лесной Тишине я не находилась и вообще не знаю, где это, — рассеянно сказала я, занятая своими мыслями. — Интересно, кто же это его кокнул и как?
— По моему мнению, будет лучше, если ты сразу признаешься, — ледяным тоном посоветовала бабуля. — А если проявишь раскаяние, то, думаю, суд примет твое раскаяние как смягчающее обстоятельство.
— Девочка моя, ты действительно убила того пана? — озабоченно спросил дядя Филипп.
— Если уж ваши родственники высказываются так напрямую, то я тоже хотел бы получить ответ на этот вопрос, — любезно присоединился к ним майор. — Вы убили Доминика Доминика?
Должен сказать, что многое свидетельствует в пользу этого.
Да что они все — с ума посходили, что ли?!
— Я даже не представляю, каким образом могла бы его убить, — разозлилась я. — Выстрелить из ружья? С большого расстояния, с телеобъективом.., нет, извините, как его там.., с оптическим прицелом? Или, может, это как-то иначе называется... Но зачем?
— Вот это я хотел бы услышать от вас.
Цель, равно как и причины убийства известны вам, а не нам.
— Ничего мне не известно. Вздор! Делать мне больше нечего, как только убивать Доминика. Кто придумал этот идиотизм?
— А откуда вы знаете, что его убили из ружья?
— А что, так и было? Ниоткуда не знаю, просто другого способа и представить себе не могу. Ножом и с близкого расстояния — исключено, разного вида единоборствами он владел в совершенстве. Яд отпадает, он ел и пил исключительно свое. Из чужих рук и куска бы не взял, точь-в-точь хорошо выдрессированный пес. Что-то ему на башку сбросить.., тоже нет, у него была реакция летучей мыши. Остается только огнестрельное оружие, причем стрелять нужно было с большого расстояния, чтобы он не заметил.
— А вы умеете стрелять?
— В общем-то умею. Но разбирать эти штуки по частям, заряжать, взводить, чистить — это уж нет. Это как с автомашиной — ты ездишь, а сервис ухаживает за машиной. Кому-то пришлось бы это за меня сделать.
— А вы пробовали?
— Нет. То есть да, один раз попыталась засунуть патрон в двустволку, а ещё раз — вытащить что-то такое непонятное из пистолета...
— Не из револьвера?
— Нет, у револьвера — барабан, а пистолет плоский, это каждый ребенок знает. Царские офицеры крутили барабан, когда играли в свою русскую рулетку, да и в кино у всех ковбоев всегда были револьверы, если я правильно помню. Не знаю, кто и когда придумал пистолет с.., вспомнила, обойма! Это называется обойма. Я попыталась её вытащить, но все это так ужасно тяжело ходит, а у меня пальцы слабые. Короче, одной попыткой дело и ограничилось.
— А где вы взяли оружие?
— Нигде не брала, мне его сунули в руку.
— Кто сунул?
Ничего не поделаешь, не могла же я им соврать, все это совсем не трудно проверить, пришлось говорить правду.
— Доминик, — призналась я мрачно.
— Когда?
— Откуда я знаю? Давно. Сейчас, дайте подумать... Лет девять тому назад.
— Где?
— Что — где?
— Где это произошло?
— Где-то в Тухольских Борах, на какой-то полянке, которую я бы ни за что на свете не нашла. Что-то там стояло, какой-то сарай или овин, в этот овин я и стреляла.
— А откуда пан Доминик взял оружие?
— Вынул из машины. Целый арсенал.
Все уставились на меня с ещё большим подозрением.
— Что именно он вынул? — заинтересовался майор.
— Ну, тут вы от меня точного ответа не дождетесь, — вежливо предупредила я. — Разные вещи. Двустволку я опознала по двум стволам, а остального просто не помню, я даже и не пыталась во всем этом разобраться.
— Но длинноствольное оружие от короткоствольного вы отличите?
— Если они заметно различаются, то да.
Но я иногда видела в кино нечто среднее, ни то ни се, так в этом я ничего не смыслю.
— А он какие вынул?
— Больше длинных, чем коротких, а всего их там штук шесть было. Но даже если бы вы мне все это показали на фотографиях или даже живьем, я бы тоже не была уверена. Во всяком случае, все это стреляло.
— А у него было разрешение на все это оружие?
— Он говорил, что да. И думаю, говорил правду, потому что, если бы у него разрешения не было, он вряд ли стал бы возить этот арсенал в машине и показывать бабам. Он всегда избегал выносить на публику какие-либо нелегальные вещи.
— А сколько раз вы стреляли из его оружия после этого?
— Ни разу.
— А из чего стреляли?
— Ни из чего. То есть, да, конечно, из чего-то такого стреляла в тире. Но тоже редко.
— Тогда откуда же вы знаете, что умеете стрелять?
— Если я попадала туда, куда хотела попасть, то, наверное, умею, как по-вашему? В выбранные сучки того овина и во всякие там разные фитюльки в тире. А в тире я всегда попадаю, благодаря чему пользуюсь большим уважением собственного сына.
— А этот, как вы его называете, арсенал был у пана Доминика до конца жизни? Он от него не избавился? Не поменял?
— Да откуда же мне знать? В лесной чащобе не выбросил, это точно. А потом я всех этих винтовок не видела. Да и он о них при мне не вспоминал, поэтому понятия не имею, что с ними сталось.
- Предыдущая
- 22/60
- Следующая
