Академический обмен - Лодж Дэвид - Страница 16

• Предыдущая
• 16/57
• Следующая

У него был краткий роман с «Радио-1», который в результате перерос в подобие садомазохистского брачного союза. Пробудившись спозаранок в раммиджском отеле (в то самое утро, когда его дыхание обратилось в пар), он поймал по своему транзистору программу, воспринятую им как забавную пародию на американские передачи, строящиеся по эффективной схеме некоммерческой рекламы. С той только разницей, что здесь диск-жокей вместо товаров рекламировал собственную персону — и на ваши головы лился поток трескотни по поводу того, какой он славный, веселый и неотразимый малый, — а также слушателей, чьи полные имена, подробные адреса, а при случае и даты рождения вместе с автомобильными номерными знаками он недолго думая передавал в эфир. Время от времени он вставлял музыкальные проигрыши во славу себе и окружающим и с той же неуемной радостью сообщал о дорожных происшествиях на автостраде. Одним словом, умора. Впрочем, Моррису показалось, что для юмористической передачи это рановато, но оторваться он не мог. Когда передача закончилась и ее сменила другая, совершенно ей подобная, в его душу закралось сомнение. Наверное, англичан, подумал он, хлебом не корми, дай посмеяться. Даже метеорологический прогноз походил на мистификацию, ибо предсказывал на ближайшие сутки всевозможные перемены в погоде без малейшего намека на конкретность, включая температуру воздуха. И только прослушав подряд четыре программы, построенные по одной и той же формуле — самовлюбленный вздор диск-жокея, перечисление имен и адресов, дурацкие музыкальные заставки, — Моррис осознал весь ужас происходящего: «Радио-1» такое и есть, и ничего другого от этого канала не дождешься.

Единственным, кто скрашивал его одиночество в Англии, был доктор О'Шей. Он приходил к нему посмотреть телевизор и угоститься виски, а также, возможно, часок-другой отдохнуть от радостей семейной жизни, поскольку всякий раз он робко стучал в дверь и на цыпочках входил в комнату, то и дело подмигивая и упреждающе подняв палец, словно прося Морриса не заговаривать с ним, пока дверь не закроется, отсекая доносившиеся снизу стенания миссис О'Шей и вопли младенцев. О'Шей был для Морриса загадкой. Он был совсем не похож на доктора — по крайней мере, на тех врачей, которых знал Моррис, — холеных, процветающих особ, владеющих гигантскими машинами и роскошными домами в престижных пригородах. О'Шей вечно ходил в мешковатом вытертом костюме и обветшалых рубашках, его небольшой автомобильчик знавал лучшие времена, и ему явно всего недоставало — сна, денег, развлечений — всего, за исключением, пожалуй, тревог по всяким поводам. По той же самой причине весьма нехитрые пожитки Морриса вызывали в нем приступы пугливой зависти, как будто он отродясь не видал подобной роскоши. Японский магнитофон Морриса он разглядывал со страхом и жадным любопытством, как дикарь — миссионерскую трутницу, и у него не укладывалось в голове, как может человек иметь такое количество рубашек, чтобы зараз отправлять в прачечную по полдесятка. Когда же ему предлагалась выпивка, он почти (но все же не совсем) терял способность сделать выбор из трех сортов виски, тяжко вздыхал и бормотал себе под нос, вертя в руках бутылки и разглядывая этикетки: «Пресвятая Богородица, да это же выдержанный бурбон «Старый дед» из Кентукки, а вот и сам старикан, — ну точно, это он и есть, прямо глазам не верю…»

Когда у Морриса появился цветной телевизор, доктор О'Шей буквально изнемог от возбуждения. Он засеменил по лестнице вслед за доставщиками, в комнате стал суетиться и путаться под ногами, а когда они ушли, застыл как зачарованный перед настроечной таблицей, то и дело дотрагиваясь до корпуса телевизора, словно ожидая, что от этого контакта на него снизойдет какая-то особая благодать.

— Да, если бы я собственными глазами его не увидел, ни за что бы не поверил, — сказал он со вздохом. — Какой вы счастливчик, мистер Цапп.

— Но я же напрокат телевизор взял, — удивленно возразил Моррис, — это любой может сделать. Всего за несколько долларов в неделю.

— Вам легко говорить, мистер Цапп, в вашем-то положении… Куда как легко, мистер Цапп.

— Ну, если вам что-нибудь захочется посмотреть, заходите…

— Как вы добры, мистер Цапп, как внимательны. Уж я не премину воспользоваться вашим любезным приглашением.

И он свое слово сдержал. К несчастью, телевизионные пристрастия О'Шея сводились к комедийным сериалам и мыльным операм, которые доктор с наивной неразборчивостью принимал за чистую монету: он вертелся и подпрыгивал, стуча кулаком по ручке кресла, поддавая Моррису под ребра и сопровождая действие фильма возбужденным комментарием: «Ага! Попался, голубчик, вот уж чего ты не ожидал!.. Ой! Ты что это, тетя, ты что?.. А, вот так-то будет лучше, смотри мне! Ай! Нет! Только не это! Только не это! О Господи, этот парень меня доконает!..» и так далее. К счастью, в середине фильма доктор О'Шей обычно погружался в сон, обессилев от сопереживаний и тягот трудовою дня, и тогда, выключив телевизор, Моррис брался за книгу. Компания у него была еще та…

К величайшей скорби Филиппа Лоу, его главным достоинством в глазах эйфорийцев оказалось знакомство с Чарлзом Буном. Он неосторожно упомянул о нем в разговоре с Вайли Смитом, и буквально в считанные часы весть облетела все закоулки кампуса. В его кабинет потянулись люди, жаждущие знакомства с Чарлзом Буном или желающие услышать какую-нибудь историю из его прошлой жизни, а ближе к вечеру позвонила жена завкафедрой, миссис Хоуган, умоляя посодействовать в том, чтобы заполучить Буна на свою вечеринку. В это верилось с трудом, но, похоже, все в Эйфории помешались на шоу Чарлза Буна. При первой же возможности Филипп его прослушал и впредь с садомазохистским упорством не пропускал ни одной последующей передачи.

Идея программы была не нова: прямая линия, по которой радиослушатели звонят в студию, чтобы обсудить всевозможные проблемы с ведущим или между собой. Но шоу Чарлза Буна отличалось от обычных передач в прямом эфире. Во-первых, его транслировала некоммерческая радиостанция, существовавшая за счет слушательских взносов и пожертвований и потому свободная от политического и экономического давления. Во-вторых, в то время как ведущие большинства подобных американских программ стремились избегать конфликтов, были корректны и оставались в тени, давая выговориться всем желающим и демонстрируя свое безграничное терпение, обходительность и, как результат, отсутствие убеждений, Чарлз Бун был агрессивно и умышленно предвзят. Там, где речь заходила, например, о преимуществах отцовства, он провоцировал аудиторию признаниями сына-уголовника. Он занимал крайне радикальные позиции по таким вопросам, как наркотики, секс, национализм, война во Вьетнаме, и с ожесточением спорил, иногда переходя на грубости с не согласными с ним слушателями и даже отсекая с ними связь на полуслове. Ходили слухи, что он оставлял себе телефоны заинтересовавших его девушек, а после передачи обзванивал их и назначал свидания. Нередко он начинал передачу цитатой из Витгенштейна или Камю, а то и стихотворением собственного сочинения, и этим открывал дискуссию со слушателями. Аудитория же у него была самая пестрая, и кто только не настраивался по ночам на его волну — студенты, профессора, хиппи, дезертиры, страдающие бессонницей, наркоманы и члены религиозных сект. Домохозяйки, дожидающиеся возвращения загулявших мужей, делились с Чарлзом Буном своими супружескими проблемами; водители-дальнобойщики, слушая программу в своих тряских кабинах и приходя в ярость от Буна или Камю, сворачивали на обочину к аварийным телефонам-автоматам и звонили в студию с маловразумительными комментариями. Шоу Чарлза Буна усиленно обрастало фольклором, и Филиппа так часто потчевали историями из прошлых передач, что ему стало казаться, будто он сам все это слышал: раз, например, Бун говорил с перепуганной насмерть беременной женщиной, у которой начались схватки, был случай, когда он отговорил от самоубийства священника-гомосексуалиста, а однажды по его просьбе с ним делились своими мыслями о сексуальной революции многочисленные пары в первые минуты после любовного акта. В его передаче, разумеется, не было никакой рекламы, но, чтобы досадить конкурирующим радиостанциям, Бун изредка по собственной инициативе нахваливал какой-либо местный ресторан, или новый фильм, или магазин мужской одежды. Филиппу было ясно как день, что под всей этой эксцентричностью и культурными претензиями гулко бьется сердце откровенного шоу-бизнеса, однако местным жителям программа, несомненно, была в новинку и привлекала их своей смелостью и непосредственностью.

• Предыдущая
• 16/57
• Следующая