Гердер - Гулыга Арсений Владимирович - Страница 5

В 1769 г. Прусская академия наук объявила конкурс на лучшую работу о происхождении языка. Тема была сформулирована следующим образом: «Если бы люди были предоставлены своим врожденным способностям, то были бы они в состоянии изобрести язык? Какими способами они могли бы сами собою дойти до такого изобретения?» Вопрос этот возник не случайно. Вокруг него велась давняя полемика, уходившая своими корнями в средневековье и античность.

Всего за три года до конкурса, объявленного Прусской академией, вышла в свет работа ее действительного члена И. П. Зюсмильха «Опыт доказательства, что первый язык был создан не человеком, а исключительно богом». Это главный противник Гердера. Именно Зюсмильха критикует он в первую очередь в своем «Трактате о происхождении языка» (1772), получившем первую премию на конкурсе Прусской академии наук.

«Несмотря на ошибки, — пишет В. М. Жирмунский, — связанные с уровнем исторических познаний в XVIII в., Гердер является создателем первой исторической теории языка. Его учение о связи развития языка с развитием мышления, обусловленным в конечном счете развитием человеческого общества, легло в основу философии языка Вильгельма Гумбольдта, Штейнталя, Потебни» (3, стр. XXV).

Работа Гердера о происхождении языка проникнута духом полемики. Гердер подробно разбирает аргументацию своих противников, с жаром опровергает ее, пытаясь дать свое решение проблемы. Борьбу приходится вести на два фронта — против церковной ортодоксии и механистических концепций. Гердер не всегда прав, иногда противоречив, но основная идея, которую он отстаивает, безусловно, плодотворна.

В XVIII в. существовали теории, пытавшиеся показать естественное происхождение языка. Идею возникновения языка в результате договора как следствия общения людей отстаивал Э. Кондильяк, полагавший, что люди, одинаково реагируя на внешние воздействия, могли без труда договориться о значении слов. Наряду с теорией «договора» существовала также теория возникновения языка путем звукоподражания. Согласно этой теории язык возник как подражание звукам природы. В этом, в частности, был убежден Лейбниц. В «Новых опытах о человеческом разуме» он проводил различие между современными, «производными» языками и их основой — «первичным» языком, возникшим якобы в результате звукоподражания. Производные языки, отходя от первичного, все более теряли естественный и все более приобретали условный характер, однако и в них можно найти множество доказательств, указывающих на связь речи с звучащими предметами. Наконец, третьей теорией естественного происхождения языка была «эмоциональная» теория, развитая Руссо. Он полагал, что первый язык человека — это естественные крики, передающие его чувства. Животные пользуются языком жестов и взглядов. Произнесенное слово характерно только для людей. Первые звуки голоса были вызваны не нуждой, не материальной потребностью, но страстью — любовью, ненавистью, состраданием. Молча преследует человек добычу, которой хочет насытиться, но чтобы взволновать сердце, чтобы остановить несправедливого обидчика, природа диктует человеку звуки. Вот почему первые языки были певучими и страстными, прежде чем стать простыми и рассудочными. Гердер опирался на своих предшественников, но шел своим путем.

Он согласен с Руссо в том, что эмоциональная сторона языка является у человека общей с животными. «Уже как зверь человек обладает речью. Все сильные и все сильнейшие из сильных, все болезненные ощущения его тела, так же как и все бурные страсти его души, выражаются непосредственно в крике, в диких, неартикулированных звуках. Страдающий зверь так же, как и герой Филоктет, ощущая боль, вопит и стонет, даже если он находится на пустынном острове…» (4, т. 2, стр. 79). Этими словами Гердер начинает свой «Трактат о происхождении языка», и эта мысль проходит затем через него красной нитью.

Но, подчеркивает Гердер, нельзя сводить язык только к выражению эмоций. Все звери издают звуки, но ни один из них, даже самый совершенный, не обладает хотя бы началами человеческой речи. Ребенок криком, подобно животному, выражает свои чувства, но разве это тот язык, которым он будет пользоваться в дальнейшем?

Здесь Гердер расходится с Кондильяком и Руссо, которые не замечали принципиальной разницы между животным миром и людьми. Кондильяк, по мнению Гердера, наделяет животных человеческими качествами. Руссо, наоборот, принимает людей за животных. Сам Гердер не только настойчиво подчеркивает грань, лежащую между обществом и природой, но пытается раскрыть специфику человека, лежащую в особенностях его деятельности. Поведение животного определяется инстинктами, сфера действий его очень узка. Человек же универсален по своей природе, у него нет единообразной и узкой сферы, где его ожидала бы только одна работа; целый мир обязанностей и занятий лежит перед ним.

Человек разумен, он обладает даром речи, но эти выделяющие его из мира животных особенности не носят сверхъестественного характера. Гердер подчеркивает различие между животным и человеком, но спешит оговориться: «Я не делаю здесь никакого скачка. Я не наделяю внезапно человека никакими новыми силами, никакой языкотворческой способностью, которая была бы произвольным оккультным качеством» (4, т. 2, стр. 97). Естественные, а не сверхъестественные силы создали язык и разум человека, но эти силы не те, что действуют в животном мире. Одних сил животного мира недостаточно, чтобы вызвать к жизни разум и язык. Ведь рассматриваемый как животное человек далек от совершенства, более того, он самое беспомощное дитя природы, уступающее многим и в физической силе и в остроте органов чувств.

Гердер, безусловно, прав, настаивая на особой природе факторов, формирующих сознание и речь человека. Он прав, подчеркивая специфичность человека по сравнению с животным. Он прав, критикуя Кондильяка за механицизм, за примитивное понимание общения между людьми. По Кондильяку, двое детей, брошенных в пустыне, уже создают те связи, которые порождает язык. Гердер же рассматривает общество как органическое целое, вне которого отдельные индивиды — ничто. Правда, нападая на Кондильяка, Гердер иногда так формулирует свои мысли, что появляется опасность понять его превратно.

Отрицая «соглашение» между людьми как причину появления языка, Гердер пишет: «Дикарь, одиночка в лесу должен был бы изобрести язык для самого себя, даже если бы он никогда не говорил. Это было бы соглашение его души с ним самим, столь же необходимое, как и тот факт, что человек был человеком» (4, т. 2, стр. 106). Мысль о возможности появления языка вне речевого общения несостоятельна, к тому же она находится в явном противоречии с другими высказываниями Гердера, на которых мы остановимся далее, в частности с его идеей о роли общества в языкотворческом процессе.

Вместе с тем приведенная цитата не оговорка. Она согласуется с тем пониманием специфического отличия человека от животного, которое было характерно для Гердера. Правильно подчеркнув это отличие, он не мог вскрыть его истинной природы, а сводил к чисто духовным моментам. Всю совокупность специфически человеческих духовных сил Гердер называет «смышленостью», «сообразительностью» («Besonnenheit»), сюда относится не только разумное мышление, но и самые простейшие акты осмысленного отношения к ощущениям. Разум вырастает из природного задатка — «смышлености», последнюю Гердер берет как данное. Вопрос о происхождении духовных сил человека здесь он еще не ставит.

Пока Гердер предполагает духовные потенции человека имеющимися налицо и лишь прослеживает взаимодействие мышления и языка в процессе их развития. Человек не мог сам создать язык, утверждал Зюсмильх, так как для этого ему нужен был разум, разум же не может существовать без языка, следовательно, язык существовал прежде, чем он был создан. Из этого порочного круга Гердер находит вполне диалектический выход. Еще в статье «О возрастах языка» он писал: «Благодаря языку народы постепенно учились мыслить, и благодаря мышлению они постепенно учились говорить» (5, т. 1, стр. 160). История языка неотделима от истории мышления, разум и речь развивались в непрестанном взаимодействии. Как же происходил этот процесс?