Штрафбат. Приказано уничтожить - Орлов Андрей Юрьевич - Страница 38
- Предыдущая
- 38/54
- Следующая
Оставшимся в городке пришлось несладко. Их добивали, вполне умело сжимая окружение. Горстку немцев блокировали в крайних домах, на прямую наводку выкатили пушку, отобранную у фашистов. Немцы выкинули белый флаг, и победители действовали вполне цивилизованно: стрельба оборвалась, из последнего оплота потянулись люди с поднятыми руками – солдаты вермахта, работники полевой жандармерии с хорошо заметными медными щитами на груди…
– Армия Крайова, мать ее! – хлопнул себя по голове капитан Негодин. – Вот же пакостники, мать их в душу!
– Может, 1-я армия Войска Польского? – неуверенно предположил замполит.
– Не действует в данном квадрате Войско Польское, – огрызнулся капитан, – кабы действовало, мы бы об этом знали. Рота, слушай мою команду! В походную колонну – становись! Боевое охранение – вперед!
Кажется, Зорин догадывался, о чем шла речь. Армия Крайова – в буквальном переводе «местная армия» – подчинялась польскому правительству в изгнании, комфортно обустроившемуся в далеком Лондоне. Воевала с немцами, украинскими националистами. Красную армию и соотечественников из просоветского Войска Польского откровенно недолюбливала, хотя и редко вступала с ними в стычки. Территориально Армия Крайова делилась на обшары и обводы. Уже к началу 44-го года на территории Польши, существовавшей в границах до 39-го года, включающих часть Литвы, Западную Украину, Западную Белоруссию и саму Польшу, действовали шестьдесят партизанских отрядов с крепкой дисциплиной и несколько сотен диверсионных патрулей. Существовали специальные организации, занимавшиеся разведкой, диверсией, была сформирована спецслужба под названием «Независимость» – для противодействия установлению советского контроля над Польшей.
Летом 44-го года Армия Крайова насчитывала около четырехсот тысяч человек и представляла собой реальную военную силу. В «Инструкции правительства для страны» задача Армии ставилась недвусмысленно: по мере отступления немцев овладевать освобожденными районами, чтобы наступающие советские войска заставали в них уже сформированный аппарат власти, опирающийся на вооруженные отряды, верные эмигрантскому правительству. Операция носила грозное название «Буря». Разумеется, такое состояние дел не нравилось советскому командованию и лично товарищу Сталину, в гробу видавшему лондонское польское руководство и лично его председателя господина Миколайчика. 14 июля 1944 года был издан соответствующий приказ: «… Советские войска на территории Литвы, Белоруссии и Украины встретились с польскими военными формированиями, подчиняющимися польскому эмигрантскому правительству. Эти формирования вели себя подозрительно и действовали против интересов Красной армии. В связи с этим контакты с ними запрещаются. При обнаружении таких формирований они должны немедленно разоружаться и направляться в специально организованные сборные пункты для расследования». Органы НКВД без дела не сидели, уже в конце августа из Люблина под Рязань был отправлен первый этап интернированных поляков. Перед отправкой их держали в бывшем немецком концлагере Майданек. Справедливости ради следует сказать, что интернировали в основном офицеров, рядовых же после проверки зачисляли в 1-ю Польскую армию полковника Берлинга и отправляли на фронт.
Командиры польского отряда, отбившего Храмовице, очевидно, были авантюристами. Трудно представить, что им бы позволили контролировать город без участия советских войск. На подходах к городку рота перестроилась в боевой порядок и вошла в Храмовице тремя штурмовыми колоннами. Красиво шли, показательно, и только «вредитель» Литвинов – собственной иноходью. Пытался «поймать» ногу, споткнулся, упал, на него с заслуженными матерками повалились трое, в общем, смазал торжественное прибытие. У поляков хватило благоразумия не открывать огонь, хотя позывы у отдельных невоздержанных, кажется, были. Капитан Негодин четко командовал: двум отделением первого взвода – занять ратушу, выбросить оттуда всех «посторонних». Третьему отделению – оцепить центральную площадь. Второму взводу – рассредоточить по северной и западной окраинам, никого не выпускать из городка. Третьему взводу – разоружить поляков.
– Вы находитесь на территории, принадлежащей польскому обводу Мезлым! – яростно доказывал седоватый, с подергивающимся глазом поляк, неплохо владеющий русским языком, но имеющий чудовищный акцент. – Я – майор Вацлав Грундя! На данные земли распространяется юрисдикция нашего отряда, а значит, правительства Станислава Микульчика! Мы требуем уважительного отношения и справедливых переговоров! Мы не хотим стрелять!
– Да кто ж тебе позволит, дурачок? – добродушно урчал лейтенант Матвейчук.
– Самоубийцы какие-то, – пожал плечами командир второго взвода Амелин… – Но храбрые, не отнять. Имея полсотни бойцов, выбить немцев из города!
– На данную территорию распространяется единственная юрисдикция – Красной армии! – отрубил Негодин. – Действующей от лица советского правительства и всего советского народа. Любые другие посягательства признаются незаконными и получат достойный отпор. Господин Грундя, мы ценим все, что сделали ваши люди, благодарим, как говорится, от лица советского командования, хотя вас, собственно, никто и не просил. Будьте же так ласковы – передайте нам пленных немцев и прикажите своим людям сдать оружие. Примите во внимание, господин Грундя, мы просим по-хорошему. Гарантирую, что с вашими людьми ничего не случится.
Был большой скандал. Поляки, высыпавшие на площадь, были мгновенно окружены автоматчиками. Молодые парни, мужчины средних лет – многие в темно-зеленой форме с накладными карманами, в широких галифе – орали и возмущались, как базарные бабы. Одни бросали оружие, другие отказывались. Штрафники, выстроившись в две шеренги, оттесняли их к местному оплоту власти, где тоже стояли автоматчики. Бурлили страсти, накалялся градус выяснения отношений.
– Вы не можете это делать, это неправильно! – кричали знакомые с русским языком. – Это наша земля! Мы, как и вы, ненавидим фашистов и боремся с ними!
– Люди, вас никто не собирается расстреливать, – урезонивали польских «товарищей» офицеры. – Проявите благоразумие, нижайше просим вас. Вы будете препровождены на сборно-пересыльный пункт, где компетентные органы во всем разберутся.
– И снова будет Катынь? – возмущались поляки. – Кто же вам поверит после того, что вы сделали с нашими офицерами? Вы расстреляли двадцать тысяч польских граждан – вы нелюди, изуверы!
До начала рукоприкладства или чего-то похуже оставался шаг.
– О чем они трындят, товарищ капитан? – недоумевали бойцы. – Мы никогда не стреляли никаких поляков!
– Вестимо, не стреляли! Поляки – наши братья-славяне! Это пропаганда польских буржуазных кругов, враждебно относящихся к Советскому Союзу и Польскому комитету национального освобождения, не слушайте их, бойцы! – смеялся замполит Лившиц. – Откровенное вранье, не имеющее под собой никаких оснований! Ну, не любят капиталисты государство рабочих и крестьян! Несколько тысяч польских офицеров были расстреляны в сорок первом году немецкими оккупационными войсками в местечке Катынь под Смоленском! О том, что это сделали именно фашисты, было убедительно доказано в январе текущего года комиссией, возглавляемой генерал-лейтенантом медицинской службы Николаем Бурденко! Смешно думать, что это было как-то иначе! Но нет, отдельные поляки настолько верят своей пропаганде, что считают, будто польских офицеров расстреляло НКВД еще в сороковом году – утверждение, не выдерживающее никакой критики!
«Да, это, пожалуй, так, – подумал Зорин. – В НКВД, конечно, не ангелы, но расстреливать братьев-славян без убедительной на то причины – как-то оно чересчур…»
Сдавать оружие большинство поляков не хотело. Они горланили, махали кулаками под носом у штрафников, выкрикивали ругательства, на фоне которых традиционное «пся крев» было вполне «будуарным» высказыванием. Вникать в перипетии польской политической жизни и сложных взаимоотношений с советской властью штрафники не собирались, для этого существуют замполиты, вот пусть они и вникают. Высшая справедливость советского строя никем из солдат не оспаривалась.
- Предыдущая
- 38/54
- Следующая
