Флаг миноносца - Анненков Юлий Лазаревич - Страница 2
- Предыдущая
- 2/103
- Следующая
Арсеньеву не пришлось больше войти в свой дом. В тот вечер командующий не разрешил покинуть корабль, а около четырех утра — уже серело — от Малахова кургана на северо-запад пролетел большой самолёт. Где-то в районе Батарейной бухты раздался сильный взрыв. Сергей Петрович Арсеньев никогда больше не видел ни жены, ни дочери.
Незадолго до десантной операции под Григорьевкой командир лидера «Ростов» попросил разрешения сойти на берег вместе с десантом. Ему хотелось скорее столкнуться вплотную с врагом, увидеть людей, которые в первую минуту войны лишили его самого дорогого в жизни и, как он думал, навсегда отучили его улыбаться. Адмирал, конечно, не разрешил ему участвовать в десанте. Может быть, адмирал понимал, что происходит в душе моряка, но он ни словом не обмолвился об этом. Он спрятал рапорт Арсеньева в ящик стола и сказал:
— Ты попросишь его обратно. Придёт такой день…
Арсеньев не обратил тогда внимания на эти слова адмирала, но они удержались где-то в глубинах памяти и всплыли теперь, много дней спустя.
В том же самом кабинете адмирал поставил перед командирами лидеров «Ростов» и «Киев» задачу почти невыполнимую: подойти на короткую дистанцию к румынскому порту Констанца и уничтожить артиллерийским огнём запасы горючего. Одновременно предстояло разведать боем систему обороны Констанцы, превращённой гитлеровцами в свою главную базу на Чёрном море. Эту задачу надо было решить во что бы то ни стало — не только нанести противнику урон, но, кроме того, доказать на деле как врагам, так и союзникам, что Черноморский флот — вопреки всем вымыслам — жив и боеспособен.
Уже выходя из кабинета, Арсеньев внезапно обернулся:
— Товарищ командующий, я хотел вас просить…
— Вот, возьми! — адмирал протянул листок бумаги, сложенный вчетверо. Это был рапорт Арсеньева, поданный в первые дни войны. — И помни, Сергей Петрович, как говаривал Федор Фёдорович Ушаков: «На пистолетный выстрел!»
Из здания штаба флота Арсеньев вышел вместе с командиром лидера «Киев» капитаном 3 ранга Глущенко. Они были давними приятелями, встречались семьями, вместе проводили выходные дни. После гибели жены и дочери Арсеньев перестал бывать у Глущенко. Он вообще почти не сходил на берег.
Добродушный, преждевременно полнеющий командир «Киева», которого матросы за глаза называли между собой дядя Пуд, закончил училище двумя годами раньше Арсеньева. Он был старше по званию, и, безусловно, ему было обидно, что командиром ударной группы назначен Арсеньев, а не он. Но в глубине души Глущенко не мог не признавать правильность этого выбора. Спокойную решимость Арсеньева хорошо знали на флоте.
Чтобы скрыть неловкость, Глущенко громко и много говорил, в то время как они спускались с городского холма на улицу Ленина. Арсеньев отвечал односложно. У здания Музея Черноморского флота, украшенного пушками времён Нахимова, Глущенко вдруг остановился:
— А что, пожалуй, когда-нибудь и твой кортик покажут здесь пионерам?
— Сомневаюсь.
— Ты что же, не надеешься вернуться?
— Надеюсь.
Они прошли по кривой Минной улочке и простились на пирсе. Арсеньев крепко сжал мясистую ладонь товарища:
— Ну, счастливо! Обо всем уже говорено. Надо действовать. — Он спрыгнул на катер, который крючковые подтянули к пирсу.
Вернувшись на корабль, Арсеньев приказал сыграть большой сбор. Снова вытянулся на юте неподвижный строй моряков. Капитан-лейтенант всматривался в каждого из них, словно видел его впервые. Вот командир батареи главного калибра Николаев. Арсеньев невольно любовался выправкой лейтенанта. Складный ширококостный сибиряк с квадратными плечами и большой круглой головой, Николаев производил впечатление чрезвычайно спокойного, даже флегматичного человека, но Арсеньев уже знал, что неторопливость движений и чёткая, размеренная речь скрывают характер страстный и неудержимый. Видно было, что лейтенанту, который всего полтора месяца назад пришёл на корабль, морская служба по душе. Свои обязанности он выполнял с нескрываемым удовольствием, наслаждаясь чёткостью работы механизмов, слаженностью команды и даже звуком собственного голоса, отдающего приказания. Молодость! Арсеньев был старше всего на восемь лет, но восемь лет службы на флоте — это много. Вот старший помощник командира корабля — капитан 3 ранга Зимин. Этот годится Николаеву в отцы. Ему под пятьдесят, а на вид куда больше, потому что морская соль пропитала его насквозь, от морщинистых щёк до жёсткого седеющего затылка. Его цепкие маленькие глаза, почти лишённые бровей и ресниц, видят мельчайшую погрешность на корабле. «Ходячая лоция», «Черноморский краб», «Музейный компас» — мало ли как называет молодёжь мешковатого брюзгу Зимина? Остряк и говорун Закутников утверждает, что Зимин способен с закрытыми глазами провести корабль через Кавказский хребет. Младший штурман Закутников — только что из училища. Старается казаться солидным, а его губы в любой момент готовы расплыться в улыбке. «Сплошное легкомыслие, — подумал Арсеньев, — на уме одни остроты и девушки. С матросами недостаточно строг. Боцман Бодров позволяет себе обращаться к нему на „ты“ в неслужебное время. Впрочем, таких, как Бодров, тоже не много сыщешь на всем Черноморском флоте. Сила!»
Артиллеристы, минёры, механики, трюмные машинисты, электрики, сигнальщики, рулевые… Ближе этих людей теперь у Арсеньева не было никого. Кто из них останется в живых к завтрашнему дню?
Арсеньев разжал губы и сказал:
— Товарищи матросы и старшины, товарищи командиры, поздравляю с боевым приказом!
Он сделал паузу и окинул строй мгновенным взглядом, словно подвёл черту остро отточенным карандашом.
— Уверен, что моряки лидера «Ростов» не опозорят наш Военно-морской флаг.
Сигнальщик Валерка Косотруб, веснушчатый, вёрткий паренёк, знал о предстоящем задании не больше других. Только командиру и комиссару корабля было известно о том, что лидеры «Ростов» и «Киев» в 20.00 выйдут прямым курсом на Констанцу. Валерка не сомневался в серьёзности полученного задания. В противном случае капитан-лейтенант не стал бы специально собирать личный состав. Богатое воображение Валерки рисовало ему самые невероятные вещи, но, помимо предстоящего похода, Валерку занимало ещё одно обстоятельство. Ему было необходимо повидать Ксюшу. Сейчас это казалось невозможным. С завистью смотрел он на матросов, назначенных на барказ, который посылали за дополнительным боезапасом. И все-таки Валерке повезло: командир штурманской боевой части приказал ему отвезти в госпиталь больного сигнальщика.
Барказ подошёл к Госпитальной пристани на Корабельной стороне. В нескольких десятках метров отсюда, за кирпичным забором, спускающимся к морю, на пристани Аполлоновка барказ должен был принять боезапас.
— Отваливаем ровно через полтора часа! — сказал Косотрубу старшина.
Полтора часа — срок вполне достаточный. Косотруб справился гораздо быстрее. Оставалось ещё сорок минут. «Вполне успею повидать Ксюшу», — решил он. Но прощанье затянулось. Ксюшина мама поднесла стаканчик чачи, потом Валерка сыграл на гитаре и выпил ещё одну стопку. У ворот разговаривали, кажется, недолго. Матрос взглянул на часы и обмер: часы стояли. Даже не обняв девушку на прощанье, он бросился бегом по склону горы, вздымая белую севастопольскую пыль. Валерка перепрыгнул через низкий каменный заборчик, упал, снова вскочил, промчался по старому виадуку и, наконец, выбежал на причал. Форменка была на нем мокрой, а волосы прилипли ко лбу. Барказ с боезапасом, единственный способ попасть на корабль, давно ушёл. Валерка, не раздумывая, прямо с разгона бросился в воду, затянутую маслянистой радужной плёнкой. Вначале он плыл быстро, но скоро сдал. Одежда намокла, а лидер, стоявший на рейде, казался очень далёким. «Неужели уйдёт без меня?» — эта мысль была страшнее смерти. Валерка плыл из последних сил, задыхаясь, выплёвывая воду. Ему удалось сбросить с себя ботинки и форменку. В таком виде доставила его на корабль шлюпка с лидера.
Косотруб стоял на палубе, и вокруг его босых ног расплывалась лужа.
- Предыдущая
- 2/103
- Следующая
