Мы совпали с тобой (сборник) - Рождественский Роберт Иванович - Страница 4

• Предыдущая
• 4/18
• Следующая

трудно

очень.

Хоть нарочно,

хоть на мгновенье, —

я прошу, робея:

помоги мне в себя поверить!

Стань слабее.

Ностальгия

Ностальгия бывает по дому.

По Уралу, по Братску, по Дону.

По пустыням и скалам белесым,

невозможно прозрачным березам.

По степям, где метели тугие…

У меня

по тебе ностальгия.

По твоим просыпаньям тяжелым.

По глазам и плечам обнаженным.

По мгновеньям, когда ты со мною.

По ночному бессонному зною.

По слезам и словам невесомым.

По улыбкам

и даже по ссорам!

По губам, суховатым с морозца…

Я, решив с ностальгией бороться,

уезжаю.

Штурмую платформы.

Но зачем-то ору в телефоны!

Умоляю тебя:

– Помоги мне!

Задыхаюсь от ностальгии!..

Ты молчишь.

Ты спасать меня медлишь…

Если вылечусь —

тут же заметишь.

«Как детство, ночь обнажена…»

Как детство, ночь обнажена.

Земля становится просторнее…

Моя щека обожжена

пронзительным:

«Скажи мне что-нибудь!..»

«Скажи мне что-нибудь!..

Скажи!

Скорей!

Пусть будут волны – до неба.

Заполони. Опустоши.

И все-таки скажи мне что-нибудь!..

Плати за то, что целовал,

словами – вечными, как прошлое…

Зачем учился ты словам?

Скажи мне что-нибудь хорошее…

За то, что ты не опроверг

все мужество мое нарочное,

за бабий век, недлинный век —

скажи мне что-нибудь хорошее…»

Святая и неосторожная,

чего ты просишь? Правды? Лжи?..

Но шепчет женщина: «Скажи!

Скажи мне что-нибудь хорошее…»

Радар сердца

У сердца

есть радар.

Когда-то,

в ту весну

тебя я угадал.

Из тысячи.

Одну.

У сердца

есть радар.

Поверил я в него…

Тебя я увидал

задолго до того,

как повстречались мы.

Задолго до теперь.

До длинной

кутерьмы

находок и потерь…

Прожгло остаток сна,

почудилось:

«Гляди!

Ты видишь? —

Вот она…»

И екнуло в груди.

Радар обозначал

твой смех.

Движенья рук.

И странную печаль.

И вкрадчивых подруг,

Я знал твоих гостей.

Застолья до утра.

Твой дом.

Твою постель.

Дрожь

твоего бедра.

Я знал,

чем ты живешь.

Что ешь.

Куда идешь.

Я знал,

чьи письма рвешь.

И от кого их ждешь.

Я знал,

в чем ты права.

О чем мечтаешь ты.

Знал все твои слова.

И платья.

И цветы.

И абажур в окне.

И скверик на пути,

где предстояло мне

«люблю» —

произнести…

Все знал я до того,

как встретился с тобой…

Но до сих пор —

слепой!

Не знаю

ничего.

Сердце в руках

Я видел, как по Праге,

с прохожими

встречаясь,

нейлоновое платье

на плечиках качалось.

Качалось —

незатейливое,

цвета румянца.

Качалось

отдельно,

чтобы не помяться.

Несла его

девушка, —

как счастье, несла.

Девушка зардевшаяся

на танцы шла…

Но почему я вздрогнул

и холодок —

по коже, —

весенняя дорога

похожа!

Похожа!

С цветов,

зарей вымытых,

сбивая росу,

я на руках вытянутых

сердце несу…

Идти неудобно —

улицы

круты…

Несу я сердце

к дому,

в котором —

ты.

Какое это сердце —

тебе

разглядеть.

Какое это сердце —

тебе

владеть!..

Веришь или не веришь, —

возьми его,

прошу…

Я позвоню у двери

и сердце положу…

А ты опять рассердишься, —

есть из-за чего.

А ты не примешь

сердца,

сердца моего…

Я это знаю, знаю —

и все же иду…

Улица

сквозная

пророчит беду.

А людям удивительно:

человек идет

и на руках

вытянутых

сердце

несет…

Радиус действия

Мне все труднее

пишется.

Мне все сложнее

видится.

Мгновеньями летят года, —

хоть смейся,

хоть реви…

И я из дома убежал,

чтоб наконец-то вырваться

из радиуса действия

обыденной любви.

Я был самонадеян.

Сел в самолет.

Обрадовался.

От молчаливой женщины

решительно уехал.

Но все равно остался

в знакомом очень

радиусе.

Слова ее,

глаза ее

во мне звучали

эхом.

Невероятный радиус!

Как от него

избавиться?

Непостижимый радиус!

Нет никакого сладу.

И я на этом радиусе —

как на булавке

бабочка…

И больно мне,

и весело,

и тяжело,

и сладко…

О, радиусы действия!

Радиусы действия!

Они – во мне,

они – в любом,

и никакой

межи!

Есть радиусы действия

у гнева и у дерзости.

Есть радиусы действия

у правды и у лжи.

Есть радиусы действия

у подлости и злобы —

глухие,

затаенные,

сулящие беду…

Есть радиусы действия

единственного слова.

А я всю жизнь ищу его.

И, может быть,

найду.

А может,

мне

не суждено…

Летят неразделенные

года!

Но, вопреки всему,

я счастлив

оттого,

что есть на свете женщина,

судьбой приговоренная

жить

в радиусе действия

сердца моего!..

* * *

Аленушка!!! Миленькая моя!!!

А почему бы тебе не получить от меня письмо и из Кишинева?

Из столицы. Из города, в который мы вчера приехали. Между прочим, очень неплохого города.

Во-первых, он зеленый, как дьявол! И чистенький. И весь какой-то игрушечный. Чем-то очень похожий на Бухарест или Будапешт. Только не на центральные улицы этих городов, а на околоцентральные.

Из Одессы мчались на машине. Такс. ЗИМ. Доехали за два с половиной часа. Чуть-чуть устали. Долго рядились насчет гостиницы. Не хотели впускать нас. Нема мест. Проходит республиканский съезд учителей. И вся гостиница забита дядями и тетями с поучительно-снисходительным выражением лиц.

Вчера же осчастливили местных владельцев телевизоров. Появились на экранах. Читали стихи. Я, как и в Одессе, читал «Саган» и «Варну». Студия маленькая, помещается в бывшем гараже. Жара там такая, какая примерно была бы, если бы в центре пустыни Сахары какой-нибудь чудак развел костер и сел около него. Греться. В разгар лета. В полдень. Пока я прочел стихи, с меня сошло одна тысяча семьсот сорок восемь потов. Всем операторам студии я бы немедленно выдал звание Героев Советского Союза. Это ж не работа. Это ж адовы муки. Пекло. Но сейчас уже строится здоровенный домище. Будет новая студия. С января.

Сегодня у нас свободный день. Препремся осматривать местные достопримечательности. Домик Пушкина. Домик Щусева. И все такое прочее.

А завтра – конференция. Опять битых два часа слушать высказывания местных мыслителей. Опять нашего заслуженного фельетониста Л. Лиходеева окружит толпа гавриков, и каждый будет тянуть его за рукав. И говорить: «Знаете, у меня засорилась уборная…», «А у нас в квартире соседка стерва… Нельзя ли про все про это фельетончик тиснуть… Тема пропадает…».

Кстати, печатаю я на машинке прославленного фельетониста. Во живет, буржуй! Даже машинистку с собой таскает!!

А как ты там, хорошая моя?

Скучаешь? Я – очень!!

И люблю тебя до чертиков в глазах. И мечтаю о середине месяца. Когда я увижу тебя. Сам. Собственными глазами! И собственными руками!!!!

Как там у вас погода? Правда, что есть такая штука – снег? И что он холодный? И что, когда его возьмешь в руку, он тает? Чудно все это! А мы, понимаешь, ходим в рубашечках, и нам еще – представь себе, жарко! Во. 20 градусов, как одна копейка.

• Предыдущая
• 4/18
• Следующая