Игрок - Sabatini Rafael - Страница 3

• Предыдущая
• 3/65
• Следующая

Лакеи под руководством своего несравненного управляющего Лагийона бесшумно меняли блюда при мягком свете свечей, и казалось, что обед превратился в некий таинственный ритуал.

Наконец все кончилось, мадам покинула их, и дон Пабло смог сесть посвободнее, чтобы выразить свое восхищение.

— Вы достойны зависти. Вы могли бы многому научить даже Лукулла ^[7]. Такой благородный стол, и такая красивая и благородная леди украшала его, — воодушевление заставило его перейти на испанский язык: — Dios mio! ^[8] Разве вы не избалованный сын госпожи Фортуны?

— Иногда я ее игрушка, — сказал мистер Лоу и вновь заговорил о Франции, что вызвало новый взрыв негодования у испанца.

— Я уже говорил, что я думаю об этой обанкротившейся стране, где один из десяти умирает от обжорства, а остальные девять — от голода. Говорить, что там можно разбогатеть, просто глупо. Можно ли извлечь что-нибудь из пустоты?

— Из иллюзии пустоты, я думаю, с некоторым умением можно выжать немало.

— О, согласен, там, где имеются иллюзии. Но здесь их нет. Здесь реальность, голая реальность; голая — очень точное слово. Улыбаетесь? Вы мне не верите! В таком случае почему бы вам не попытать счастье там самому?

— Вы забываете, что Франция закрыта для меня.

— Возможно, так и было. Но вряд ли она будет закрыта и теперь. Ею управляет распутник, который обладает всеми пороками и носит их с гордостью. Вы думаете, он будет вспоминать, как полиция выдворяла вас, когда вы предложили свои услуги королю Людовику?

— Нет, вы не правы, я был выдворен за то, что я слишком много выиграл в карты. Правда, перед этим случилось так, что король отверг мои предложения, в то время как герцог Орлеанский принял их к сведению. Лицемерный святоша, постоянно грешивший, он отверг меня за то, что я не католик.

— Матерь Божья! И вы не могли сходить к мессе, как это сделал Генрих Четвертый ^[9]. Вы, случайно, не религиозны?

— Я даже не суеверен.

— Только не преувеличивайте. Несуеверных игроков не бывает. Все вы молитесь госпоже Фортуне, от которой зависите.

— Для меня можете сделать исключение. Я завишу только от своего метода. А он — от законов случайности.

— Вы просто хвастаетесь. Но сами себе противоречите. У случайности не бывает законов. Случайность как раз и является отрицанием закона. Это же очевидно.

— Возможно, логически вы и правы. Фактически — нет.

— О, человече! Но если что-то следует из логики, разве не должно это случаться фактически?

— И вы так серьезно считаете? Неужели вы никогда не рассуждали о вероятностях?

— Но вероятности можно оценить, аккуратно взвесив все факты.

— Точно так же можно поступить и в случае карт или костей. Если бы это было не так, то вы вряд ли имели бы такой хороший обед сегодня. Больше десяти лет я жил и жил по-королевски только благодаря картам и костям. Может быть, Фортуна и слепа, но ведь можно взять ее за руку и повести. Искусство выигрыша лежит в исследовании тех причин, по которым люди проигрывают. Возможно, — его тон стал задумчивым, — в этом и есть искусство жизни. Не знаю.

Его удлиненное лицо потемнело. Он поднял графин.

— Позвольте наполнить ваш бокал, дон Пабло. Это токайское из подвалов императора.

— И оно достойно их. Или я ничего не понимаю в винах. Испанец сжал бокал в своей заросшей волосами руке и с нежностью наблюдал, как вино переливалось топазовым цветом в пламени свечей.

— Однако удача снизошла к вам, дон Хуан, и я пью за то, чтобы она оставалась с вами.

Мистер Лоу тоже поднял бокал.

— Я пью за то, чтобы вы нашли в Англии все, что ищете там.

Уильям Лоу, наблюдавший за ним, заметил, как тень пробежала по его лицу, и добавил это наблюдение к другим замеченным мелочам. Однако только когда дон Пабло распрощался с ними, и братья остались вдвоем, он смог высказать свою озабоченность.

Мистер Лоу перевел разговор на Францию и заговорил о том, что он сегодня узнал о происшедших там событиях.

— Эти новости могут оказаться кстати. Филипп Орлеанский, возможно, до сих пор сохранил интерес к моей системе. И потом он не просто развлекающийся герцог, каким его представляет дон Пабло. Конечно, он сластолюбив, но в то же время он крайне проницателен и имеет много иных достоинств. Я думаю, я смог бы извлечь большую прибыль из несчастья Франции. Когда перед тобой нет других целей, об этом стоит подумать. Возможно, это даже позволит мне оправдаться перед тобой за то, что я по ошибке вызвал тебя в Турин.

— Об этом не стоит беспокоиться. Я и так устал от Амстердама. И кроме того, я готов попытать счастья с тобой в Париже.

— Возможно, было бы лучше, если бы сперва я разведал почву там один. Тут есть о чем подумать. Катрин, к примеру. Она устроит мне сцену, несомненно. Но это она сделает в любом случае, куда бы я ни поехал. Для нее, кажется, имеет значение только ореол мученицы и возможность упрекать меня.

Он невесело рассмеялся.

Светлые, проницательные глаза его брата посуровели.

— Неужели… неужели все время одно и то же?

— А как может быть иначе? Люди меняются только к худшему.

Уильям Лоу медленно подошел и остановился возле сидевшего брата. У него была такая же смуглая кожа, как и у лаэрда Лауристонского, и те же орлиные черты лица. Из них двоих он был более мягким и добрым, а следовательно, и менее решительным.

Он заговорил неожиданно. Его рука сжала плечо брата.

— Прости меня, Джон. Я хотел бы видеть тебя счастливым.

— Счастливым? Но что такое счастье? Я часто думал об этом. Однажды мне показалось, что я схватил его, но оно, как вода, утекло через мои пальцы.

— И это означает, что ты все еще ценишь тень выше сущности.

Нахмурившись, мистер Лоу посмотрел в глаза своему брату.

— Сущность? — спросил он.

— Катрин, — ответил Уилл и нетерпеливо добавил: — А разве она не настоящая сущность? Женщина, пришедшая утешить тебя в твой самый горький час, когда ты был выброшен из жизни, тайком бежал из страны; женщина, которая бросила все ради любви к тебе, в то время как ты бросил все ради страсти к никчемной тени. И ты по-прежнему страдаешь из-за той тени, которая стоит между вами и омрачает твою жизнь с Катрин? Неужели ты…

Мистер Лоу повелительно поднял свою руку — длинную и красивую руку в пене кружев. Тон его оставался по-прежнему бесстрастным.

— Нет, нет, Уилл. С этим покончено. Я покончил с этим, когда Маргарет Огилви пошла по стопам графини Оркни и стала любовницей короля Вильгельма ^[10], когда я понял, насколько я был глуп, убив Красавца Уилсона и засунув свою шею в петлю. Да и могло ли быть иначе? — он засмеялся с некоторой горечью. — Мог ли я иначе жениться на Катрин.

— Ты обманываешь себя. Будь снисходителен ко мне, Джон, даже если мои слова причиняют тебе боль. Но меня злит, что ты расходуешь свои душевные силы на никчемные переживания.

— Переживания? Наверное, я наказан за свои грехи, — мистер Лоу был ироничен.

— Тем не менее. Ты взял Катрин в жены в горький час своего разочарования, взял ее, и эта любовь принесла противоядие твоей отравленной душе.

— Я не знал ее тогда.

— Мне думается, ты не знал себя. Ты должен быть благодарен ей за ее любовь к тебе. Она согрела тебя ею, отбросив все, и ты должен помнить это. Но не благодарности ждет от тебя Катрин.

Мистер Лоу заговорил со вздохом, тихо, легонько запинаясь.

— Возможно, это все я и должен был ей дать. И — Бог свидетель — я пытался дать ей все это, но…

— Но?

— Но Катрин сама отвергла это, она проявила себя все взвешивающей, выгадывающей, сварливой — да ты и сам все это видел. Она стала — а может, она и родилась такой — недоверчивой и подозрительной. Эти качества усиливаются сами по себе в человеке. К сожалению, чтобы ни происходило, для нее это только пища для новых огорчений.

• Предыдущая
• 3/65
• Следующая