На короткой волне - Анисимова Александра Ивановна - Страница 1

• 1/32
• Следующая

Наш двор становился теснее день ото дня. На старом месте стоял четырехэтажный корпус, принадлежавший до революции какой-то барыне. Не двигался с места старинный двухэтажный беленький особняк, и забор, отделявший нас от соседнего двора, не ремонтировался с незапамятных времен. С тех пор как мы помнили себя, все во дворе стояло прочно на своих местах. Но менялись, вырастали мы сами, маленькие обитатели двора.

После обеда, вернувшись из школы, мы собирались на крыльце белого особняка. Если нам не хотелось бегать, мы сидели и придумывали разные истории. Притащив из дому тряпье, изображали нами же придуманные сцены. Спасали челюскинцев, плавали на Северный полюс и все по очереди были детьми капитана Гранта. Иногда Лариса приносила кусочек тюля, покрывала им голову, подвязывала фартук и садилась на крыльце в «кресло» из кирпичей и сучьев. Такой в нашем представлении была барыня — бывшая хозяйка нашего дома. Мы забирались к ней в сад, ломали сирень, барыня — Лариса — вскакивала с кресла, размахивала руками и кричала: «Ах, разбойники! Ну, подождите, я позову милиционера!» — так обычно на нас ругалась дворничиха.

Мы играли в казаков-разбойников, в прятки, излазили все уголки на чердаках и в подвалах двух домов.

В наших играх, в наших разговорах было все, что мы знали о жизни, о людях, о своей родине, о ее далеком и недалеком прошлом, о чужих странах: цари и старые барыни, революция, Буденный и Чапаев, чкаловские перелеты, «Челюскин» и папанинцы, Долорес Ибаррури, непонятный, но стремительный лозунг «Но пасаран!».

Наше настоящее представлялось слишком обыденным. Занятия в школе, книги, кино — этого было мало.

Однажды, когда мы сидели скучая, неожиданная мысль пришла мне в голову.

Был жаркий летний день. Цвели маки в саду у белого домика, зеленая трава густела на бугорке около забора, узенькая дорожка белыми каменными плитами пролегла до калитки, а там… за калиткой…

За калиткой была Москва — душная, пыльная, притихшая от зноя. Доносились автомобильные гудки, звонки трамваев. Пустыми, безжизненными окнами смотрела на нас с противоположной стороны улицы закрытая на лето школа.

Белая дорожка манила, звала за собой. Потянуло на простор — бескрайный и неведомый. Захотелось все увидеть, узнать: людей, пространства, жизнь большого — лучшего в мире — города. И я сказала робко, не глядя на ребят:

— Ну, кто пойдет со мной «заблудиться»?

Рядом сидела младшая сестра Клавка. Она повернула ко мне свое круглое, необыкновенно белое лицо, с носом-картошкой и круглыми серыми глазами, и сказала покорно:

— Наверно, я.

Лариса, фыркнув, пожала плечами:

— Может быть, я тоже пойду.

А остальные ребятишки только, молча переглянувшись, кивнули головами. Мы вышли на улицу.

Наш двор расположен на углу площади Коммуны. На площади красивое здание — Центральный театр Красной Армии. Мы пошли в сторону от театра, от площади по тихой улице Селезневке, добрели до прудика, известного под названием «Синички», заглянули в 4-й Самотечный переулок, хотели пойти по нему дальше, но что-то очень уж подозрительно поглядывала на нас группа мальчишек в конце этого переулка. Мы повернули к 3-му Самотечному, спустились в парк и очень обрадовались, когда увидели слева от себя нашу площадь и «наш» театр. Так прошло первое путешествие.

С тех пор летом и зимой только в непогожий день можно было увидеть нас во дворе. Все дальше с каждым разом уходили мы от дома. Иногда я проверяла ребят:

— Кто знает, куда этот переулок выходит? — Никто, оказывается, не знает. Я тоже. — Ну что ж, пойдем — узнаем. А дорогу обратно найдете?

Но обратно тем же путем мы никогда не возвращались. Не было у нас привычки идти назад. Мы шли по незнакомым переулкам, не спрашивая у взрослых, как пройти к нашей площади. Нетрудно представить, как восхищались мы собой, когда наши путешествия заканчивались успехом. Мы сами находили верную дорогу!

Могла ли я в те далекие дни вообразить хоть на минуту, как пригодятся мне навыки, приобретенные в детской игре, — умение ориентироваться в незнакомой местности, запоминать все увиденное вокруг? Кто знает, не они ли помогли мне, когда больная и голодная скиталась я по горному Шленску…

Обеспокоенные долгим отсутствием ребят, родители жаловались моей матери, и она строго отчитывала меня. Но стоило мне показаться во дворе, как опять собирались ребятишки и просили:

— Ася, пойдем заблудиться…

В своих мечтах я теперь не довольствовалась уже ролью путешественника. Хотелось совершать подвиги, хотелось делать в жизни самое трудное. И я решила, что стану капитаном дальнего плавания.

Чтобы избежать насмешек в случае неудачи, действовала молчком. Узнала через «Пионерскую правду» адрес морской школы и поехала туда. В пустынном вестибюле какой-то мужчина замахал на меня руками:

— Что ты, что ты, девочка! Ну, нет, и не думай!

Вернулась домой я как ни в чем не бывало, даже притворилась веселой. Мать, вечно занятая хлопотами по хозяйству, ничего не заметила. Я решила выждать, поискать еще какой-нибудь ход, но добиться своего.

Время подходило горячее — конец учебного года. С волнением и обычными тревогами прошли экзамены. Четырнадцатого июня 1941 года я окончила седьмой класс.

И вдруг — война! Я знаю, были бои в Финляндии, бои у озера Хасан, но это где-то далеко от Москвы. В газетах тогда печатались военные сводки, да муж старшей сестры приезжал в Кремль получать орден за участие в боях на Халхин-Голе. Почему же сейчас так встревожены взрослые? Почему такое напряжение вокруг?..

Первая тревога! Немецкие самолеты над Москвой! Мать сует мне и Клаве узлы с какими-то вещами, хватает за руки младших братьев — Вовку и Стасика, и мы спускаемся в убежище. В подвале под домом уже полно народу: женщины с детьми, старики.

Зачем я здесь? Мать строго оглядывает нас и рассаживает около себя. А я не могу спорить. Нас у нее семеро — нужно успеть всех накормить, обуть, одеть… Может быть, поэтому я никогда не возражаю матери.

Несколько дней я сижу около матери в подвале. Но вскоре приходит письмо из деревни, и мы уезжаем к родственникам в Рязанскую область — «эвакуируемся».

Приехали в деревню всей оравой. Я, как старшая из детей, иду работать в колхоз.

Было очень тяжело сначала: непривычные к физической работе, ныли руки, плечи; проваливались по колено в горячее зерно и подкашивались ноги. Вечером я долго не могла заснуть. Но физическая усталость не заглушала неясную, непонятную тревогу.

В конце августа приехал навестить нас отец. После долгих уговоров мать согласилась отпустить меня с ним. Пропуска в Москву я не имела и прошла восемнадцать километров до станции, не зная, то ли уеду, то ли вернусь обратно. Незадолго перед отъездом в небольшой колхозной библиотеке я случайно прочла сказку азербайджанского поэта о юноше, прошедшем трудный, но славный путь. Две строки из этой сказки я решила сделать своим девизом:

Решила твердо, без рисовки, никому в этом не признаваясь, как можно решать свою судьбу в пятнадцать лет…

Перед тем как мы вышли из дому, мать сказала:

— Я никого не буду просить, чтобы тебе разрешили выехать отсюда. Добивайся сама. Не сумеешь — вернешься. Но больше уже не просись — не пущу.

На вокзале мы долго стояли в очереди за разрешением на получение билета.

— Еду учиться в Москву, — сказала я начальнику станции. Отец и мать молча стояли рядом.

— Предъявите вызов из школы.

«Неужели оставаться?» — мелькнула мысль. И, не подумав как следует, чуть не плача, я сказала начальнику:

• 1/32
• Следующая