Двое на краю света - Алюшина Татьяна Александровна - Страница 34
- Предыдущая
- 34/47
- Следующая
– Удивительно, Шротт, как вы живы и не покалечились до сих пор! – чуть спокойнее продолжил он отчитывать меня.
А я резонно решила помолчать и в дальнейшие дебаты не вступать, а по мере сил смиренно выслушать грозное начальство, отчитывающее непутевую подчиненную в общем-то за дело. Так и простояла перед ним молча, пока он душу отводил громким рыком, обещая всяческие меры принять, ограждающие меня от собственной глупости и неосторожности.
Стояла. Слушала. И любовалась! Какой мужчина! А когда вот так грозно отчитывает – так самый брутальный красавец в мире, честное слово!
Вождь какой-то!
Наслушавшись, сколько могла протерпеть, я буркнула в ответ нечто невразумительное и отправилась в бар запить сочком неприятный осадок от такого общения.
В баре находилось несколько посетителей – пять человек за одним столиком, и, как обычно, наши ученые мужи эмоционально обсуждали какие-то научные теории и их практические приложения. Предположения, что разговор ведется о погоде, политике или женщинах, отпадали сами собой – с такими воодушевленными лицами, что-то торопливо записывая и рисуя на салфетках, дискутировать можно только о науке. Я уже привыкла к подобным картинкам нашей обыденной жизни здесь. Они все тут фанаты своего дела, их на Луну зашли или на конкурс красоты «Мисс Вселенная», они и там станут обсуждать свои научные теории. «Ну а девушки? А девушки потом!»
Это я к тому, что можно смело считать, что в баре я нахожусь одна – для этих ребят в минуты такого общения все остальное, кроме предмета диспута, до лампочки.
А ругают за подобные дела только меня, заметьте! Зоологи и биологи вон тоже снимали нарвалов, только шум стоял, но страховали они сами друг друга, им грозный Краснин не достался!
Я заказала себе сок, финики и изюм – захотелось вдруг жизнь подсластить – и расположилась за самым последним угловым столиком на двоих, словно отгороженным от остального зала большими кадушками с живыми растениями – некий такой камерный уголок для приватных бесед парочек. Уютненько.
Мне сейчас очень кстати – так захотелось уединиться, спрятаться ото всех и побыть в компании только с собой.
Ну да, ну да – ха-ха! Еще чего придумала!
Я увидела, как в бар вошли, что-то живо обсуждая, Зиночка и наш орнитолог Елена Михайловна Зинчук, замечательная женщина, лет так за пятьдесят, но такая молодая, интересная, умница и большой ученый. Про нарвалов, наверное, спорят. Я даже как-то затосковала в предчувствии, что придется с ними сейчас здороваться, втягиваться в их беседу…
Но нет. Они меня не заметили за этими пальмами-кустами, а устроились за соседним столиком в неком полукруглом диванном закутке по типу тех, что стоят в кают-компании, и обе оказались ко мне спинами. Ну и хорошо! Отсижусь тишком, они поговорят и уйдут.
Тишком-то тишком, да только… Музыка в баре играла совсем ненавязчиво, я бы сказала: тихим фоном, не мешая людям общаться, поэтому я отчетливо слышала весь их разговор.
А вот и не про нарвалов прекрасных!
– Опять он ее так отчитал! – вздохнув, посмотрев в окно, грустно сказала Зиночка и, переведя взгляд на Елену Михайловну, спросила: – Почему он ее терпеть не может? Я не помню, чтобы Пал Андреич кого-нибудь так жестко ругал и отчитывал.
– Не может терпеть? – повторила Елена Михайловна с усмешкой. – Да что вы, Зиночка. Разве вы не поняли, что он к ней неравнодушен?
– Я об этом и говорю, – кивнула Зиночка. – Она почему-то его раздражает.
– Зиночка, Зиночка, – рассмеялась Елена Михайловна. – Вы еще такая молоденькая, а я все забываю об этом, потому что вы очень сильный ученый. – И проникновенным, несколько печальным тоном пояснила свою мысль: – Это же видно сразу, стоит только посмотреть на них, когда они рядом. Разве вы не замечали, что он никогда не выпускает ее из поля своего зрения и вроде дела делает и лекцию читает, а нет-нет и посматривает на нее. Наш Павел Андреевич совершенно безысходно и безнадежно влюблен в нашу прекрасную Павлушу.
– Как влюблен? – поразилась Зинуля.
– Даже не влюблен, Зиночка, – весело подтвердила Зинчук. – Он ее по-настоящему любит. А то, что отчитывает, так за дело и потому, что страшно за нее беспокоится. Она ведь, как человек творческий, увлекается и не замечает ничего вокруг, в том числе и опасности. Ведь и в самом деле чуть за борт не кувырнулась, я сама видела! Да и медведь этот.
– Подождите, а почему безнадежно? – растерянно спросила Зинуля.
– Ну, это же очевидно, – погрустнела Елена Михайловна. – Павел Андреевич – известный ученый с мировым именем, один из ведущих специалистов по Арктике, он живет и работает в Санкт-Петербурге, а Павла – очень талантливый фотограф и живет и работает в Москве. И соединить эти две работы и жизни нет никакой возможности.
– Но почему? – недоумевала Зиночка.
– Вы видели ее работы, Зина? – почему-то строго спросила наш ведущий орнитолог.
– Да, – подтвердила кивком Зина.
– Это очень талантливо, невероятно талантливо, я бы сказала, – объясняла Елена Михайловна Зине, а может, и мне заодно. – А вы видели портреты людей, которые она делает? Потрясающие работы! И это все очень известные люди: и политики, и артисты, наша элита, и эта ее клиентура живет в Москве, и связи все у нее в Москве, и возможности издавать и выставлять свои работы только в Москве. А у Краснина вся работа, она же его жизнь, находится в Арктике и Питере. Вот так, Зиночка. И боюсь, что это трагедия.
– Господи! – всплеснула ладошками от переживаний Зиночка. – И что же теперь?
– А ничего, – грустно вздохнула Зинчук и отпила кофе из маленькой чашечки, поставила ее аккуратно на блюдце и закончила свою мысль: – Завершится экспедиция, и все разъедутся по домам и продолжат заниматься делом своей жизни. И все.
– Не может быть, – чуть не плакала Зинуля.
– В жизни и не такое может быть, Зиночка, – похлопала ее утешающим жестом по руке Зинчук и посоветовала: – Вы лучше бы, Зиночка, если хотите помочь чем-то, придержали бы Анжелу свою, чтобы не испортила им последние дни общения.
Они переключились на обсуждение Анжелы и то, как ее «придержать», потом перешли на еще какую-то тему – я уже не слушала. Я смотрела в окно на потемневшее от непогоды и грозящего приходом дождя море и думала о том, как странно устроена жизнь.
Если бы не Глория и Архип, я бы никогда не познакомилась с Красниным.
Ну да, зацепили меня фотографии Никлена, и, скорее всего, я бы таки съездила в одну из экспедиций в Арктику, но спокойно спланировала бы эту поездку, а не бегом и штурмом, и с Красниным, вполне возможно, не пересеклась бы. Да и вопрос – до такой ли степени мне понадобилась та Арктика, если бы не желание узнать отца моего сына? Странно звучит, правда.
Никто не планирует любовь. И хотели бы, да не можем.
Но как часто, получив как драгоценный дар эту прекрасную любовь, мы получаем вместе с ней в нагрузку и кучу проблем. Порой неразрешимых проблем.
С момента нашей первой встречи с Красниным и до сих пор я ни намеком, ни мыслью мимолетной ничего не планировала, не задумывалась ни о прошлом, ни о будущем – я в прямом смысле плыла по течению времени и этой экспедиции вместе с нашим судном. Ярко, сильно и мощно переживала каждый день шквалы чувств, эмоций, добровольно тонула в красоте этих переживаний – от природы, от людей, окружавших меня, от неких духовных и эмоциональных всплесков и от неожиданной, совсем негаданной любви.
Принимала, как есть, и жила в них, как есть.
Всего несколько дней, и эта экспедиция закончится, и настанет то, что ждет впереди. И, может, пора подумать – что? И чего я хочу и жду и как планирую свою будущую жизнь?
Да уж, хочешь насмешить бога, расскажи ему о своих планах!
Я не планировала и не собиралась рассказывать Краснину про Архипа, даже когда поняла, что влюбилась в него, и позже, когда почувствовала, что по-настоящему люблю этого мужчину, – знала, что не скажу ему о сыне. По крайней мере не сейчас. Когда-нибудь обязательно, может, через несколько лет, когда Архипка подрастет и осмысленно сможет общаться с отцом.
- Предыдущая
- 34/47
- Следующая
