Монстры - Джонс Стивен - Страница 42

А поскольку иногда имя Ликаона связывают с именем Тантала, то, возможно, нарушенное им правило было следующим: не есть детенышей, ни своих, ни чужих. Ибо тот, кто обманом или силой заставит тебя вкусить плоти детеныша, ввергает тебя во зло и разлагает не только твое тело, но и дух.

Позже, в Аркадии, возник культ, сторонники которого верили, что ежегодно один из них обречен на превращение в волка. Если он сможет прожить год, не отведав человечины, то вернет себе человеческий облик; если же нет — останется волком навеки. Но переход из человека в волка обостряет голод, превращает его в постоянный соблазн и пытку…

О да. Возможно, сейчас вы тоже ощутили его. Это совершенно особый голод, он пробирает до мозга костей, он зудит под кожей, он сводит руки и ноги, он вопиет об утолении. В крови звучит песня, взывающая к полной луне, бьется и шумит в ушах, как зловещий прибой.

Ибо все мы здесь волки, это точно. Каждый родитель, который насилует, бьет, оскорбляет свое дитя, каждый, кто хочет попробовать плоти себе подобного, — вервольф. Он хуже дикаря, потому что тот если и идет на крайность, так лишь от нужды, голодной зимой. Вы делаете это для развлечения. Вы, он, она, я, вот ты и вот ты — все мы, кто нарушает человеческий закон и обращается с другим, будто он… не совсем человек.

И этот крик, этот крик, который эхом звучит в веках: "Так нельзя, нельзя, Господь запретил это!"

Но это так, разве нет?

И все же calme-toi[35]. Чего вы испугались? Я слабая старушка, месье, разве я в силах причинить вам вред? Посмотрите на меня. Посмотрите.

Да, да, вот так.

Сидеть. Ни с места. Asseyes-vous[36], вы все, каждый из вас, прежде чем моя истинная — худшая — сущность даст о себе знать.

…Вот так-то лучше.

Ах, я вспомнила, как была когда-то резвой девочкой — точь-в-точь бедная моя Перринетта, была дурочкой, готовой рисковать по пустякам. Тогда я носила алый бархат, только алый… потому что на алом не так заметны пятна крови. Вы меня поняли.

В чем-то времена меняются, а в чем-то — нет.

Но я не виню вас в ее смерти, никого из вас — ах нет, не виню. Да и как бы я могла обвинить вас и не почувствовать себя лицемеркой? Уж кому-кому, а мне известно, как трудно устоять перед соблазном, не испробовать свежего мясца, когда оно само так и лезет в рот — особенно здесь, в этой глухомани, в этой чащобе. Здесь правит голод.

В конце концов, в свое время я ведь тоже охотилась на тех, кто слабее, нападала со спины. Я тоже следовала за путешественниками, выслеживала странствующие семьи и пользовалась их любовью друг к другу как приманкой: если пропадал один, остальные пускались на поиски, прямиком ко мне в пасть. У меня тоже в подвале полным-полно обглоданных костей.

И все же я сделаю вам подарок, дамы и господа, гости "Бедной растерянной девочки". Да, щедрый подарок, совершенно бесплатно. Вервольфа, то есть волка с человечьими руками, лучше не съесть, а сжечь. И причин тому несколько.

Вы убили одну из моих внучек и съели другую. Но я не завидую вам. Поступив так, вы обрекли себя на вечный голод, который будет грызть вас изнутри, — голод, который постоянно терзает нас, меня и весь мой род, долгие-долгие годы. Голод, который был с нами всегда, еще до того, как мы переселились в эти края. В каком-то смысле вы стали моими детьми, моими сородичами. Вы тоже Тессдалью, Волкоголовые, — по натуре, если не по фамилии. А разве я могу обидеть сородичей?

Ну… запросто. Я ведь уже объяснила, что вервольфам это раз плюнуть.

Так или иначе, но сейчас я почему-то расщедрилась. Что-то на меня такое накатило. Я восхищаюсь вами, как охотник охотниками. Как вы ловко все подстроили — этот постоялый двор, где двери всегда нараспашку, эта волчья яма, замаскированная гостеприимством. Этот чудный новый трюк — накормить добычу досыта, позволить поросятам наесться до отвала, а уж потом… Не иссякает поток путешественников, которые останавливаются здесь, намереваясь отправиться дальше, но бесследно исчезают. Только и остается что следы на снегу, но и их заносит еще до следующего восхода луны, да еще шорох лап где-то неподалеку, в кустарнике. Шорох мягких лап, крадущихся следом. Остаются на снегу твердые, плотные катышки какого-то зверя, который явно питается только мясом.

О да, замечательно, саinarche, absolutement[37]. Са ira[38].

Но никогда не забывайте, на чьем страдании вы живете.

Я последняя в своем роду, я альфа и омега, начало и конец. И вы придете по первому моему зову, послушаетесь моего приказа, потому что я…

…а, как это называется?

"Вожак стаи", вот как.

Если хотите, можете даже называть меня бабушкой.