Листы каменной книги - Линевский Александр Михайлович - Страница 10

• Предыдущая
• 10/53
• Следующая

Старуха долго смотрела ему вслед, пока он не скрылся за густым ельником. Затем она побрела в стойбище.

Льок, возвращаясь после ссоры с Кремнем в свою землянку, увидел бредущую по тропе колдунью. Встречаться с ней сейчас ему не хотелось. Юноша спрятался за ель. Едва передвигая ноги, пошатываясь и часто приостанавливаясь, мимо него медленно прошла колдунья. Льок услышал, как она бормотала:

— Я мудрая, а он глупее олененка. Справилась с его матерью, справлюсь и с ним…

Как только старухи не стало видно, Льок вышел на тропу и острым камнем разрыхлил землю, на которой остался след ее ноги. Это считалось верным средством нанести врагу вред.

— Ты мудрая, а я хитрее тебя! — тихонько шептал он.

Искра опустила усталые руки и с трудом разогнула ноющую спину. Ослабевшей от голода женщине нелегко дочиста выскрести шкуру каменным скребком, а затем долго ее мять, чтобы она стала мягкой. Отдохнув, Искра вновь принялась за это трудное дело. И вот оно подошло к концу. Искра стала внимательно разглядывать шкуру, прикидывая, что можно из нее выкроить. Ей хотелось сшить одежду для того, кто добыл зверя. Но из одной шкуры выйдет одежда только для маленького Као.

Молодая женщина бережно спрятала скребок в кожаный мешочек, всегда висевший у пояса, и достала оттуда каменный, заостренный с одного края нож. Положив нож около себя, она, перед тем как начать кроить, еще раз растянула шкуру.

Тут край полога отогнулся, и в землянку проскользнул Као — радость и гордость Искры. Увидев малыша, мать отбросила шкуру в сторону. Шкура легла мехом вверх, шерсть на загривке и по хребту встала дыбом. Као — пятилетнему охотнику — сразу стало понятно: большой голодный волк (ведь весной все голодны!) подкрадывается, чтобы вцепиться в горло матери. Но Као мужчина, он ее защитит.

— Не бойся! — закричал мальчик. — Я его сейчас убью.

И он бросился в угол землянки, где висел его маленький лук со стрелами.

Искра, улыбаясь, отступила в сторону.

А Као припал, как заправский охотник, на одно колено, натягивая тетиву. Слабо прожужжав, маленькая стрела запуталась в густом волчьем меху.

Мальчик с гордостью взглянул на мать, потом шагнул к своей добыче. Надо взять стрелу, их у него не так много. Он протянул руку и отдернул — а вдруг волк только притворился мертвым. Он помедлил. Шкура, как ей и полагалось, лежала неподвижно. Тогда Као, опять почувствовав себя неустрашимым охотником, решительно взял стрелу. Облегченно вздохнув, Као вспомнил, зачем он пришел в землянку. Снова став маленьким мальчиком, он захныкал:

— Есть хочу… Дай есть…

Молча сняв с горячей золы очага горшок, Искра поставила его перед Као.

Усевшись на корточки, мальчик попробовал варево. Сделал два-три глотка и заныл:

— Горько… Ой, как горько…

Искра сама знала, что сколько ни вываривай сосновую кору, сколько ни сливай с нее воду, она все равно останется горькой. Но все же это хоть какая-то еда.

Мальчик поплакал немножко, потом затих. Всхлипывая, он подобрался поближе к очагу и, согретый его теплом, вскоре заснул. Искра привычно раздула угли, подбросила в очаг сухого валежника и принялась при неровном, вздрагивающем свете выкраивать одежду для Као из дважды убитого волка. Шкуру она положила мехом вниз на большой плоский камень. Сильно нажимая концом ножа, женщина неторопливо водила острием по одному и тому же месту, пока не прорезалась кожа. Терпеливо передвигая нож, она отделила от шкуры ненужные куски. Теперь можно начать шить. Искра достала из своего мешочка проколку, костяную иглу и связку оленьих жил, гибких и крепких. Не зря женщина размачивала и мяла их долгими зимними вечерами. Острой проколкой, сделанной из расщепленного ребра лося, она провертела по краю шкуры ряд дырочек, а потом стала продергивать через каждую дырочку тупую иглу с жилой, сшивая куски меха. Молодая женщина так занялась кропотливой работой, что не заметила, как приоткрылся полог. Наклоняя голову под низким накатом потолка, в землянку вошел широкоплечий охотник. Тут только Искра обернулась.

— Ау! — сказала она радостно и тотчас подавила вздох — как насытить усталого охотника горшочком отвара из коры?..

Ау молча шагнул к очагу и положил на колени женщины большого тяжелого гуся.

— Я подбил трех! — с гордостью проговорил он. — Двух отдал хозяйкам еды, а этого принес сюда. Кремень сказал: отнеси в землянку женщины, у очага которой ты спишь.

Быстрые пальцы Искры уже ощипывали птицу. Радость сияла на ее лице. Она всегда знала, что Ау — лучший из охотников стойбища. Словно отвечая ее мыслям, молодой охотник сказал:

— Не я один вернулся с добычей. Новый колдун крепко подружился с Роко. Мы, охотники, сегодня колдовали с ним у Священной скалы. И вот видишь… — Он кивнул на гуся.

Искра, ощипав и распотрошив, положила птицу в самый большой горшок, какой нашелся в ее хозяйстве.

— Льок совсем еще мальчик, — раздумчиво сказала женщина. — Кто знал, что он такой хороший колдун.

— Роко любит молодого колдуна, — убежденно сказал Ау. — Как ему его не любить? Льок, если б не был колдуном, сам стал бы ловким охотником. А теперь дела пойдут еще лучше. Придет весна, дичи станет больше, и Роко будет ее выгонять навстречу нашим копьям и стрелам. В горшке, стоявшем на очаге, громко забулькало. Вкусно пахнувший пар стелился под низким потолком землянки. По другую сторону очага зашевелился Као. Ему приснилось, что чудесно пахнувший кусок жирного оленьего мяса убегал от него. Као никак не мог его догнать. Он потянулся за ним и проснулся от резкого движения.

Наяву он почувствовал тот же восхитительный запах. Приподнявшись, мальчик увидел гуся, варившегося в горшке, и сидевших у огня мать и Ау — большого охотника, которого Као помнил с тех пор, как помнил себя и на которого он обязательно будет похож, когда вырастет. Маленькими руками он потянулся вперед — он сам не знал, к горшку с гусем или к Ау, — и счастливо засмеялся.

Наконец наступила долгожданная весна. Высоко в сиявшем небе затрубили почти невидимые людьми журавли. Это был верный знак, что вот-вот прилетят бесчисленные стаи всякой птицы. И вправду, уже к вечеру на вскрывающихся ото льда озерах слышалось деловитое кряканье уток, громкое гоготанье гусей. Заглушая эти звуки сотней других, на большие полыньи спускались все новые и новые стаи. Держась в стороне от этой шумной сутолоки, проплывали парами важные, молчаливые лебеди. Нельзя было узнать еще совсем недавно по-зимнему угрюмых, безмолвных озер. На каждой льдине, на каждом свободном клочке воды, на скалах, по берегам кипела жизнь.

Большой гусь на склоне Священной скалы был теперь тоже не одинок. Льок выбил рядом с ним лебедя и трех уток. Чтобы охота была удачной, молодой колдун каждое утро метал в них дубинку. А так как охота и впрямь была удачной, никто не сомневался в пользе нового колдовства. Только Лисья Лапа качала головой. Разве в прошлую весну меньше было дичи? Но вслух она не смела ничего сказать. Измученным долгой голодовкой людям хотелось верить в силу нового колдуна, в его крепкую дружбу с духами. Обрадованные обилием еды, они славили Друга охотников, милостивого горбуна Роко. В первые дни охотники не пропускали ни одной птицы и поедали даже жесткое мясо гагар. Потом они начали охотиться с разбором. Куда бы ни ступила нога охотника, всюду кишела дичь! Над озерами и озерками, от болотистых кочек до тихих стариц Выга и его притоков стоял стон от тысяч птичьих голосов. В воздухе и на воде, по болотам и вдоль берегов взлетали и камнем бухали в воду, перелетали с места на место, дрались и суетились неисчислимые стаи птиц.

Теперь всем было много дела! Охотники, не чувствуя холода, без устали били гусей, добычу более ценную, чем суетливая мелочь утиных стай. Убитую дичь сносили к условленным местам, откуда мальчишки перетаскивали ее в стойбище.

Там тоже не знали передышки. Мясо гусей быстро портилось, и потому женщины и девушки день и ночь были заняты разделкой гусиных тушек. Как ни болели пальцы у женщин, никто не поддавался усталости. Сначала выдергивали твердые перья, потом выщипывали нежный подпушек. Сделав продольный надрез, с гуся сдирали кожу, покрытую слоем жира, и потрошили тушку. Внутренности, шея, голова и лапки поедались в тот же день, все остальное заготовлялось впрок. Самую мясистую часть гусиной тушки — грудку — вырезали и, нанизав на веревку из сухожилий, коптили в дыму. Кожу с жиром резали на кусочки и, вытопив жир, сливали в мешок из промытого оленьего желудка.

• Предыдущая
• 10/53
• Следующая