Башни земли Ад - Свержин Владимир Игоревич - Страница 7

– Вот моя верительная грамота.

Приезжий рыцарь протянул герцогу прегамент с массивной вызолоченной печатью, подвешенной к свитку. – Я – рыцарь кентурии личной охраны моего государя, хранитель сокольничьих покоев.

– Верхних мхов и трех мостов, – не замедлил дополнить Лис.

– Сергей, отстань. У меня дипломатический визит.

– Так я же как раз, как бог в помощь.

– Что?

– Ну этот, понтобол.

– Надеюсь, ты сам понял, что сказал.

– Понтобол, в отличие от дискобола, кидает понты. У тебя это получается как-то неубедительно. Клюква не развесистая. Скучно, бабоньки. Запоминай, два раза повторять не буду. Потому шо сам не запомню. Генеральный протопроцессор архистратига Михаила, адмиральный секретарь сущего.

– Почему адмиральный?

– Потому шо «капитаноперворангный» – длинно и кострубовато. А не хочешь – назовись просто: канцлер высочайшего магистрата культуры путей сообщения иностранных дел. Жёстко. Шо вчерашний гамбургер.

– Лис, если я ему такое скажу, у герцога будет нервный срыв.

– Да ну. Куда он отсюда нервно сорвётся? Кто ж ему даст! Ты, главное, проходки на банкет возьми.

– Погоди, дай ему дух перевести. У него пресвитер Иоанн в голове не укладывается.

– Для меня было бы честью принять участие в турнире, но мой государь полагает, что угроза, нависшая над всем христианским миром, столь велика, что недостойно рисковать жизнью и здоровьем на ристалище, когда каждый меч и копье нужны на поле битвы против общего врага.

Лицо герцога помрачнело.

– Не могу представить, что у меня и могущественного императора востока есть общий враг.

– Я говорю о Тамерлане.

– У меня нет причин считать его врагом. Более того, он доблестно разгромил Баязида, причинившего мне и всему христианскому рыцарству немало бед. А враг моего врага, как известно, – мой друг.

– У нас говорят: наводнение гасит пожар, но утонуть или сгореть – конец один.

– Вряд ли Железный Хромец пожелает лезть в наши леса и горы.

– Хромота не помешала ему дойти от Самарканда до Константинополя.

– Я направил к нему посольство с поздравлениями, изъявлениями дружеских чувств и богатыми дарами. Судя по тому, что о нём рассказывает восхитительнейшая принцесса Анна, он благосклонно примет мои дары.

– Благосклонно примет дары, – с усмешкой повторил Камдил. – Полагаю, вы отправили ему нечто ценное.

– Конечно. Ирландских скакунов, линялых соколов, серебряную посуду, золотые украшения с каменьями…

– Не сомневайтесь, он примет дары. Золото и серебро раздаст челяди и женам, ибо не почитает драгоценности достойными своего внимания, а вот хорошие кони и ловчие птицы придутся ему по нраву. Но, – Вальдар сделал паузу, – если бы существовала возможность повернуть время вспять, я бы настоятельно не рекомендовал вам делать такие подарки.

– Отчего же? – герцог нахмурился.

– Не так давно Баязид, тогда еще бывший в зените славы и могущества, узнав о приближении Тамерлана, разослал посольства ко дворам европейских владык, предлагая им совместно выступить против великого амира. Это было ещё в те дни, когда султану только лишь донесли о приближении этого грозного полководца…

– Да, такое посольство однажды прибыло и в Дижон.

– И что вы ответили?

– Три года перед этим я провёл в османском плену. Пусть же сарацинские шакалы будут счастливы уже тем, что я не велел казнить их, едва они оказались в моих землях.

– Ваше благородство всем известно, мой герцог. Примерно тот же ответ посланники султана получили и от прочих владык христианских земель. И это несмотря на клятву Баязида освободить земли по Дунаю, завоёванные после битвы у Никополиса и предлагаемую им щедрую награду каждому, пришедшему к нему на подмогу. Результат известен: Баязид сокрушён и вся Европа в радостном порыве шлёт дары его победителю.

– Что же с того? – недоумённо пожал плечами Жан Бесстрашный.

– Почти ничего, – криво усмехнулся Камдил. – Кроме, разве что одного. Пленный Баязид, коварный и мстительный, как любой восточный деспот, склонил Тамерлана к совместному походу в Европу. Обилие же драгоценных подарков укрепило Железного Хромца в мысли, что земли, в которые лежит его путь, обильны и богаты. Так что отныне вам придётся иметь дело не только с Баязидом, но и с Тамерланом.

– Откуда Вам известно, что Баязид смог договориться с Тамерланом? То, что ведомо мне, противоречит вашим словам.

– Вероятно, монсиньор, – Камдил свёл брови на переносице. – Вы говорите об известиях, привезённых Анной Венгерской. Они были верны, когда Анна уезжала из Адрианополя, но с тех пор многое изменилось. Сын Баязида, Мехмед, восстал против отца, желая похитить султанский трон. Тамерлан с Баязидом общими силами обрушились на мятежника, и теперь на месте древнего города лишь груда обугленных развалин, а принц с небольшой свитой бежал в Венецию. Это вполне достаточный повод, чтобы начать войну.

– Пожалуй, да, – задумчиво согласился Жан Бесстрашный. – Но, покуда стоит Константинополь, вряд ли найдётся полководец, осмелившийся ударить в сердце Европы. Константинополь – надежный страж у ворот христианского мира.

– Так ли важен страж у ворот, когда в стенах не счесть проломов? Не забывайте, что Баязид и прежде стоял на Балканах, а его вылазки заходили далеко вглубь имперских владений. К тому же, готов биться об заклад, цитадель Константинова града не устоит перед Тамерланом.

– По вашим словам, Тамерлан – демон во плоти. Мне же его описывали, как человека мудрого и не стремящегося к излишнему кровопролитию. Говорили, что он почитает учёных и ценит музыку.

– Это правда. Но окажись вы сейчас у стен Адрианополя, его любовь к музыке перестала бы вас интересовать.

– И всё же, друг мой, мне представляется, что вы и ваш господин преувеличиваете опасность.

– Скорее преуменьшаю. Ибо словами невозможно полностью выразить то, что ждёт Европу в ближайшие месяцы, если вы, герцог, не поднимете знамени, растоптанного при Никополисе.

Жан Бесстрашный нахмурился, при упоминании событий, для него крайне неприятных, но, точно не заметив этого, Вальдар продолжал:

– Скажу честно, среди многочисленных советников его святейшего величества раздавались голоса о том, что поражения и плен сломили волю зерцала европейского рыцарства – герцога Жана Бесстрашного. Были и те, кто говорил: «Пусть Тамерлан идёт в Европу, пусть он разорвёт её в клочья, сожжёт и разграбит. Европа велика, он потеряет множество своих людей, погрязнет в бесконечных сварах со вчерашними союзниками, ещё больше устанет от жизни. Годы победоносного старца позволяют надеяться на то, что, куда бы не повёл он свои бесчисленные рати, это станет его последним походом.

– Но ведь это же, – герцог вспыхнул, сжимая пальцы на эфесе меча, – оставлять собратьев-христиан на растерзание диких орд бесчестно!

– И неблагородно, – не давая хозяину закончить речь, кивнул Вальдар. – Так я и сказал, когда пришла моя очередь. И я был не одинок. Святейший пресвитер поддержал нас, и оттого я здесь, пройдя через сотни гор и рек, через пустыни и дремучие леса, через засады и открытые схватки…

– Про медведёв спроси, – вмешался Лис. – Шо тут у них за пастбище…

– Итак, монсиньор, от вас зависит не только сказать, впустую ли я и мой спутник рисковали жизнями, спеша принести вам тревожную весть. В вашей власти решить, быть ли далее Европе, или же пасть ей под копыта жестоких варваров Тартарии, пред которыми даже османы Баязида – не более, чем вороны пред соколом.

– Я обдумаю ваши слова, – без особого энтузиазма ответил герцог. – Нынче же прошу вас быть при мне почётным гостем, и после дневных ристаний прибыть с вашим благородным спутником на вечерний пир.

– С благодарностью принимаю ваше приглашение за себя и за моего друга. Что же касается предмета нашего разговора, то давайте заключим пари. Я утверждаю, что не пройдёт и нескольких дней, как Тамерлан возьмёт Константинополь.