Выбери любимый жанр

Восточное наследство - Анисимов Андрей Юрьевич - Страница 4


Изменить размер шрифта:

4

— Ты, Марья-апа, не стесняйся. Ты у нас как мать. Дети твои гордиться тобой могут.

Большую трудовую жизнь прожила, — говорил Кадыров, протягивая женщине чай. Марья Ивановна, чтобы не обидеть, неловко отхлебнула из пиалы. А Кадыров продолжал:

— Войди, апа, в наше положение. Пропала акушерка Шура. Ничего никому не сказала. Заявление об уходе не написала. Книжку трудовую не забрала… Исчез живой человек. Все волнуются.

Вот и спрашиваем. Вдруг кто нам поможет…

— Несколько лет странная она. С тех самых пор, как ты, Вахид, у нас вторую жену забрал с дитем. С тех пор Шура вся переменилась.

— Может быть, переживала развод? — Кадыров протянул женщине вазочку с изюмом.

— Нет. После развода она поплакала, побесновалась, но недолго. А вот со дня, когда Вахид свою вторую жену с дитем встретил, переменилась… Я это хорошо помню, потому что в те дни у нас жена офицера тройню родила.

Тут и с радио, и журналисты разные. Даже Ташкентское телевидение нас тогда показало…

— Да, суматоху большую устроили, — подтвердил Мухитдинов, — работать сильно мешали…

— Как же, помню. Твой роддом тогда на всю республику знаменитым стал. Даже фамилию офицера помню, Аксенов. — Кадыров с удовольствием продемонстрировал свою память. Что-что, а старческого склероза у него не намечается…

— Мы с этой семьей долго переписывались.

Открытки к Новому году, Первому мая и Седьмому ноября до сих пор приходят. — Мухитдинов открыл шкаф, выдвинул ящики, достал несколько открыток. — Вот они. Аксенова в Германию перевели, он туда и семью забрал.

Совсем недавно от него письмо было. По делам на неделю к нам собирается. И Марии Ивановне привет и поклон, пишет, гостинец ей немецкий приготовил.

— Я, когда узнала, даже расплакалась..'. Хорошие они люди, доброе помнят. Я к ним и домой потом ходила два месяца, учила, как с тройней обходиться. Лена, жена офицера, совсем еще молоденькая. В детях несмышленая, а тут тройня… — Марья Ивановна утерла рукавом глаза. — Я всем ходила рассказывала про письмо, про гостинец немецкий. Все за меня радовались, а Шура будто испугалась. Даже в лице переменилась… Тройню-то она принимала…

— Чего ж теперь пугаться? Все живы-здоровы? — удивился Кадыров.

— Я и сама не поняла. Нет, в последние дни за Шуркой ничего не упомню. Как с тех пор странная стала, так и теперь. Больше молчит, глаза в пол… О своем думает. А раньше такая хохотушка была… Ну, если больше не нужна, пойду. Мне еще колидор надо вымыть…

Кадыров, довольный, что расследование провел и на этом можно поставить точку, налил в свой фужер коньяка. Мужчины выпили, пожелали себе доброго здоровья и разошлись.

Вахид в тот день больше на работу не пошел, а поехал за город, в знакомую чайхану, где в одиночестве сильно напился.

Манап Кадыров, начальник милиции, вернулся в свой кабинет, где его ждал горячий лагман, доставленный патрульной машиной из чайханы в старом городе. Кадыров кушал лагман и самодовольно улыбался. Начальник вспоминал рассказ пожилой уборщицы из роддома. Ему перемена в характере Шуры не казалась загадочной. Если ты бесплодна, а соперница дарит твоему бывшему мужу ребенка, есть чему огорчиться. Надо знать жизнь. Что-что, а жизнь Манап Кадырович Кадыров знал.

И от этой мысли лицо начальника осветила улыбка. Покончив с лагманом, Манап Кадырович вызвал племянника.

— Калиджон, готовь машину. Сегодня у секретаря райкома праздник — мальчику делают обрезание. Поедем искать подарок…

2

В вагоне давила духота. Особая тяжелая духота с запахом человеческого стада. Только в плацкарте надо пригибаться, когда идешь по вагону, чтобы не получить пяткой в нос от лежащего на полке пассажира. Только тут услышишь оркестр самых разнообразных звуков — гармошка, плач детей, восклицания карточных игроков, особый стаканный звон от дребезжания чайных ложек. Это все днем… А ночью — храп! Если существует понятие «художественный свист», надлежит для плацкарта ввести понятие «художественный храп». Нет поэта, способного описать его словами. Жаль, что Пушкин не дожил до плацкарта. Шура от дороги не страдала. В купейном вагоне она барствовала всего один раз. Тогда Вахид вез молодую жену. Он скупил целое купе, они остались вдвоем. Верхние полки занимали вещи, ведь Шура ехала к мужу навсегда. От того путешествия в памяти остался не дорожный сервис, а розовый туман. Она с Вахидом и маята вагона в такт их близости. В памяти от поездки сохранились его смуглые мускулистые руки на ее белой коже. Блеск каштановых глаз возле ее лица. Приятная боль в груди от его жадных прикосновений. Никогда больше Шура не испытывала такой райской истомы. Они вместе изобретали новые слова и буквы в букваре эротической азбуки.

Сейчас Шуру окружала привычная обстановка. Она сидела у окна, уставившись в одну точку. Прислушивалась к себе и ждала… Ждала, что с отъездом, скорее — бегством из ненавистного города, ее отпустит страх и тревога.

Но облегчение не приходило. Сердце продолжала сжимать тоска. За окном плыли выгоревшие каменные холмы. Мимо ее сознания мелькали пейзажи — плоскогорья цвета ржавчины, верблюды, взиравшие на поезд с высокомерием английских лордов, торчащие столбиками суслики с блеском любопытства в бусинках глаз, орлы, гордо восседавшие на столбах высоковольтных линий… Всего этого Шура не замечала. В своих мыслях она возвращалась к той страшной ночи. Эта ночь разделила жизнь на две части — до и после.

— Шерсть надо? — Смуглое скуластое лицо в мелких морщинках, выгоревшее платье-халат, сетка с шерстяными рыжими блинами. Казашка продавала верблюжью шерсть. — Возьми шерсть. Такой у вас нет.

Верблюд от всех болезней лечит. Мужа от радикулита спасешь…

Шура отмахнулась. Торговка перебила мысль. Когда это началось? На неверность Вахида ей намекнула Зульфия, товарка по роддому. С тех пор Зульфию она недолюбливала.

Сперва Шура не поверила. Ради Вахида она пошла на все! Бросила дом, переехала в город, где кругом «чурки». Терпела жару, пыль. Освоила десятка два чужих слов, чтобы торговаться на базаре. Научилась готовить плов, шурпу, лепить манты. Что ему не хватало?!

Спутался с этой шлюхой! Шура выследила мужа. Как они тогда сцепились! Она до сих пор чувствует в руках жесткие черные косички и запах тухлого кефира, которым узбечки мажут волосы… После развода Шура месяц бесилась.

Готова была всех разорвать. Спасибо Мухитдинову, понял, не уволил из роддома. Она успокоилась после того, как приняла решение.

Она отомстит им обоим. Как — не знала, но знала, способ найдет. План мести зародился, когда сказали, что соперница беременна. Это был еще один удар.

— Будешь чай? — Проводница, здоровенная бабища, брюхатая, щекастая, с лицом, похожим на задницу, остановилась с подносом.

Шура кивнула:

— Два стакана можно?

— Можно. — Проводница ловко пронесла свою тушу между полками "Во, баба, — подумала Шура про себя. — У таких и муж, и семья. Как с ней мужик спит?

Эдакую гору и не обхватишь…"

Поезд остановился. Станции не видно, маленькая будка. В соседний вагон втащили двух баранов. Бараны упирались, трясли связанными ногами и орали, не закрывая рта…

Возле их вагона два азиата провожали русского. Старый аксакал щурился из заветренных складок коричневой кожи. Второй, много моложе, тоже дубленый и смуглый, что-то говорил русскому. Лица русского Шура не видела. Он стоял спиной к вагону и смолил папиросу. Поезд пискнул и дернулся. Русский бросился к старику, крепко обнял его, затем обнялся и с молодым, но жестче, как бы стесняясь этого немужского момента. Затем закинул в тамбур чемодан и побежал за поездом. Шура видела, как старый аксакал вытер рукавом влажные глазные щели и отвернулся. Молодой еще долго семенил за вагоном…

Поезд набирал скорость. Шура снова ударилась в воспоминания. В ночь, когда Райхон привезли в больницу, Шура не дежурила. На другой день она попросила Мухитдинова, чтобы он разрешил ей в родах Райхон участия не принимать. Объяснила просто — что не так, скажут, навредила из ревности… Райхон родила девочку… А на следующий день случилось событие для всего города. Беленькая, тоненькая Лена Аксенова подарила своему майору тройню.

4
Перейти на страницу:
Мир литературы