Журнал "Если" 2009 № 9 - Галина Мария Семеновна - Страница 33

— Идут, — почти всхлипнул Бляйхродт, распластавшийся по другую сторону казенника. Но Бауэру сейчас было не до павшего духом Папочки.

— Надеюсь, прицел не сбит? — Обер-лейтенант прищурился в оптику и положил руки на штурвальчики наводки.

В облаке сизого выхлопа над гребнем холма выпрыгнула сплюснутая по бокам башня первой «тридцатьчетверки».

Эрих плавно, почти нежно нажал на штурвальчики. На холм, далеко выбрасывая из-под гусениц фонтаны перемолотого снега, въехал второй танк. В цейсовскую оптику Бауэру было отлично видно, как поверх русской машины, словно вороны на заборе, торчат силуэты пехотинцев.

Первый танк, второй, третий, четвертый... Прицельная марка точно легла ему на башню, потом сместилась чуть влево, добавляя упреждение...

Бауэр настолько сосредоточился на наводке, что самого выстрела даже не услышал. Просто в лицо вдруг дохнуло вонью сгоревшего пороха и жаром да казенник орудия дернулся назад, едва не снеся голову не вовремя приподнявшемуся Бляйхродту.

— Есть! — крикнул кто-то сзади.

Замыкающий танк русских клюнул пушкой и остановился. Людей с его брони снесло, словно ураганом.

— Фатти, заряжай.

— А? Что?

— Хартман, снаряд!

— Яволь.

БАНГ!

Огненный росчерк попал русским в башню, проломил ее броню и, очевидно, угодил в боеукладку. Вспышка, разнесшая Т-34 в куски, напоминала извержение вулкана. Очухавшаяся пехота противника кубарем посыпалась с уцелевших танков в снег...

Хартман без напоминания воткнул в камору третий снаряд.

БАБАХ! — метрах в двухстах позади Бауэра взлетел столб разрыва.

«Это уже русские. Но пока их танки ползают по гребню холма, мое орудие — в мертвой зоне!»

Третьим выстрелом лейтенант «снял» башню с предпоследнего танка русских. Хартман в восторге заорал. Бауэр рукавом шинели смахнул со лба пот — от чудовищного напряжения тот катил буквально градом:

— Снаряд!

— Есть!

Остался последний танк. С него наконец-то разглядели врага. Молотя из пулеметов и выжав полный газ, «тридцатьчетверка» ринулась с холма вниз — смять, раздавить! За танком цепью, что-то крича, спешили пехотинцы.

БАБАХ!

Уже ближе. Ударной волной Бауэра хорошо приложило о щит орудия. Двум рядовым повезло значительно меньше — сноп осколков просто разорвал их пополам. Третьего солдата при виде такой картины немедленно вытошнило.

Наскоро протерев глаза, Эрих вернулся к прицелу.

У подножия холма зашелся длинной очередью пулемет Ланге, заговорили карабины стрелков.

БАНГ!

Промах? Проклятье.

— Снаряд.

— Так...

— Снаряд, Хартман!

— Нет больше снарядов, гepp обер-лейтенант. Их в тягаче было всего четыре.

— Что?!..

Танк, мчавшийся на орудие по прямой, идеально лег в перекрестие. На его борту, словно светлячки, плясали искры от пулеметных пуль — Ланге делал все, что мог. Но это теперь уже не имело никакого значения, коль у Хартмана не было снарядов.

— Да чтоб ты сгорел! — Бауэр в ярости дернул бесполезный сейчас спуск.

...БАНГ!

Танк полыхнул отметиной попадания. Размотал перебитую гусеницу. Замер. И зачадил.

— Как это вы?.. — у Хартмана отвисла челюсть.

— А я везунчик, — машинально ответил обер-лейтенант. С силой зажмурился. Открыл глаза. Посмотрел. Впереди, шагах в ста пятидесяти, горел русский танк. Последний. Четвертый. А под холмом в ближнем бою сошлись солдаты Ланге и русские пехотинцы.

Все еще потрясенный, Бауэр встал, перетянул из-за спины на грудь свой МР-409 и удивительно спокойным голосом приказал:

— За мной, ребята. Есть еще работа.

И все же они опоздали. К тому моменту, как Бауэр со своей командой подоспел к месту схватки, выстрелы уже стихли. Полдюжины русских убегали, петляя зайцами по склону холма. Измотанные до предела немцы их не преследовали.

Капитан сидел на краю воронки и стоически держал руки вытянутыми перед собой, пока ефрейтор Хоффман бинтовал ему ладони чистой тряпицей. Один погон на изгвазданной в глине шинели Ланге был вырван с корнем. Зато на голове Рудольфа красовался трофейный красноармейский треух.

Услышав шаги за спиной, Ланге обернулся:

— О, а вот и ты, дружище, — сказано это было без всякой интонации. Чувствовалось, что капитан устал до смерти.

— Что с руками? — Бауэр уселся рядом.

— Ствол пулемета перегрелся, — все тем же бесцветным голосом сообщил капитан. — Я бросился его менять. Вообще-то для этого, как ты помнишь, есть асбестовые рукавицы. Но где бы я их нашел? Пришлось обходиться... У тебя троих не хватает — погибли?

— Двое — да. Фатти жив, но как-то раскис. Отстал — вон тащится.

— А у меня почти две трети полегло... семнадцать человек, — Ланге провел по почерневшему лицу чуть подрагивающей рукой, — Хоффман умудрился взять пленного — хорошо бы его допросить. Может, он знает, в какие тартарары провалилась наша дивизия? Утром, помнится, ты что-то лопотал по-русски, вот тебе и карты в руки. Я, кроме «рус, сдавайся», больше ничего ивану сказать не смогу. Ефрейтор, веди его сюда...

Восемнадцати—двадцатилетний русский был худ, небрит и бледен. У пленного уже отобрали телогрейку, ватные штаны, шапку и валенки, так что он приплясывал на мерзлой земле в гимнастерке, кальсонах и портянках. Глаза его глядели затравленно — как у молодого попавшего в капкан волчонка.

Понимать «русский язык» Бауэра парень напрочь отказывался, так что обер-лейтенанту пришлось выуживать необходимые сведения посредством мимики и жестов. Не похоже было, что солдат окончательно сломлен. Хоть и не молчал гордо, но время от времени в его словах сквозила плохо скрываемая ненависть. После некоторого раздумья Бауэр объявил:

— Похоже, наши прорвались в какую-то Тингуту, но на них там сильно наседают. Пожалуй, нам стоит поспешить — все лучше, чем бродить по степям.

— Тингута? — Ланге достал из планшета карту и присвистнул: — Ого, это железнодорожная станция километрах в тридцати отсюда на юго-восток.

Грохот внезапной короткой очереди заставил офицеров и Хоффмана немедленно растянуться на дне воронки. Когда они осмелились выглянуть наружу, русский неподвижно лежал с тремя дырками в спине. А рядом стоял зло ощерившийся Бляйхродт и менял магазин в своем пистолете-пулемете.

— Идиот! — выругался Ланге. — Зачем убивать пленного?

— При всем уважении, герр капитан, прежде всего это русский! — Фатти вытянулся по стойке «смирно». — Один из тех проклятых унтерменшей, что сегодня положили кучу наших хороших ребят. Животное в человеческом обличье. Фюрер призывает уничтожать таких без всякой пощады и жалости! — Глаза у Папочки горели безумным огнем.

— Похоже, у бедняги поехала крыша, — сделал вывод Бауэр, попутно размышляя над тем, что поступок Фатти значительно облегчил им жизнь. Таскаться с пленным полураздетым русским совсем не хотелось. Но не убивать же его...

— Бывает, — чересчур спокойно ответил Ланге. Похоже, он сделал для себя такие же выводы, что и Бауэр.

— Может, отобрать у Фатти оружие?

— Черт с ним, — обреченно махнул рукой Ланге. — Нас осталось всего тринадцать — каждый боец на счету. Главное, мы знаем, где искать наших.

Бауэр заикнулся было: мол, неплохо бы похоронить погибших. На что капитан резонно возразил:

— Тогда уцелевшие рискуют присоединиться к павшим товарищам. Если на них тут, в открытом поле, наткнется новая русская часть. К тому же, возможно, мы сюда еще вернемся. На морозе тела хорошо сохранятся...

Мысль мало утешала, но с выводами капитана трудно спорить. Заботиться нужно о живых, а не о мертвых, и лейтенант ограничился тем, что организовал сбор личных жетонов погибших. Ланге добавил к ним боеприпасы, еду и теплые вещи:

— Мертвым это уже ни к чему, а нам пригодится. Русских покойников тоже стоит потрясти.

Бауэр не спускал глаз с Бляйхродта. Так, на всякий случай. Пока все вокруг суетились, Фатти сидел в сторонке и, зажав оружие между коленей, то ли молился, то ли просто нашептывал что-то себе под нос. Обер-лейтенант тихо подкрался к фельдфебелю сзади и заглянул ему через плечо. Папочка остановившимся взглядом уперся в извлеченное из чьего-то распотрошенного ранца карманное издание «Майн кампф» и, как заведенный, бубнил: «Русский большевизм есть новая, свойственная XX веку попытка евреев достигнуть мирового господства. Русский большевизм есть новая...». Ничего не сказав, Бауэр вернулся к Ланге.