Лето разноцветно-косолапое - Калмыков Павел Львович - Страница 9

• Предыдущая
• 9/27
• Следующая

Аксинья Потаповна вежливо постучала в ворота и сама тут же отошла на почтительное расстояние. Собаки во дворе яростно залаяли.

— Кто там? — послышался голос человека. Застучала задвижка, отворилось оконце, и выглянуло бородатое морщинистое лицо. — Кого принесло? Ба! Старуха пожаловала! Привет! Сколько лет, сколько зим. И с дитёнком — не такая уж ты, оказывается, старуха! Что? Да замолчите вы, брехуны, — прикрикнул хозяин на собак, — тут по делу ко мне люди пришли! Подождите, мишки, сейчас я выйду.

Тедди, вытянувшись столбиком, выглядывал из-за медведицыной спины: и боязно, и любопытно.

Вскоре ворота приотворились и человек вышел. В руках он держал хлеб и открытую банку сгущёнки.

— Ну, угощайтесь, что ли. Как зовут пацана?

— Тедди, — ответил Тедди. Ему очень хотелось попробовать того, белого, вкусно пахнущего, что протягивал человек, — просто слюнки бежали.

— Федя, значит… А меня Сергей Иваныч, будем знакомы. Что, Старуха, нос воротишь? Не хочешь сгущёнки? А чего же ты хочешь?

— Нам бы медку… — как можно деликатнее сказала медведица.

— Мёду? Хо-хо! Губа не дура! — покачал головой человек. — Нет, голубушка, мёд только для меня, на вас, медведей, не напасёшься. Я и сам-то не ем: не сезон ещё, не набрали пчёлы мёда.

— Маленький у меня болеет, — объяснила Аксинья Потаповна. Того гляди, вовсе помрёт.

— Не разбираю, что мычишь, — пожал плечами человек. — Может, по-русски скажешь, что да как?

— Пойдём, Тедди, — вздохнула медведица. — Ничего не выходит.

— А угощение? — проскулил Тедди.

— А угощение? — спросил человек. — Я вам от всей души… Э-э-э, у вас, я вижу, случай серьёзный, — догадался он, глядя на удручённую медведицу. — Эх, ладно, подождите.

Он снова скрылся за воротами и через некоторое время вынес пакет.

— Шут с вами. Сдаётся, вам действительно нужнее, — вот, прошлогодние соты.

От пакета пахло так обалдительно, что Тедди забыл про страх и про совесть и следом за своим носом потянулся к человеку.

Аксинья Потаповна одёрнула медвежонка и поклонилась:

— Спасибо тебе, Сергей Иваныч.

— Ишь ты, какая вежливость-медвежливость, — улыбнулся человек. — Забирай уж, раз такое дело. Но помни, Старуха, и всем вашим скажи: если кто сдуру побираться заявится — ружьё у меня под рукой, собаки начеку.

Сгущёнку и хлеб Тедди с Аксиньей Потаповной всё же съели, даже банку до дна вылизали. Хоть на душе и грустно, а всё-таки вкусно. Потом медведица взяла пакет с лекарством в зубы, и они двинулись в обратный путь.

А Сергей Иваныч глядел им вслед и удивлённо качал головой. Надо же!

Рассказать кому — не поверят, что медведи мёд не съели, а на вынос забрали, да ещё в благодарность кланялись. Прямо цирк на каникулах! И медвежонок-то у неё, Федька, чёрный какой — от кого бы? Вроде нет в округе таких чёрных. Как же этого Фёдора по отчеству?

Как и предполагала Аксинья Потаповна, лечение мёдом быстро поставило губачонка Бхалу на ноги. Уже на другой день он был здоров и жизнерадостен. Хотя на мордочке и оставалось как бы недовольное выражение: губы дудочкой, бровки домиком — но тут уж ничего не поделать, такова его природная физиономия.

— У-у-у, я теперь настоящий мадхувед! — гордился Бхалу.

— Что значит «мадхувед»? — спросили его.

— Тот, кто знает мёд. Великий Джамбаван научил пчёл делать мёд.

— Кто? Твой дедушка? — удивились медвежата.

— Да не дедушка! А пра-пра-пра-пра… Вы, что ли, не знаете? У-у, великий Джамбаван, царь медведей!

И Бхалу начал рассказывать про царя Джамбавана:

— В давние времена, когда джунгли были гуще и зверей там было больше, царил над ними великий медведь Джамбаван. Его дворцом было дупло, огромное, как пещера, на огромном, как гора, дереве.

Царь-медведь ходил по индийским джунглям и следил за порядком. Где сильно густели растения, Джамбаван проламывал в чаще тропинки. Если долго не было дождя, Джамбаван грозно рычал в небо, облака сотрясались, как от грома, и начинался ливень. Царь всё видел и следил, не бросаются ли обезьяны фруктами, не убивают ли хищники дичь для баловства. И всем в джунглях хватало еды и питья — от мышонка и до слона, и звери уважали царя за его мудрость. Только тиграм не нравился медвежий порядок, но они боялись Джамбавана и помалкивали.

Как-то раз Джамбаван отправился навестить своего младшего брата Бхалу на остров Ланку. И в отсутствие царя объявился в индийских джунглях огромный тигр по имени Равана. Он занял царский дворец, выгнав оттуда прекрасную царевну Джамбавати, и заявил: «Я самый сильный и большой, самый зубастый и когтистый! Джамбаван не вернётся, я теперь царь джунглей!» Равана действительно был огромен: усы — как бамбуковые прутья, зубы — как слоновьи бивни, хвост — как бревно. Обрадовались тигры и барсы: новый царь разрешил им охотиться сколько душа пожелает, и за это они каждый день приносили ему на съедение буйвола. Равана не умел вызывать дождь своим рёвом, но хищников это не тревожило, они говорили: «Мы всегда напьёмся кровью антилоп и оленей, нам хоть трава не расти».

А Джамбаван, ни о чём не ведая, гостил у брата Бхалу, учил его управлять Ланкой. Но тут прилетел из Индии крылатый Хануман, царь обезьян. Он рассказал, что случилась беда, что царевна Джамбавати в изгнании…

— Ах! — вздохнула Панда.

— … и, едва дослушав, медведь побежал к морю. И море от Ланки до Индии он перепрыгнул до середины, а дальше поплыл…

— Молодец, — заметил Умка.

— … но на берег выйти не смог — там его поджидал тигрище Равана с полчищем зубастых приспешников. И едва Джамбаван выходил из воды, тигр набрасывался и сталкивал его обратно в море…

— Как Росомаха! — сердито воскликнул Тедди.

— … и тигры и барсы ревели от радости. Так продолжалось три дня, и на море расходилась буря. На исходе третьего дня великий медведь перестал показываться из воды, и воинство Раваны возрадовалось. Но Джамбаван не утонул…

— Знаю, он затаился под водой! — догадался Умка.

— Нет, он поплыл обратно на Ланку, и там его истерзанное тело вытащил на берег младший брат, Бхалу. Обезьяний царь Хануман заплакал, но Бхалу сказал: «Не спеши плакать! А спеши лететь на север, в Гималаи. Там меж двух исполинских вершин найдёшь плодоносную гору Ошадхи. И на той горе растут четыре целебные травы: первая, мрита-сандживани, вернёт дыхание…»

— Да, — покачала головой Аксинья Потаповна, — не было у меня такой травы, когда ты захлебнулся.

— Но Хануман не дослушал, он умчался на север и вскоре вернулся обратно. Царь обезьян принёс не травы — он принёс на себе ВСЮ ГОРУ ОШАДХИ!

— Ого! — ахнули все слушатели.

— И Бхалу сам отыскал на горе все четыре травы — и ту, что возвращает дыхание, и ту, что закрывает раны, и ту, что обезвреживает яды, и ту, что восстанавливает силы. И ещё до наступления утра оба брата тайно приплыли в Индию.

И началась великая битва медведей с тиграми. Бхалу принял бой с самым сильным барсом, а Джамбаван сражался против самого Раваны.

Тут рыжий медвежонок Бхалу разволновался, встал на задние лапы, а передними начал размахивать во все стороны, сражаясь с невидимым тигром, — и все посторонились на всякий случай, ведь когтищи у губача ой-ой какие длинные.

— Тигр ка-ак прыгнет! А Джамбаван ему ка-ак даст! Потом его ка-ак схватит! Но Равана вывернулся и ка-ак вцепится! Хвостом — хлесь, хлесь! А медведь его ка-ак бросит — тот и покатился!..

Наконец медведь ухватил помятого и подранного тигра за хвост и стал крутить вокруг себя — крутил, крутил, а потом отпустил, и улетел Равана неведомо куда с рёвом бессильной злобы. «Так вот почему тебя звали Равана», — засмеялся Джамбаван. Ведь имя Равана и означает «тот, кто ревёт».

Лишившись предводителя, войско хищников потеряло свою смелость.

• Предыдущая
• 9/27
• Следующая