Дочка людоеда, или приключения Недобежкина - Гуськов Михаил - Страница 2

Дзынь! — соскочило кольцо, и мертвый Ангий Елпидифорович Хрисогонов рассыпался грудой драгоценностей и золотых монет. Часть этой ослепительно сверкавшей груды съехала с дивана и раскатилась по полу.

„А я не того? — подумал Недобежкин, сжимая в ладони оловянный перстенек. — Не помешался от страха?' Он сбоку заглянул в зеркало злополучного шкафа, на который ему так и не удалось поставить стариковскую сумочку.

— Все в порядке! — утешил себя убийца. — Главное, что труп исчез. Эге, — перебил он сам себя, — тут все не так просто. Ишь ты, все в порядке! А ну, как я сейчас кольцо надену и сам в ходячий клад превращусь? И старика наверняка ищут, клады всегда ищут. Во-первых, он был живым человеком, спросят, куда старика дел, вот сумка его на столе — это улика. Скажут: вещи его у вас, а Ангий Елпидифорович где? Рассыпался бриллиантами? Так-так. Очень интересно. Во-вторых, что с кладом делать? Сдать государству и получить законных двадцать пять процентов? А спросят: где нашли? Что сказать? Старичка, мол, тюкнул нечаянно баульчиком в висок — он и превратился в золото. Колечко с пальца стащили? Дайте-ка посмотреть, какое-такое колечко? Ангий Елпидифорович никому не велел отдавать. Ага, так у вас сговор. Как ни верти — не выкрутиться, правду скажешь — никто не поверит, врать будешь — заврешься.

Недобежкин решил осмотреть содержимое стариковского баула и отнести его на помойку. Внутри больше драгоценностей не оказалось, однако был всякий, по-видимому, дорогой для старика, хлам: например, он сразу же наткнулся на ременный кнут, деревянная ручка которого торчала из сумочки.

— Возчиком он, что ли, работал? — с сомнением подумал аспирант, вынимая вслед за кнутом ржавую гирю килограмма на три. Как решил Недобежкин, она-то и подвела роковую черту под жизнью старика.

— Сокровища взвешивать, что ли, этой гирей?

Одним словом, в бауле Хрисогонова было все такое старое, ненужное: связка ключей к замкам, последний из которых уж лет сто как сломался, пара стоптанных залатанных сапог, кошелек, до того потертый и засаленный, что даже в руки его было брать противно, не то что носить в кармане, вся в сальных и винных пятнах, когда-то дорогая, видно, скатерть; короче, помоечная рухлядь и рвань, ну и много еще чего такого же никчемного, например, малярная кисть, свисток, наподобие милицейского, портсигар, внутри которого оказался засушенный пучок травы, барашковый треух, подкова, гвоздодер. Даже непонятно, как столько вещей могло помещаться в этой потертой хозяйственной сумке из тех, с которыми в пятидесятых годах старушки шастали в гастроном за покупками.

— Улики, вещественные доказательства, — определил содержимое торбы аспирант. — На помойку их — и концы в воду. Может, и кольцо туда же? Нет, оставим кольцо себе.Он сунул кольцо в карман пиджака.

Но прежде чем бежать на помойку, убийца решил рассовать драгоценности по тем чемоданам, что у него имелись. Недобежкин сначала набил драгоценностями два больших чемодана, потом чемодан поменьше, потом старый портфель, потом новый портфель и, наконец, последние украшения и золото уложил в свой новенький дипломат, после чего подхватил сумочку убитого и решительно направился из комнаты. Но как только он вышел в темную прихожую и вообразил, что сейчас надо будет выйти на лестничную клетку, ему стало страшно.

На лестничной клетке почему-то не горел свет. Снизу, как из погреба, тянуло промозглым холодом, видимо, на улице собиралась гроза, что-то такое большое ворочалось и погромыхивало за стенами дома. Недобежкин шагнул за порог и только сделал первый шаг, как кто-то истошно взвизгнул, словно его зарезали, — Недобежкин чуть не выронил сумку. Два кота, на одного из которых чуть не наступил аспирант, разбежались в разные стороны и, злобно фосфоресцируя глазами, фыркали на него: один — с чердачного пролета, другой — внизу на лестнице, как бы отрезая ему все пути отступления, кроме как назад, в квартиру.

— Вот черти! Носит вас тут, нет, чтобы по чердакам любовь крутить, — огрызнулся Недобежкин и стал спускаться вниз. Коты — один сверху, другой снизу — перебегали с этажа на этаж, пока он не вышел из подъезда, при этом задний кот с визгом прошмыгнул у него между ног.

На улице точно было что-то не в порядке. Ни в одном окне не горел свет, но охватывало такое чувство, будто из каждого окна кто-то следит за ним. Недобежкин быстро-быстро прошагал в соседний двор, а подойти к помойке не решился: две страшенные бездомные собаки, одна стоя прямо на баке, другая подле бака, как специально дожидались, чтобы броситься на него. Та, что была внизу, зарычала и медленно пошла на Аркадия Михайловича, пригибая морду к земле и исподлобья глядя на жертву, готовясь прыгнуть и вцепиться в горло.

„Бешеные!" — мелькнуло у аспиранта. Вторая собака присела для прыжка.

Недобежкин, ища какое-нибудь оружие, машинально вытянул из сумочки кнут и два раза стеганул собак — одну и другую. Сверкнули две молнии, громыхнуло так, словно раскололась земля. Железные помоечные баки вспыхнули рубиновым огнем и загорелись, но собаки, как показалось Аркадию, увернулись от молний и, лишь слегка опаленные, бросились в темноту, да и сам Недобежкин кинулся наутек. Тут по земле забарабанили тяжелые капли и гроза разыгралась не на шутку. Недобежкин так и не понял, с кнута ли сорвались молнии или ударили из грозовой тучи, но ни кнут, ни сумочку на всякий случай решил не выбрасывать.

— Шут с ними, с уликами, если кому судьба, того и без всяких улик посадят. Оставлю на память об Ангии Елпидифоровиче.

Промокнув до нитки, дома он переоделся, завернул колечко, чтобы не выкатилось, в платок, в который сморкался Хрисогонов, платок положил в карман брюк — Недобежкин, как все аспиранты, был, в общем-то, человеком предусмотрительным и расчетливым, — затем, положив сумочку под голову и накрыв ее подушкой, на всякий случаи надел ременную петлю кнута себе на правую руку и лег спать на тот диван, на котором совершенно случайно пристукнул Ангия Елпидифоровича.

— Не превратиться бы мне в ходячую сокровищницу, — поежился он. — А, будь, что будет, авось ничего не случится. Утро вечера мудренее, а то с ума сойдешь раньше смерти, — махнул нечаянный убийца на все рукой и, натерпевшись страхов, уснул мертвецким сном.

С таким же любопытством, с каким Недобежкин разглядывал внутри комнаты содержимое сумочки, его снаружи, сквозь окно, поблескивая в ночи золотым зубом, разглядывал некий молодой человек, вцепившийся в пожарную лестницу на высоте пятого этажа.

Проклиная техника-смотрителя ЖЭКа, навесившего на чердачную дверь ржавый замок и даже не поинтересовавшегося, не обрекает ли он тем самым на голодную смерть какого-нибудь гостя столицы, избравшего чердак своей временной резиденцией, юный бомж Витя Шелковников должен был воспользоваться пожарной лестницей, чтобы спуститься на землю, и, таким образом, стал невольным свидетелем убийства. Рискуя быть замеченным снизу или из соседних окон, он занимался страшным и сладким делом — наблюдением за человеком, совершающим преступление.

Сначала он не придал этому окну на пятом этаже, где „внучок" беседовал с „престарелым дедушкой", никакого значения. Гораздо больше его бы заинтересовало окно, в котором бы он мог увидеть приготовление ко сну какой-нибудь дамочки лет этак от пятнадцати до пятидесяти, но так как в тот поздний час другие окна на пути следования беглеца были уже погашены, то он, спустившись почти до второго этажа, скользнул вверх и снова заглянул в роковое окна По тому, как попятился от лежащего в странной позе старика „внучок", по остекленевшему взгляду „дедушки", замершего на диване, по тому, как заметался по комнате „внучок", Витя догадался, что в комнате произошло убийство.

Чуть было не сорвавшись с лестницы, невольный верхолаз, повиснув на руках, так задрыгал в воздухе ножками, что один полуботинок сорвался у него с ноги и, падая, наделал столько шуму, что юный гость столицы снова взлетел на крышу, где и спрятался в слуховом окне Убедившись, что погони за ним нет и падение ботинка осталось без последствий, Шелковников, выждав некоторое время, снова оказался на пожарной лестнице напротив злополучного окна Недобежкина. Однако теперь окно было почти наглухо закрыто шторой, оставалась только маленькая щелочка, заглянуть в которую можно было лишь с риском для жизни, по-обезьяньи распластавшись между подоконником и поручнем лестницы. Виктор бы не стал больше искушать судьбу, но вдруг кто-то рассыпал там, за шторами, словно бы тысячи бриллиантов.