Командир - Поселягин Владимир Геннадьевич - Страница 18
- Предыдущая
- 18/77
- Следующая
— Сейчас мы им помочь ничем не сможем. Положат нас из этих пулеметов. Отъедем, тогда подумаем.
Я окинул взглядом кузов. Семья генерала лежала на дне кузова, прикрывшись какой-то материей, из-под края материи, похожей на простыню, виднелась маленькая детская ножка в синей туфле. Проследив за моим взглядом, Вяткин нагнулся и закрыл ногу простыней. Во второй машине было какое-то шевеление, но оно быстро стихло. Видно, Васильков навел у своих порядок. Я спрыгнул на землю и повернулся лицом к унтер-офицеру. Тот остановился передо мной и, вскинув руку, отдал честь, после чего представился:
— Унтер-офицер Берг, начальник охраны сопровождения колонны русских военнопленных.
Быстро окинув взглядом унтера, слышал ли он наш шепот с бойцами или нет, я понял, что унтер совершенно спокоен, и, козырнув, представился:
— Лейтенант Хофманн, почему вы остановились? Пленные устали?
Унтер удивленно на меня посмотрел:
— Да кого это интересует, герр лейтенант, устали эти свиньи или нет? Просто пришло время обеда, вот и остановились, обед-то готов.
Взглянув на сидящих на самом солнцепеке военнопленных, я ничего различить не смог. До них было около двухсот метров. Издалека они просто казались большой зеленой массой. В некоторых местах белели или серели пятна бинтов.
— Это хорошо, что вы кормите русских обедом, — рассеянно сказал я, за что удостоился еще одного изумленного взгляда.
— Но мы их не кормим, герр лейтенант, это не наше дело. Нам дан приказ доставить их до временного лагеря в Кузьминке.
Я представил перед собой карту.
«Ну ни хрена себе! Это же почти сорок километров, без еды, без воды, без лечения, без отдыха! На одной силе воли!» — изумился я, наливаясь черной злобой к конвоирам.
С трудом подавив в себе злость, поднимающуюся со дна моей души, я с видимым спокойствием попросил Берга показать мне пленных. Справившись с желанием свернуть унтеру шею и дать нашим бойцам сигнал на открытие огня, неторопливо зашагал за немцем.
— Конечно, господин лейтенант, прошу сюда.
Следуя за унтером, я обошел кухню, прошел мимо солдат, вытянувшихся, когда мы проходили мимо, и, ответив на приветствие, стал быстро их пересчитывать. Семнадцать около кухни, считая повара и унтера, пять пулеметов, расчет каждого — два солдата. Это еще десять солдат плюс шесть парных патрулей. Еще двенадцать солдат. Всего, значит, тридцать девять человек. Странно, что нет старшим офицера, что вместо него какой-то унтер. Это я сразу и спросил у Берга, подходя к сидящим пленным. Остановившись в десятке метров от них и слушая унтера, я стал внимательно разглядывать заморенных красноармейцев.
— Командиром у нас был лейтенант Шток, и он должен был вести эту колонну, но он попал в госпиталь. По приказу гауптмана Шлоссе мне пришлось, как его заместителю, принять охрану на себя. — Унтер достал из нагрудного кармана платок и стал вытирать пот на лбу и шее.
— Что-то серьезное? — спросил я рассеянно, разглядывая пленных. Кто-то прятал стыдливо глаза, кто-то смело, со злостью смотрел на нас. Не опуская взгляда, я смотрел в эти глаза. Там было все: злоба, стыд, безразличие, радость, боль и… удивление?
— Да, господин лейтенант, пьяные танкисты наехали ему на ногу. Врачи говорят, что он теперь будет непригоден к службе.
Разыграв удивление, я спросил, как это случилось. Стараясь не слишком пристально разглядывать пленных, я спокойно глядел в глаза Никаненкова, того младшего лейтенанта энкавэдэшника из особого отдела, с которым мы расстались всего два дня назад. А было такое впечатление, будто прошла целая вечность. Никаненков сидел в окружении группы бойцов, сплотившихся вокруг него. Некоторые из них были мне смутно знакомы.
— Так господин лейтенант тоже немного выпил, но, в отличие от танкистов, стоять мог. Вот и стал командовать, как выгонять из сарая танк, который они туда загнали. Ну и когда водитель сдавал назад, то и наехал на ногу герра лейтенанта. Я сам не видел, но солдаты, которые видели, говорили, что нога лейтенанта была похожа на лепешку. Он так кричал…
«Совсем как мы, русские!» — подумал я с усмешкой. Унтер продолжал рассказывать про службу, я же не отводил глаз от Никаненкова. Тот сидел в простой форме красноармейца и, чуть наклонив голову набок, исподлобья разглядывал меня. В его взгляде я заметил появившееся презрение и ярость. Напружинившись, как будто перед прыжком, он не сводил с меня глаз. Бойцы вокруг также по его жесту стали готовиться к броску. Внимательно окинув взглядом красноармейцев, нет ли еще знакомых, — нет, все лица были мне незнакомы, — я снова посмотрел на Никаненкова. Незаметно ему подмигнув и повернувшись к Бергу, рассказывающему про свою семью (похоже было, что у него словесный понос), сказал, прервав его:
— Я хочу обратиться к русским солдатам с речью. Я немного знаю русский язык.
Унтер пожал плечами, ему было пофиг. Повернувшись к пленным бойцам, я начал говорить, страшно коверкая слова. На всякий случай, вдруг унтер знал русский.
— Лусские солгаты! Я хак официер хошу сказадь, што вы двались хак навстояшие воины и мне осень приядно идеть вас в насем плену. В плену с вани бутут обршаться по-шеловецески и вам оказут медицинзкую помось и помось к вам придет. — Последнее слово я сказал чисто, не коверкая язык, небрежно глянув при этом на Никоненкова. Чуть опустив веки, тот показал мне, что понял и будет наготове. Повернувшись к Бергу, сказал, что мне пора, мол, и так опаздываю. Дойдя до машины, распрощался с унтером и, сев в машину, велел ехать дальше. Объехав пленных, провожаемые их взглядами, мы снова выехали на дорогу.
— Нужно хорошее место для засады, — сказал я вслух, думая о том, что делать дальше. Понемногу план начал формироваться в голове, но меня отвлек водитель:
— Вот здесь, товарищ капитан, отличное место для засады.
Бросив взгляд вперед, я понял, что водила предлагает действительно отличное место. Даже есть где машины спрятать. По крайней мере, с дороги их не будет видно. Приказав остановиться, открыв дверь и встав на подножку, осмотрелся. Ехавшая и так с небольшой скоростью машина, скрипнув тормозами, остановилась. Повернувшись к подошедшему Василькову, показал на два танка Т-26, подбитых рядом с дорогой.
Я велел осмотреть их на предмет возможной засады, как на нас, так и нами на немцев, при этом качнув головой в сторону, откуда мы приехали. Радостно улыбнувшись, сержант крикнул двоих бойцов и направился к танкам. Остальные внимательно наблюдали за дорогой. Место для засады действительно было отличным. Ровное поле, нигде не спрячешься. Два танка в ста метрах от дороги: один на вид целый, другой сгоревший. Судя по лежащей рядом с левой гусеницей башне, он взорвался от детонации боекомплекта. Еще и до леса почти полкилометра. В случае чего можно отойти туда.
Выбирая места для бойцов, где они залягут, я бросил взгляд вслед сержанту с бойцами, которые прошли уже половину расстояния, и тут же заорал:
— Все из машины!
Спрыгивая с подножки и укрываясь в небольшом, на полметра, кювете, слышал рядом топот бойцов и стук женских туфель. Мой приказ объяснялся просто: башня целого Т-26 медленно поворачивалась на нас.
Выглянув из кювета, я смотрел, как сержант с бойцами зигзагами бегут к танку. Неожиданно грохнул винтовочный выстрел — и один из бойцов упал. Васильков, понимая, что в немцев могут стрелять только свои, огня не открывал. Крича что-то на бегу, он достиг танка и, взбежав на броню, дал в небо короткую очередь. Привстав, я наблюдал, как сержант в открытый башенный люк что-то говорил сидящему внутри. Потом, повернувшись в нашу сторону, замахал руками, призывая. Второй боец, держа в руках винтовку Мосина, отобранную у кого-то позади танка, бегом направлялся к упавшему бойцу. Встав и велев бойцам усилить внимание за окружающей обстановкой, я отдал Вяткину свой бинокль и направился к танку.
Глядя на этих детей, одетых в форму учащихся артиллерийской спецшколы, — на вид им около шестнадцати-семнадцати лет — я думал, что вот именно такие характеры выиграли и победили в той войне, в которой я сейчас участвовал. Именно они защищали Москву, именно они воевали в бойне Сталинграда, именно они брали Рейхстаг. Глядя в эти глаза, я представлял себя на их месте. Смог бы я вот так, с одной винтовкой, пойти против вооруженного противника, с одним патроном, с танком без снарядов и без замка на орудии? Что-что, а характер у них есть. И я в лепешку расшибусь, но вывезу их за линию фронта, чтобы они доучились и били немцев, как встали плечом к плечу против моих бойцов. Вздохнув, я приказал:
- Предыдущая
- 18/77
- Следующая
