Репетитор - Абрахамс Питер - Страница 27

Джулиан улыбнулся.

Ее нога соскользнула с кровати, что могло произойти случайно, и уместилась у него на колене, что случайностью точно не было. Джулиан продолжал улыбаться, сделав вид, будто улыбка предназначалась Гейл. При ближайшем рассмотрении оказалось, что ногти были аккуратно подстрижены.

— Почему бы тебе не перебраться сюда и позволить мне доказать свою благодарность на деле?

— За что?

— За летучую мышь.

Благодарность была совершенно лишней. Джулиан уже получил свое вознаграждение. Щелчок: этот звук. Он мог придумать сотни причин, почему ему лучше остаться в кресле, а может, даже совсем уйти. Но он помнил свое состояние, когда ждал продолжения стихотворения, рождение которого так жестоко прервал телефонный звонок Гейл. Так что она на самом деле кое-что ему задолжала. Кроме того, она подходила. И потом — эти восхитительные ступни.

Сперва Джулиан допил этот так называемый коньяк, сделав один большой, но неторопливый глоток. Затем встал и разделся, позволив Гейл хорошенько себя рассмотреть.

— Господи! — Ее лицо стало темно-розовым. Еще немного, и цвет сменится на клубнично-красный.

Джулиан лег сверху, стянул с нее халат, ее ноги раздвинулись, и он погрузился в нее, отбросив прелюдию.

— О Господи! — Гейл вскрикнула, и в звуке ее голоса смешались одновременно боль и удовольствие.

Щелчок сломанной косточки и клубничный джем: он был твердым и горячим.

Погружение и погружение. Разница между силой их тел была такой же большой, как разница между двумя биологическими видами. Гейл повизгивала и похрюкивала, как свинья.

— О Господи! Это будет просто здорово! Да что я говорю? Это уже здорово. О да, великолепно, и эта штука у тебя на подбородке, о Господи, да, и то как ты…

— Заткнись!

Слишком поздно. Болтовня, бессмыслица, путеводители по сексу для зрелых женщин — все это затмило образ ее восхитительных ступней.

— Что? — Она прекратила движения, если это слабое подергивание можно было назвать настоящим движением. — Прости, Джулиан. Я сделала что-то не так?

Вот так: одна фраза, и все уничтожено. Он выскользнул из нее как мокрый червяк.

— Джулиан? Я тебя обидела?

Он кашлянул, выражая свое презрение этой мысли. Она обхватила червяка ладонью и начала теребить, затем наклонилась и взяла его в рот. По крайней мере это заткнуло ее болтливый рот, но все равно было слишком поздно. Джулиан взглянул вниз, на ее аккуратно подстриженный затылок, подумал о клубничном джеме внутри и встал.

Гейл откинулась на спинку кровати — помада размазана вокруг рта, — закуталась в халат и посмотрела на него.

— Что я такого сделала?

Джулиан молча оделся и вышел.

Он сидел в темноте на старой школьной скамье. В большом доме свет был только в одном окне на втором этаже. Наконец он тоже потух. Джулиан зажег две свечи и сигарету — первую сигарету нового дня. Он вдохнул клуб дыма и позволил ему гулять по своим внутренностям, медленно успокаиваясь. Затем выдохнул его с громким вздохом, почти всхлипом. Никто не знал о нем, о его неординарности. Никто из тех, кого только и можно принимать в расчет, некто из избранной сотни тысяч. Его величие оставалось тайной, как это было с Ницше. А что делал Ницше? Он писал.

Следующее слово, которое несколько часов назад было так близко, теперь исчезло совсем. Досадно. Те черные глаза знали, на что он способен, чувствовали приближение следующей строки. Щелчок ломающейся косточки. Щелчок и клубничный джем.

Клубничный джем: сознание Джулиана нащупало какую-то новую мысль. Клубничный джем был образом, символом. А поэзия всегда пользуется образами и символами. Возможно, решение могло прийти отсюда. Что еще нужно для стихотворения? Тема, естественно. Первое слово стихотворения — «беспечный» — вело к огромному разнообразию тем. Какой же будет его тема? Джулиан уже знал звуки, ее сопровождающие: повизгивание и похрюкивание. «Два вида»: эпическая поэма. Сотня тысяч и все остальные. Вот она — тема: удушающая глупость несчастных 5 999 900 000.

Эпическая тема для эпической поэмы. Но как описать такое огромное количество? Что сделал Гомер? Он сфокусировался на небольшой группе персонажей, ввел их в конфликт, провел их навстречу судьбе. Джулиану требовалось несколько персонажей, которые бы полностью отражали все большинство.

Гейл? Его передернуло от одного звука ее имени. О ней сейчас лучше не думать. Только не сейчас. Кроме того, она совершенно не подходила для его поэмы. Ему были нужны персонажи, для которых современное общество было естественной средой обитания, а она имела мало общего с современностью.

А затем: щелчок. Эврика! Гарднеры с Робин-роуд. Они уж точно были абсолютно современными, даже количество детей — 2,2 (если считать и отсутствующего ныне первенца) — полностью соответствовало статистическим данным.

Джулиан в очередной раз поднес перо к началу третьей строки и приготовился писать. Ничего не произошло. У Джулиана появилось чувство, что вместо ручки он держит копье, готовое сорваться и пронзить врага.

Он затянулся так глубоко, что огонь съел почти половину сигареты. Успокоившись, он понял, что эпическая поэма появляется на свет совсем не так. Сначала нужно подготовиться.

С чего начать? С главных героев? В таком случае, каким будет их окружение? Какова будет их судьба? У Джулиана не было идей.

Идей не было, но его мозг продолжал работать, искать пути и наконец нащупал выход. Почему бы не начать с исследования? Собрать все необходимые данные. Возможно, они помогут найти путь, по которому будет развиваться история. Таким образом, природа и искусство выступят совместно. Джулиан выпрямился в большом возбуждении: был ли он создателем совершенно новой формы, живой поэмы, в которой природа и искусство объединялись в режиме реального времени? Может, это будет живой роман? Спокойнее, спокойнее. Но он не мог успокоиться, а сигарета уже закончилась. Он зажег вторую, а еще даже не рассвело. Возможно, пришло время изменить несколько правил.

Данные. Для начала нужно составить наброски главных героев. В очередной раз Джулиан поднес ручку к бумаге. На этот раз он начал писать. На четырех чистых листах бумаги он написал: «Скотт», «Линда», «Брэндон», «Руби». Что делать с Зиппи? Мысль позабавила Джулиана. Он улыбнулся сам себе.

Но тут же, поняв, что чуть было не сделал серьезную ошибку — невыносимо ошибиться в самом начале эксперимента, — он перестал улыбаться. Затем открыл пятый лист и написал еще одно слово: «Адам».

— Ну почему вы меня все время заставляете что-то делать? Отойди от моей кровати!

Брэндон уткнулся в подушку, пытаясь сохранить остатки сна: странная комната Триш, постель и девушка… Уитни.

— Когда ты наконец начнешь вести себя, как все ребята твоего возраста? — спросил отец.

Кап-кап — вода капала с бритвы на пол. От него ждали ответа, или это был один из тех вопросов, которые добивались какого-то там эффекта? Брэндон был слишком сонным, чтобы вспоминать научное название. Не важно. Он все равно слишком устал, чтобы говорить. Еще никогда Брэндон не чувствовал себя таким уставшим, просто как выжатый лимон. Горло и голова болели, уши…

— Подъем, подъем, подъем.

Голос становился все громче и громче. Еще чуть-чуть, и отец сорвет голос. «Давай, ори». — Брэндон не мог заставить себя пошевелиться. Он чувствовал свое дыхание: изо рта пахло отвратительно. К тому же трусы спереди были липкими и мокрыми. Что за черт? Он не мог вспомнить ни одной детали сна с Уитни в комнате Триш.

Из холла послышался мамин голос:

— Он еще не встал?

— Пытаюсь его разбудить.

Тишина. Может, отец ушел, решив: ну и ладно, бедный ребенок хочет выспаться. Тело расслабилось, Брэндон опять начал засыпать.

— Эй, — отец был все еще в комнате и как-то подозрительно близко, — а это что такое?