Журнал «Если», 2005 № 04 - Бенилов Евгений Семенович - Страница 15

• Предыдущая
• 15/84
• Следующая

Разумеется, существование в историческом времени отнюдь не является залогом благоденствия человечества. Толкиновский Саруман, чтобы отомстить хоббитам — убийцам мифа, наглядно продемонстрировал им возможности исторического прогресса…

Ведь что он, в сущности, сделал? Форсировал ход событий, устроив в Шире промышленную революцию, экологическую катастрофу и фашистскую диктатуру!

Тем не менее вся интрига фэнтези, начиная с «Дочери короля Эльфландии» лорда Дансени, где «безвременье Эльфландии», как волна, накатывает на пределы «ведомых нам полей», закручивается вокруг столкновения мифологического и исторического времени, заканчиваясь победой времени исторического. В принципе, это понятно — победи время мифологическое, рассказывать было бы, в общем-то, не о чем. Сюжет бы либо шел по кругу, либо распался на бессвязные элементы (как и само существование).

Кстати, если искать примеры описания мифа внутри мифа, то именно такое, циклическое, время без прорыва во время историческое попытался воспроизвести в своих сагах об Элрике и Коруме Серебряной Руке Майкл Муркок. События там предопределены изначально, и герой, даже сопротивляясь им, раз за разом, во всевозможных своих воплощениях приводит свою судьбу все к тому же неизбежному финалу, а далекое прошлое оборачивается столь же отдаленным будущим.

В контексте же конфликта времён мы наблюдаем не только противостояние исторического времени мифологическому — мы наблюдаем еще и противостояние Героя и Врага. Враг — это тот, кто «сталкивает» мир в мифологическое время, герой — тот, кто этому противится, всегда успешно, но всегда с огромными потерями. Например, в говардовском «Сердце Аримана» воскрешенная мумия жреца Ксальтотуна, обретя могущество, пытается восстановить «поверх» существующей реальности зловещее магическое государство Ахерон. Противостоит же Ксальтотуну абсолютно нечувствительный к магии Конан-Варвар, на тот момент — король Аквилонии. В повести Урсулы Ле Гуин «На последнем берегу», входящей в цикл о Магах Земноморья, в такое магическое безвременье сталкивает окружающую действительность Хоб-Паук — маг, получивший возможность воскрешать мертвых и тем самым зацикливший время, впустивший «не жизнь» в реальный мир. Соответственно, и реальный мир лишается присущих ему преимуществ: из него уходит радость, творчество, искусство, умение ценить жизнь.

Противостоит зловещему Хобу-Пауку, умеющему возвращаться и возвращать с «той стороны», опять же Единый король — Ясень-Лебаннен, появившийся как раз в тот момент, когда в нем возникает нужда. А если мы еще вспомним Арагорна-короля, чья миссия заключается именно в том, чтобы противостоять «обрушению» Средиземья в безвременье, то получим некоего универсального героя, этакого «короля былого и грядущего», вечного Артура.

Кстати, Артур, будучи трагическим прототипом всех этих персонажей, гибнет от одной только попытки своих недругов вернуть Камелот в доисторическое, мифологическое время. Ведь именно так можно рассматривать намерение Мордреда, его сына и наследника, жениться на Гвиневере, ныне здравствующей царице, наместнице «богини-матери». То есть стать «временным царем», замкнув цикл умирающего и воскресающего бога. По Мэллори, эта попытка, даже не состоявшаяся, приводит к падению Камелота и воцарению Темных веков. В позднейшей интерпретации Марион Брэдли («Туманы Аваллона») конфликт между историческим и мифологическим временем приводит к тому, что Камелот просто погружается в миф, исчезая из реальной действительности.

К этой схеме так или иначе приходится прибегать всем авторам, в том числе и далеким от «классической» фэнтези, если они хотят проверить своих героев на прочность в условиях глобального конфликта. Например, в цикле Сапковского о Ведьмаке, где многие эпизоды в пародийной, заниженной форме отыгрывают старые мифологемы, присутствует та же схема, правда, шиворот-навыворот: чтобы возродить Золотой век, где торжествует магия, грозный властелин зловещего Нильфгаарда добивается руки своей собственной дочери Цириллы. Отказ же его от этого намерения приводит к восстановлению исторического времени со всеми его неотъемлемыми атрибутами, в том числе и погрому слободы краснолюдов, защищая которых и погибает Геральт — посредник между двумя временами.

В принципе, фэнтези ничего нового не измыслила: в большинстве «аутентичных» мифов дело обстоит именно так; появление культурного героя «выталкивает» мир из безвременья в историческое время. С той только разницей, что герой этот, как правило, принадлежит «властной верхушке» — пантеону богов (Прометей — хрестоматийный пример). Кстати, попытка смоделировать этот сюжет на толкиновском материале предпринята в знаменитой «Черной книге Арды» Натальи Васильевой и Натальи Некрасовой, где функцию Прометея-Люцифера выполняет Мелькор. Муки, которые при этом в наказание претерпевает Герой (а нечего одновременно на двух стульях сидеть!), также входят в условия игры. Кстати, в античной мифологии таким героем наряду с Прометеем до какой-то степени является и Геракл — что вполне наглядно продемонстрировали реконструкции мифа у Лайоша Мештерхази («Загадка Прометея») и Генри Лайона Олди («Герой должен быть один»). Последние, кстати, достаточно просто и элегантно разрешили и вопрос вечной двойственности Героя — одновременно наследника и оппонента Высших сил, сделав из одного человека двух, нерасторжимую пару близнецов, в жилах только одного из которых течет божественный ихор.

Действительно, Герой, противостоящий Богам или Магам, не должен быть простым смертным, пускай даже очень сильным простым смертным. Он и сам обязан обладать магическими способностями — и, одновременно, не обладать ими, поскольку таковы условия игры. Иногда фантазия автора порождает фигуры достаточно сложные — такие, как два взаимодополняющих Геракла у Олди; титана Прометея, разменявшего свое бессмертие ради неблагодарного человечества, у Мештерхази, ведьмака Геральта, мутанта и изгоя, у Сапковского.

Чаще всего, впрочем, авторы разрешают это противоречие, просто давая своему герою в спутники и соратники очень сильного, но белого мага, который, выполнив свою миссию, удаляется от дел (часто в то же мифологическое безвременье — Мерлин под полый холм, Гэндальф — на Заокраинный Запад). Абсолютно нечувствительному к магии Конану в его битве против зловещего Ксальтотуна помогает ведьма-друидка, легуиновскому Лебаннену — верховный маг Средиземья Гед.

Возвращение в безвременье для человечества означает конец истории, отсутствие прогресса, личной свободы и прочие неприятные вещи. Тем не менее тоска по такому безвременью, воплощенная в мифах о Золотом веке, где люди были красивыми, сильными, вечно юными, где трава была зеленее и еду не надо было добывать в поте лица своего — универсальное явление.

Да, пребывание в историческом времени — естественное состояние человека современной, европейской культуры и цивилизации (Восток, как всегда, дело тонкое). Но практически любой психически здоровый человек испытывает глубокую атавистическую потребность хотя бы немного, но пожить в мифологическом времени. Своей популярностью фэнтези, видимо, и обязана этой потребности. Дело в том, что стремительное развитие технологий — то, что мы называем научно-технической революцией — практически полностью вытеснило рудименты мифологического, циклического времени если не из обихода (религиозные и сезонные праздники и есть такие рудименты), то, во всяком случае, из системы связей окружающего реального мира.

Читая фэнтези, человек не просто верит описанным в ней событиям (вера в печатный текст входит в условия игры), но погружается в них, проживает их. Для этого, разумеется, фэнтези должна быть, во-первых, складно написана, во-вторых, содержать в скрытом или явном виде все эти универсальные сюжетные комплексы. Популярность Говарда, Толкина и Ле Гуин и объясняется именно сочетанием этих необходимых условий.

• Предыдущая
• 15/84
• Следующая