Владычица Безумия - Ли Танит - Страница 7
- Предыдущая
- 7/43
- Следующая
— Просто чтобы доставить тебе маленькое удовольствие.
— Считай, что ты достиг цели.
Бронзовая колотушка, предназначенная отпугивать злых духов, упала, когда герцог потянулся к Олору всем телом, вновь превращаясь в гигантского змея. Она прокатилась по полу с неприятным, щелкающим звуком. Как будто стучали старые челюсти.
Мать и сестры Олору тоже предпочли бы думать, что увидели этой ночью какой-то дурной сон. Злая воля леса могла сотворить и не такое. И все же, едва наступило утро, женщины спешно принялись хлопотать по дому, готовя его к приезду высоких — и незваных гостей.
Солнцу было уже на полпути к зениту, в точности как говорил Олору, когда темный лес изрыгнул пышную кавалькаду. Не прошло и нескольких минут, как Лак-Хезур со своей свитой уже стоял у самых ворот.
Хозяйка и дочери едва не упали в пыль посреди двора — так низко они поклонились герцогу, равнодушно взиравшему на них с высоты своего коня и немалого роста.
— Он рассказал мне о вас, — сказал герцог, обращаясь к девушкам. — И рассказал хорошо. Он сказал, что вы ловкие девчонки и еще не знали ни одного мужчины. Что же, все мужчины в этих краях безглазы? Или просто кастраты?
Несчастные девушки не сразу поняли, что им сказали комплимент — в честь того, что они являлись сестрами любимцу повелителя. А когда поняли, присели в поклоне еще ниже.
Наконец герцог слез с коня и проследовал в дом. Женщины так дрожали, что едва передвигали ноги.
— Повелитель, — прошептал Олору, — если это возможно, отошли свою охрану и свиту. Ты видишь, они напугали девушек своими кинжалами.
— Я полагал, что их напугал я.
— Нет, мой повелитель. Ты знаешь, про твоих рабов ходят страшные слухи. Отошли их, и тогда весь девичий трепет достанется тебе одному.
Лак-Хезур расхохотался. В каменном крепком доме, чьими обитателями были только трое женщин и старый слуга — если, конечно, не считать его женоподобного Олору, который падал в обморок от одного только вида меча, — колдуну не могла грозить никакая опасность. Поэтому он отослал и телохранителей, и свиту, чем последняя была немало раздосадована. В дом вошли шестеро — трое мужчин и трое женщин — и большие дубовые двери захлопнулись.
Герцог веселился от души. Он хотел казаться светским и милым гостем. А потому уселся на предложенное место во главе большого стола и говорил с вдовой и ее дочерьми как с хозяйкой и девушками из борделя. Охота удалась, и гостя вскоре ждали жаркое из свежезабитой дичи и вино из хозяйских запасов — единственная драгоценность старого дома. Лак-Хезур пил его кубками, словно воду. Олору тоже принял участие в потехе. Его шутки заставили бы покраснеть и шлюху, а стишки вывели бы из себя и камень, но герцог только смеялся. Понемногу девушки освоились с шумным гостем и присоединились к обеду. Они даже начали иногда смеяться, хотя и поглядывали искоса на брата, боясь допустить какую-нибудь оплошность. Время бежало незаметно, и когда солнце начало клониться к западу, Олору взял в руки свою маленькую арфу. Его песни были полны любви и сладкой тоски, их герои страдали и умирали от возвышенных, почти неземных чувств. Одна из песен рассказывала о поэте Казире, о его странствии в Нижнем Мире через Спящую реку, ради того, чтобы своей страстью сердца победить изощренность ума самого Азрарна.
— Вот самый яркий из моих драгоценных камней, — сказал Лак-Хезур, обращаясь к матери Олору. При этом он так игриво ущипнул юношу за зад, что у вдовы не осталось никаких сомнений: эта драгоценность сияет не только меж поэтов и сказателей, но и между шелковых простыней.
Меж тем герцог продолжал:
— Однако каким убогим и скучным кажется мой дворец после уюта и простоты вашей дикой жизни! Хозяйка, подлей мне вина.
Свита герцога тоже наслаждалась простой дикой жизнью: не зная, чем заняться, они разнесли остатки дворовых построек, развели посреди двора большой костер, зажарили ту дичь, которую оставил им герцог, а после, наевшись и напившись, принялись справлять нужду в колодец.
Солнце, равнодушное ко всем этим бесчинствам, тем временем уже приближалось к лесу, окрашивая облака в ярко-розовый и лиловый цвета. Вечерняя звезда зажглась в бирюзовом небе, как одинокий огонек, оставшийся от большого фейерверка.
— Что ж, моя госпожа, — сказал герцог, вставая из-за стола. — Я устал. В каком покое я буду спать?
Вдова проблеяла в ответ что-то неразборчивое.
— Надеюсь, — добавил Лак-Хезур, — что спать я буду не один.
На это у бедной женщины не нашлось даже блеянья. Герцог махнул рукой в сторону Олору. На сестер он даже не взглянул.
— В коридорах темно, — сказал Олору. — Я провожу тебя, господин мой.
Они двинулись через темный дом, и Лак, как всегда, двигался бесшумно и легко, словно тень. Олору тоже производил шума не больше, чем крадущаяся кошка. Наконец юноша открыл одну из дверей. За ней была лучшая спальня во всем доме. Огромная кровать на высоком постаменте, почти касалась резными колоннами потолка.
— Отлично, — сказал герцог. — Ты знаешь мои обычаи: если твои сестры не придут ко мне через час, я сам отправлюсь искать их. Или найду способ призвать их ко мне — только вряд ли им это понравится.
— Разумеется, — отозвался Олору. — Только я все же не могу понять: что хорошего в насилии? Что за удовольствие вкушать плотские радости под крики и стоны? Разве что от того, кому в радость быть мучимым и кричать сколько душе угодно. Но, с другой стороны, разве мать, что непременно подслушивает у дверей, отличит вопли боли от воплей счастья?
— Он знает меня, этот негодник, — сказал Лак-Хезур. — Ну, что ты задумал?
— Мой повелитель, я знаю, что старшая под коркой льда скрывает горячее сердце, а ее похоть способна ошеломить самого опытного мужчину. Что же до младшей, то ее даже не надо будет опутывать чарами — она так трусит, что просто потеряет сознание от одного взгляда на достоинства моего повелителя.
— Хорошо, так что же ты предлагаешь? Чего ты добивался, мое сокровище, когда волок меня в этот убогий дом с убогими обитателями?
— Он знает меня, этот колдун. — Так вот, я задумал…
И Олору рассказал Лак-Хезуру, что именно он задумал.
Некоторое время колдун размышлял над услышанным. Его ничуть не трогал смысл того, что предлагал ему юноша. Скорее он вертел это предложение так и эдак, как иной гурман вертит мозговую кость, проверяя, не пропустил ли он какого-нибудь лакомого кусочка.
— ты поэтому завел песню о Казире? — спросил он наконец. — Что вообще натолкнуло тебя на такую мысль?
— Тот демон в твоем шатре. И все разговоры о демонах, которые мы обычно ведем.
— Но ведь ты — отчаянный трус, любовь моя. И не боишься пускаться в такой опасный путь?
— С чего мне бояться? Я под защитой твоей светлости. Или темности, если тебе так больше нравится.
— И ты полагаешь, что я смогу защитить тебя от Азрарна?
Олору тонко улыбнулся.
— Кое-кто может услышать, — сказал он и, привстав на цыпочки, прошептал Лак-Хезуру в самое ухо: — Да.
Колдун был польщен. Ему чрезвычайно нравилось воображать себя чем-то вроде земного Азрарна, пусть смертного, но все же повелителя демонов. Темные волосы, кошачьи, светящиеся в темноте глаза, власть над неземными силами, страх мелких людишек, окружавших его. Его изощренная жестокость, вошедшая в поговорку… Все это казалось Лак-Хезуру признаками сходства с Князем Ночи. Из того же тщеславия он часто называл Олору именами тех, кто когда-то пленил Азрарна юностью и красотой. Герцог выпил немало вина, выслушал немало песен — и был распален настолько, что мог бы пойти на любое рискованное предприятие. Так или иначе, но когда-нибудь он все равно вызвал бы Азрарна на поединок, так почему не сделать это сегодня же?
— Сделай с женщинами то, что обещал, и я рискну, — сказал герцог. — Только, боюсь, когда пойдет настоящая потеха, ты побежишь впереди собственного крика. И если это случится, не советую тебе после приближаться ко мне больше, чем на день пути! И о сестрах твоих тоже сможешь больше не беспокоиться. Я о них, гм, позабочусь!
- Предыдущая
- 7/43
- Следующая
