Атакую ведущего! - Андрианов Илья Филиппович - Страница 18

• Предыдущая
• 18/28
• Следующая

– И подержать его можно? – с необычной робостью поинтересовался старик.

Помедлив секунду, Гридинский протянул ему билет. Грубыми, слегка вздрагивавшими пальцами дядя Ион взял книжицу и, отведя подальше руку и прищурившись, стал по складам читать:

– «Все-со-юзная… Ком-муни-стическая пар-тия боль-ше-ви-ков…»

Он долго еще молча шевелил губами, потом задумчиво произнес:

– Да-а… Значит, правда. Коммунист…

Он помолчал, о чем-то размышляя. Быки уже напились и мотали хвостами, отгоняя мух. Дядя Ион очнулся, взмахнул хворостиной и зычно закричал:

– Хей, холера, хей!

Быки лениво дернули подводу и стали взбираться по дороге на гору. Мы с Гридинским вскоре спрыгнули на землю, поблагодарили нашего возницу и пошли к своим самолетам.

На пологих склонах холмов вовсю цвели виноградники. Над аэродромом звучала чудесная молдавская музыка. Это играли на скрипках и свирели молдаване, строившие капониры для самолетов. С музыкой, судя по всему, им работалось легче.

Незаметно подоспел июнь. Наши войска вели бои с противником, перешедшим в наступление севернее города Яссы. В этих боях отличилось наше соединение. Авиационным полкам вручались гвардейские знамена, а летчикам, техникам – нагрудные гвардейские знаки.

Вечером после торжественного вручения такого знамени нашему полку командование устроило праздничный ужин, на котором присутствовал наш комкор дважды Герой Советского Союза генерал Рязанов. Когда все уселись за столы, генерал встал с места и поздравил нас, новоиспеченных гвардейцев, с высоким званием. Мы дружно подняли стаканы и кружки.

Вскоре в столовой стало шумно, то и дело раздавался смех. Баянист заиграл мелодию популярной фронтовой песни, и все охотно затянули:

Бьется в тесной печурке огонь…

На этом вечере, как всегда, душой компании был Саша Гридинский. Он был неистощим на шутки и выдумки, весело, заразительно хохотал. И кто бы мог подумать, глядя на этого жизнерадостного парня, что жить ему оставались считанные часы…

Словом, вечер получился на славу, разошлись поздно. Однако рано утром летчики и техники уже хлопотали у своих самолетов. Начинался новый фронтовой день.

В тот день Гридинский был свободен от полетов: на его машине меняли мотор. Техники работали дружно, и к вечеру самолет был готов к облету.

Гридинский сначала опробовал мотор на земле, потом пошел на взлет. Набрав высоту, стал испытывать мотор на разных режимах. Вместе с Сашей полетел его техник Грехов. Он сел в заднюю кабину на место стрелка-радиста.

Летал Гридинский довольно долго, наконец запросил разрешения на посадку. Получив «добро», пошел на снижение. Неожиданно со стороны солнца, клонившегося на закат, из долины реки Реут выскочили два «мессершмитта». Это были, судя по всему, вражеские охотники. Они с ходу набросились на самолет Гридинского. Мы сразу поняли, что за штурвалами «мессеров» сидят опытные асы.

И раньше фашисты действовали так же: используя холмистую местность, подкрадывались на бреющем к аэродрому или к переправе и расстреливали самолеты, автомашины из пушек и пулеметов, а потом трусливо, по-шакальи ныряли куда-нибудь в низину и удирали домой. Мы не раз охотились за ними и не только постоянно дежурили в кабинах, готовые мгновенно взлететь, но и патрулировали в воздухе. К тому же на высоких холмах сидели наши наблюдатели с радиостанциями. Однако поймать фашистов никак не удавалось. Вот и на этот раз они нанесли нам новый, жестокий удар.

– Саша, Саша! Смотри, снизу атакуют «мессеры»! – успели передать с командной радиостанции Гридинскому. Но Саша сам уже заметил вражеские самолеты и круто развернулся им навстречу. Не мог он допустить, чтобы фашисты атаковали наши зачехленные самолеты. Не будь его теперь в воздухе, они бы набросились на беззащитные машины.

Трудно было Гридинскому одному на тяжелом штурмовике справиться с двумя юркими истребителями врага. Фашисты упорно наседали на штурмовик сзади, но Гридинский пока что увертывался, подставлял «мессерам» свой бронированный нос.

Затаив дыхание, следили мы за неравной схваткой. Несколько наших летчиков бросились к своим истребителям, чтобы взлететь и помочь Гридинскому. Но никто не успел этого сделать: слишком скоротечной была схватка.

Вдруг раздался как бы удар грома, и сверху посыпались обломки вражеского истребителя. Это Гридинский, улучив момент, дал по фашисту длинную очередь из пушек и пустил вдобавок пару реактивных снарядов. Но другому немцу удалось нанести ответный удар.

Самолет Гридинского не рухнул на землю, а, напротив, необыкновенно мягко и даже изящно сел на границе аэродрома и замер у самой лесополосы. Когда мы подбежали к нему и открыли фонарь, Саша был уже мертв. Откинув голову назад, сжимая руками штурвал, он, казалось, по привычке «переводил дух» – это было его выражение.

Сидя у пулемета, умирал его верный товарищ Петя Грехов, насквозь прошитый вражеской очередью.

…Похоронили мы их вместе, на окраине аэродрома, под виноградными лозами.

В то погожее майское утро я возвращался из разведки. Сел, зарулил самолет на место, газанул в последний раз мотором и выключил зажигание.

В наступившей блаженной тишине расстегнул привязные ремни, откинул их на борта кабины и снял с потной головы шлемофон. Расслабившись, минуту, другую сидел неподвижно. Потом взглянул налево и увидел у крыла машины техника по спецоборудованию.

– Фотографировали, товарищ капитан? – спросил он.

Я кивнул головой. Техник подошел к хвосту самолета, открыл люк и стал снимать фотоаппарат.

Я тем временем вылез из кабины, осмотрелся. Возле палатки, где размещался КП эскадрильи, собралась большая группа людей.

– Что это за сборище? – спросил я у своего механика Колпашникова.

– Понятия не имею, товарищ командир, – ответил тот, озабоченно осматривая самолет.

В это время ко мне подошел адъютант эскадрильи капитан Самохин. Улыбаясь, доложил:

– Товарищ командир, нашего полку, как говорится, прибыло. Двух летчиков и трех сержантов прислали.

– Отлично! – обрадовался я и спрыгнул с крыла на землю. – Подмога никогда не помешает.

Я направился к вновь прибывшим. Они дружно отдали мне честь. Среди новичков выделялся немолодой сержант с большими, словно у запорожца, усами и солидным животиком. На его крупной голове раздваивалась глубоко натянутая пилотка. Тут же я распределил их по экипажам. Сержанта Ковальчука, так звали «запорожца», направил к моему заместителю Рябову, у которого не хватало моториста. После полета, дело было уже вечером, подходит ко мне Рябов и говорит:

– Товарищ командир! Ну зачем присылают нам таких стариков? Отправляли бы их в обоз, или писарями в штаб, или в какую-нибудь роту караульную охранять самолеты… Ну что я буду с ним делать?

Стоявший рядом инженер эскадрильи Смагин удивленно посмотрел на Рябова:

– Да какой же он старик? Мне сорок два, а он на год моложе…

Двадцатидвухлетнему Рябову сержант действительно казался стариком. Работая у самолета, Ковальчук старался не отставать от молодых, неуклюже ворочал тяжелые баллоны с кислородом и сжатым воздухом и все же частенько останавливался, вытирая пот с лица. Он всегда вовремя замечал меня, украдкой застегивал воротничок гимнастерки и прилежно, хотя и не совсем построевому, ладонью вперед, отдавал честь.

Вскоре после прибытия пополнения состоялось партийное собрание эскадрильи. После ужина я пошел на КП. Люди в основном собрались. Следом за мной явился сержант Ковальчук. Он осторожно пробрался в угол комнаты, сел на свободное место. Секретарь партбюро капитан Гвоздев пересчитал про себя присутствовавших и открыл собрание.

– Товарищи! В нашу парторганизацию прибыл новый коммунист – сержант Ковальчук. Пусть он коротко расскажет нам о себе. Как считаете? Пожалуйста, Яков Иванович!

Все взоры обратились к сержанту. Ковальчук слегка побледнел. Он встал и, теребя вздрагивающими пальцами пилотку, начал рассказывать свою биографию:

• Предыдущая
• 18/28
• Следующая