Майор Барбара - Дарузес Нина Леонидовна - Страница 10

• Предыдущая
• 10/40
• Следующая

Так вот, такое положение вещей нельзя считать нор­мальным. Преимущества жизни в обществе пропорциональны не­свободе индивидуума от кодекса морали, а свободе от сложно­сти и тонкости кодекса, который этот индивидуум готов не только принять, но и поддержать как нечто столь жизненно важное, что всякий правонарушитель делается вообще недопу­стим ни под каким видом. Но подобная позиция становится не­возможной в условиях, когда единственные в мире люди, спо­собные заставить услышать и запомнить себя, растрачивают всю энергию на то, чтобы нас тошнило от современного закона, современной морали, респектабельности и законной собственно­сти. Обыкновенного человека, необразованного по части теории общества, даже если он воспитан на латинских стихах, невоз­можно восстановить против всех законов своей страны и одно­временно убедить чтить закон как абстрактное понятие, жиз­ненно необходимое для общества. Стоит приучить его отвер­гать известные ему законы и обычаи, и он будет отвергать саму идею закона и саму основу обычаев, высмеивая человеческие права; превознося безмозглые методы как «исторические» и не признавая ничего, кроме чистого поведенческого эмпиризма: динамита — как основы политики и вивисекции — как основы науки. Эmo чудовищно, но что тут можно сделать? Вот я, например: по классовой принадлежности человек респектабельны, по наличию здравого смысла — не терпящий беспорядка и пустых трат, по образу мыслей — считающийся с законами до педантизма, по темпераменту — осторожный и бережливый, почти как старая дева. И тем не менее я всегда был, есть и теперь уже всегда буду революционно настроенным писателем, ибо наши законы делают Закон как таковой невыно­симым; наши пресловутые свободы уничтожают всякую Свобо­ду; наша собственность есть организованный грабеж; наша мораль — бесстыдное лицемерие; нашей мудростью распоря­жаются неопытные (или с отрицательным опытом) профаны; наша власть в руках трусливых и слабовольных, а наша честь насквозь фальшива, с какой стороны ни посмотри. Я — враг су­ществующего порядка и имею на то свои причины, но мои напад­ки нисколько не мешают людям, которые считают себя врага­ми этого порядка по своим собственным, но не моим причинам. Существующий порядок может сколько угодно визжать, что, если я буду говорить о нем правду, какой-нибудь глупец вынудит его стать еще хуже, попытавшись уничтожить его. Что ж, ничего не могу поделать, даже и предвидя, до чего он может докатиться. Даже сам этот порядок способен предвидеть, к чему может привести новое ухудшение: к тому, что обще­ство со всеми его тюрьмами, штыками, кнутами, остракизма- ми и лишениями окажется бессильно перед лицом Анархиста, готового пожертвовать своей жизнью в борьбе против обще­ства. От дешевых опустошительных взрывчатых средств, ка­кие может изготовить любой русский студент и с каким на­учился обращаться любой русский гренадер в Маньчжурии, нас охраняет то, что храбрые и решительные люди, когда они мер­завцы, не станут рисковать своей шкурой ради человечества, а когда не мерзавцы, то настолько гуманны, что любят челове­чество, ненавидят убийство и ни за что не станут совершать его, если только не растревожить в них совесть сверх меры. Значит, средство простое — не растревоживать их совесть сверх меры.

Не бойтесь, они не будут действовать очертя голову. Все люди, прежде чем поставить на карту свою жизнь в смертель­ной борьбе с обществом, берут в расчет все обстоятельства. Никто не требует и не ожидает золотого века. Но есть две ве­щи, которые нужно исправить, иначе мы погибнем от атрофии души, как погиб Рим, пожелавший стать империей.

Во-первых, ежедневная процедура распределения богат­ства страны между жителями должна проводиться так, чтобы ни единой крошки, кроме пайка заключенному, не шло здо­ровым и крепким еще людям, которые не производят путем соб­ственных усилий не только полного эквивалента тому, что по­лучают, но сверх того еще излишка, покрывающего будущую пенсию по старости и компенсирующего издержки по питанию.

Во-вторых, умышленное нанесение злостного ущерба, именуемого наказанием, должно быть отменено; вор, бандит, игрок, нищий должны, не подвергаясь бесчеловечному обраще­нию, предстать перед законом, и до их сознания должны дове­сти, что государство, слишком гуманное, чтобы наказывать, оказалось бы слишком расточительным, если бы оно тратило жизни честных людей на охрану и препровождение в тюрьму бес­цветных. Поэтому мы и не заключаем в тюрьму собак. Мы да­же рискуем быть для начала укушенными. Но если собаке до­ставляет удовольствие лаять и кусаться, ее бросают в душегубку. Мне это представляется разумным. Разрешить собаке искупить свою привычку кусаться периодом мучений, а потом выпустить ее куда более озлобленной (собака, поса­женная на цепь, озлобляется), с тем чтобы она опять кусалась и опять искупала свою вину, а тем временем уйма человеческих жизней и счастья уходило бы на то, чтобы сажать ее на цепь, кормить и мучить, — кажется мне идиотическим предрассудком. Однако это самое мы и проделываем с людьми, которые лают, кусаются и воруют. Было бы гораздо разумнее какое-то время мириться с их пороками, как мы миримся с болезнями; когда же станет себе дороже терпеть это, с извинениями и изъявле­нием сочувствия, проявив толику великодушия и исполнив их по­следнюю волю, препроводить их в душегубку и избавиться от них.

Ни при каких обстоятельствах нельзя допускать, чтобы они искупали свои преступления с помощью сфабрикованного на­казания, жертвовали на приюты или возмещали убытки жер­твам. Если не будет наказаний, не будет и прощения. Никогда у нас не появится настоящей моральной ответственности, пока каждый не усвоит, что его поступки необратимы и что жизнь его зависит от степени той пользы, какую он приносит. До сих пор, увы! — человечество не осмеливалось взглянуть в лицо этим жестоким фактам. Мы лихорадочно швыряемся деньгами для успокоения своей совести и изобретаем для этого целые си­стемы банковских операций, искупительных взысканий, компен­саций, исправлений, спасений, подписных листов и всякой вся­чины, чтобы только снять с себя моральную ответственность.

Не довольствуясь прежними козлом отпущения и агнцем на заклание, мы обожествляем спасителей вполне человеческого происхождения и молимся чудотворным непорочным заступницам. Мы приписываем милосердие безжалостным и, совершив убий­ство, успокаиваем свою совесть, кидаясь на грудь божественной любви. Но мы шарахаемся от построенной своими же руками виселицы потому что волей-неволей вынуждены признать, что уж это и точно необратимо, — как будто один час тюрьмы не столь же необратим, как любая казнь!

Если человек не способен взглянуть в лицо злу без всяких иллюзий, значит, он никогда не узнает, что оно собой предста­вляет, а значит, не сможет успешно сражаться с ним. Те не­многие, кто (относительно) способен на-это, прозываются ци­никами, они несут в себе заряд зла больше обычного, пропорционально большей, чем обычно, силе духа. Но они никогда не творят зло, не имея намерения его сотворить. Вот отчего большие мерзавцы бывали милосердными правителями, а добро­душные и безвредные в частной жизни монархи губили свою страну, поверив в фокус «невиновность-вина», «награда-наказа­ние», «добродетельное негодование-прощение», вместо того чтобы твердо противостоять фактам, не проявляя при этом ни злобы, ни сострадания.

Майор Барбара противостоит в этом смысле Биллу Уокеру, и в результате хулигану, не добившемуся, чтобы его воз­ненавидели, приходится самому себя возненавидеть. Чтобы облегчить себе эту муку, он пытается добиться, чтобы его на­казали, но девушка, член Армии спасения, которую он старает­ся вывести из себя, так же безжалостна, как и Барбара, и лишь молится за него. Тогда он пытается заплатить за при­чиненную обиду, но никто не берет у него денег. Его судьба — судьба Каина. Отчаявшись найти спасителя-полицейского или раздатчика милостыни, которые помогли бы ему притвориться, будто кровь брата больше не вопиет из-под земли, он вынужден жить и умереть убийцей. Каин постарался больше не совершать убийств, в отличие от наших акционеров железнодорожной компании (я один из них), которые убивают и калечат сцеп­щиков сотнями, дабы сэкономить на автоматических сцепле­ниях, а потом искупают это путем ежегодных пожертвований в пользу достойных благотворительных заведений. Если бы Каину позволили уплатить свой долг, он, возможно, убил бы Адама и Еву ради второго роскошного примирения с Богом. Боджер, можете быть уверены, до конца своей жизни будет отравлять людей скверным виски, поскольку он всегда может рассчиты­вать на то, что Армия спасения или англиканская церковь уЖ непременно устроят для него искупление за небольшие проценты с его доходов.

• Предыдущая
• 10/40
• Следующая