Из царства мертвых - Буало-Нарсежак Пьер Том - Страница 7

— Нет, — негромко произнес Флавьер, — номер мне не нужен… Я только хотел узнать имя дамы, которая вошла сюда передо мной.

— Кто вы такой?

Флавьер пододвинул поближе к свету свою старое удостоверение инспектора полиции. Он сохранил его, как хранил все: старые трубки, сломанные ручки, ненужные счета… Бумажник у него был туго набит пожелтевшими письмами, почтовыми квитанциями и корешками от чеков, и он порадовался, что раз в жизни поступил правильно, не выбросив документ.

Старушка исподтишка следила за ним.

— Мадлен Жевинь, — сказала она.

— Она здесь не впервые?

— О нет, — ответила старуха. — Она у нас часто бывает.

— Она кого-нибудь принимает у себя в номере?

— Это порядочная женщина.

Она ехидно улыбалась, не поднимая глаз от вязанья.

— Отвечайте, — настаивал Флавьер. — Кто-нибудь у нее здесь бывает? Хотя бы подруга?

— Нет. Ни разу никто не приходил.

— Чем же она занимается?

— Не знаю. Я не слежу за постояльцами.

— В каком она номере?

— В девятнадцатом, на четвертом этаже.

— Номер хороший?

— Приличный. У нас есть и лучше, но ее устраивает этот. Я ей предлагала двенадцатый номер, но она настояла на девятнадцатом. Она непременно хотела тот номер на четвертом этаже, в котором окна выходят во двор.

— Почему?

— Этого она не сказала. Может, из-за солнца.

— Если я правильно понял, она сняла этот номер?

— Да, с помесячной оплатой. Вернее, она сняла его на месяц.

— Когда это было?

Старуха перестала шевелить спицами и заглянула в книгу записи жильцов.

— Пожалуй, — сказала она, — уже больше трех недель назад. В начале апреля…

— Сколько времени она обычно проводит в номере?

— По-разному. Час или меньше…

— Она не приносит с собой вещей?

— Нет, никогда.

— Она ведь приходит сюда не каждый день?

— Нет. Только раз в два-три дня.

— Вы никогда не замечали в ней чего-нибудь… странного?

Старуха подняла очки на лоб и осторожно потерла морщинистые веки.

— Все люди странные, — сказала она. — Если бы вы всю жизнь провели в гостинице за конторкой портье, вы бы не задавали таких вопросов.

— Случалось ей кому-нибудь звонить отсюда?

— Нет.

— Гостиница существует давно?

Глаза в паутине морщин с каким-то мстительным выражением уставились на Флавьера.

— Лет пятьдесят.

— А раньше… что здесь было?

— Надо думать, обычный дом.

— Вам не приходилось слышать о некой Полине Лажерлак?

— Нет. Но если она останавливалась у нас, я могу проверить по книгам.

— Не стоит.

Они снова переглянулись.

— Благодарю вас, — сказал Флавьер.

— Не за что.

И снова заработала спицами. Облокотясь на конторку, Флавьер машинально теребил зажигалку в кармане.

«Я потерял сноровку, — думал он. — Разучился вести следствие». Ему хотелось подняться на четвертый этаж и заглянуть в номер через замочную скважину. Но он знал, что ничего не увидит. Он попрощался и вышел.

Зачем ей понадобился номер на четвертом этаже окнами во двор? Да потому, что раньше это была комната Полины! Но ведь Мадлен не могла этого знать. Она и о самоубийстве не знала… Но тогда почему она так поступала? На чей таинственный зов откликалась, приходя в эту гостиницу? Объяснений могло быть несколько: внушение, ясновидение, раздвоение личности, — но ни одно из них не устраивало Флавьера. Ведь до этого Мадлен всегда была нормальной, уравновешенной женщиной. К тому же она прошла серьезное обследование у специалистов… Нет, тут что-то другое.

Он повернул обратно и вдруг чуть не побежал. Мадлен вышла из гостиницы и теперь направлялась к набережной. Она провела в своем номере меньше получаса. Все так же торопливо она миновала вокзал д’Орсей и подозвала такси. Флавьер насилу успел поймать другую машину.

— Поезжайте за тем «рено»!

Ему бы следовало взять свою «симку»: Мадлен едва не ускользнула от него. Если вдруг она обернется… Но на мосту Согласия сильное движение, и Елисейские Поля буквально запружены транспортом, как бывало в часы пик в довоенное время. Такси Мадлен направлялось к площади Звезды. Похоже, она возвращается домой. Кругом были люди в форме, лимузины с флажками — прямо как на параде Четырнадцатого июля. Во всем этом было что-то волнующее. А ощущение кипучей жизни и какой-то неопределенной опасности даже нравилось Флавьеру. «Рено» обогнул Триумфальную арку и поехал к воротам Майо. Перед ними тянулся залитый рассеянным солнечным светом прямой проспект Нейи. Здесь машин было меньше, и они катили не спеша, с опущенными стеклами и поднятым верхом.

— Похоже, норму на бензин еще урежут, даже для такси, — сказал шофер.

Флавьеру пришло в голову, что через Жевиня он мог бы достать сколько угодно талонов. Он рассердился на себя за такие мысли, но что значат лишние десять литров бензина в той неразберихе, которая царит в системе распределения?

— Остановитесь здесь, — велел он шоферу.

Мадлен вышла из машины в конце моста Нейи. Флавьер, чтобы не терять времени, заранее приготовил деньги и мелочь. Он удивился, заметив, что теперь Мадлен идет той же небрежной походкой, что и накануне. Она шла вдоль Сены без всякой цели, просто наслаждаясь движением. Между гостиницей на улице Сен-Пер и набережной Курбевуа не существовало никакой видимой связи. В таком случае что означает эта прогулка? Ведь в самом Париже набережные куда красивее! Возможно, она избегает толпы. Или же ей нравится размышлять и предаваться мечтаниям, следуя за плавным течением реки? Он вспомнил островки на Луаре, песчаные косы, обжигавшие ему ноги, заросли ивняка, в которых то и дело раздавалось жизнерадостное кваканье лягушек. Он почувствовал, что Мадлен похожа на него, и ему хотелось ускорить шаг и пойти с ней рядом. Им не придется даже разговаривать. Они просто будут идти бок о бок, любуясь скользящими по воде баржами. Опять ему невесть что лезет в голову! Он нарочно остановился, чтобы дать ей отойти подальше. Даже хотел повернуть обратно. Но было в этой слежке что-то пьянящее, двусмысленное, что-то такое, от чего он не мог отказаться… И он снова пошел за ней.

Груды песка, камней, снова песок. Изредка им попадался на глаза деревенский причал, подъемный кран, вагонетки на заржавленной узкоколейке. Вдали, в уныло-серой дымке, виднелся остров Гранд-Жат. Что ей понадобилось в этом убогом предместье? Куда еще она его заведет? Вокруг ни души. Она шла не оборачиваясь, не отрывая глаз от реки. И с каждой уходящей минутой смутная тревога все больше овладевала Флавьером. Нет, это уже не просто прогулка… Что же это — попытка бегства? Или, быть может, приступ амнезии? Ему довелось повидать на своем веку таких потерявших память людей — растерянных, измученных, говоривших как сомнамбулы. Он подошел ближе. Тем временем Мадлен перешла шоссе и уселась на террасе маленького кафе для речников: три железных столика под выцветшим тентом. Укрывшись за бочками, Флавьер не спускал с нее глаз. Она вытащила из сумки листок бумаги, ручку, тыльной стороной ладони смахнула пыль со стола… Хозяин бистро все не появлялся. Легкая гримаска исказила ее лицо, но она прилежно писала. «Она кого-то любит, — решил Флавьер. — Кого-то, кто сейчас в армии!» Но это предположение было не лучше других. Стоило забираться в такую даль, когда она могла спокойно написать письмо дома, где за ней никто не следил! Она писала очень быстро, не отрываясь ни на секунду, не задумываясь; вероятно, обдумала письмо по дороге сюда. А может быть, за те полчаса, что провела в гостинице. Во всем этом что-то было не так. А вдруг она пишет мужу, что уходит от него? В этом случае все ее метания объяснялись куда проще… Но тогда Мадлен не пошла бы на могилу Полины Лажерлак…

Похоже, никто не думал обслуживать Мадлен. Хозяин, должно быть, на фронте, как и все остальные. Мадлен сложила письмо, тщательно запечатала. Оглянулась вокруг, хлопнула в ладоши. Ни малейшего движения в доме. Тогда она встала из-за стола, зажав письмо в руке. Не думает ли она вернуться? Она колебалась. Флавьер дорого бы дал, чтобы увидеть через ее плечо, кому адресовано письмо. Все так же нерешительно она спустилась к реке, прошла мимо бочек, за которыми прятался Флавьер. Снова он ощутил запах ее духов. Поднявшийся легкий ветерок шевелил подол ее юбки. В профиль лицо Мадлен казалось неподвижным, лишенным всякого выражения. Опустив голову, она повертела письмо в руках и вдруг разорвала его пополам, затем на четыре части, потом на мелкие кусочки, которые развеяла по ветру. Разлетаясь, они падали в реку и скользили по воде, прежде чем погрузиться и исчезнуть в водоворотах. Она наблюдала за этими игрушечными кораблекрушениями и все потирала пальцы, будто старалась смахнуть с них какую-то невидимую пыль, очистить от следов соприкосновения с чем-то гадким. Кончиком туфельки извлекла из травы несколько застрявших там клочков бумаги, подтолкнула их к воде. Они исчезли. Все так же безмятежно сделала еще один шаг… и фонтан брызг выплеснулся на набережную, почти долетев до руки Флавьера.