100 сказок народов мира - Коллектив авторов - Страница 38
- Предыдущая
- 38/141
- Следующая
Отец Бертольд бестрепетной стопою направился к горнилу. Он вызовет дьявола и смело взглянет ему в лицо, посрамив, как св. Дионисий.
Он погасил лампаду, теплившуюся перед распятием, смешал в ступе серу, селитру и уголь, высоко поднял и опустил пестик.
– Incubus! Incubus! Incubus! [43]
Страшный грохот потряс обитель до основания. Из ступы взвился столб пламени, и среди огня появился некто, с сатанинской улыбкой, с золотым мечом в руках.
– Спасибо тебе, приятель, за услугу! – сказал он голосом, от которого у отца Бертольда заледенело и остановилось сердце.
– Ты славно помог мне выбраться из этой смеси. Ты славную оказал мне услугу. Отныне людям не нужно уж будет убивать друг друга поодиночке и лицом к лицу. Они получили возможность убивать издалека и разрушать целые города. Ты сделал угодное мне: ты дал меч в руки безумному, дал отличное орудие человеческой ненависти.
Сказал и исчез, наполнив воздух дымом и смрадом. Когда перепуганные монахи, с отцом настоятелем во главе, вбежали в келью, отец Бертольд лежал, как мертвый.
– Он видел дьявола! – сразу сказал опытный в таких делах настоятель. – И дьявол навек опалил его лицо своим адским огнем. Смотрите на эти черные точки, которые въелись навсегда в лицо и руки. Так часто стремленье к познанию влечет нас к греху. И из добрых стремлений родится худой конец. Познанье рождает сомненье, сомненье грех. Бойтесь познанья, дети мои.
Монахи слушали его, испуганные, смятенные сердцем. Отца Бертольда окропили святой водой.
Мало-помалу он открыл глаза, в которых отразился ужас.
– Что ты шепчешь устами, сын мой? – спросил настоятель. – Какую молитву?
– Сера, селитра и уголь! – как безумный повторял отец Бертольд. Его формула: сера, селитра и уголь…
– Сера, селитра и уголь! – с испугом шептали вслед за ним отцы монахи.
– Запрещаю вам, именем церкви, повторять когда-нибудь кому-нибудь эту формулу искусителя, дабы не ввести в соблазн мир! – торжественно сказал настоятель, и монахи подтвердили:
– Аминь!
Но формула была уже сказана. Ее пугливо повторяли между собой монахи, рассказывая о диковинном приключении с отцом Бертольдом, от них подслушали горожане, – и страшная формула искусителя облетела весь мир:
– Сера, селитра и уголь!
Никто из мирян не видел в монастыре черного лица отца Бертольда.
Он заживо похоронил себя в подземельи и даже попросил спеть над ним заупокойную мессу [44] .
Дни и ночи замаливал он пред господом свой тяжкий, свой незамолимый грех. Мир был ему чужд, как и он миру.
И лишь изредка монах, приносивший отцу Бертольду немного хлеба и кружку воды на неделю для поддержания грешной плоти, – говорил ему о страшных бедствиях, о полях, залитых кровью, о целых разрушенных городах, – о тех злодействах, которые люди делают при помощи серы, селитры и угля.
И отец Бертольд в смертельном ужасе падал тогда ниц на пол:
– Замолить ли мне мой страшный, мой незамолимый грех?
А перед его очами среди могильной тьмы восставал некто, с сатанинской улыбкой и с золотым мечом, – и говорил:
– Ты славную услугу оказал мне, приятель!
И сердце Бертольда леденело и останавливалось.
ЧЕЛОВЕК И ЕГО ПОДОБИЕ
Индусская легенда
Когда Магадэва создал человека, – человека приветствовала вся природа.
По пути его на земле вырастала трава, чтоб человеку не жестко было ступать.
Когда человек проходил мимо, зеленые лужайки улыбались ему цветами.
Солнце грело человека, а пальмы расправляли свои листья, когда человек садился отдохнуть в их тени.
Птицы хором гремели самые лучшие песни при его приближении.
А маленькие воробьи и трясогузки скакали впереди и кричали:
– Человек идет! Человек идет!
Бананы протягивали ему свои плоды:
– Не хочешь ли ты есть?
И, завидев человека, на кокосовой пальме спешил созреть плод и упасть к ногам человека.
Робкие серны выглядывали из-за лиан, чтобы посмотреть на человека.
Человек был скромен и застенчив.
Он думал, – так как Магадэва дал ему беспокойную, пытливую мысль, – он думал:
– За что мне все это?
Он старался не ступать по траве, которая вырастала на пути, потому что, касаясь этой травы, краснели его ноги. Его уши краснели, когда раздавались гимны птиц. Краснели руки, когда он дотрагивался до бананов и кокосовых орехов, падавших на его пути.
Он потуплял глаза, чтоб не видеть воробьев и трясогузок, скакавших впереди него и кричавших:
– Человек идет! Человек идет!
Потупив голову, боясь дышать, он проходил мимо лужаек, на которых в честь него расцветали душистые цветы.
И боялся глядеть по сторонам, чтоб не увидать любопытных и восхищенных взглядов спрятавшихся в лианах пугливых серн.
Он стыдливо и с замешательством думал:
– Чем я заслужил все это?
А цветы продолжали расцветать при его появлении, пальмы расправлять свои листья, когда он садился под ними, маленькие воробьи и трясогузки озабоченно скакать впереди и всех предупреждать:
– Человек идет! Человек идет!
Пугливые серны не переставали любоваться им своими прекрасными глазами. Тогда человек подумал:
– Они видят меня и воздают почести. А я не понимаю, за что. Быть может, это потому, что я не вижу себя? И человек стал думать:
– Как бы мне увидеть себя? Что во мне достойного таких восторгов?
Заснувший пруд отражал в своей блестящей глади деревья и цветы, росшие на берегу, синее небо и белые, плывшие по небу облака. Человек сказал себе:
– Вот!
И с вопросом наклонился над спящею блестящею гладью воды. И вода ответила ему:
– Ты прекрасен!
В воде отразилось лицо, полное пытливой мысли, и глубокие глаза, горевшие огнем. Человек отшатнулся и сказал:
– Теперь я начинаю понимать! Это не глупый воробей, не трясогузка. Воде можно поверить. Вода не станет лгать. Ведь не лжет же она, отражая небо, облака, деревья и цветы.
Он снова наклонился над водой и долго смотрел на лицо, ему новое, до сих пор незнакомое.
– А действительно, – сказал человек, – я удался Магадзве. И Магадана имеет право гордиться, что меня сотворил! Он выбрал для этого удачный миг. Миг, когда был полон, видно, вдохновенья! Должно быть, каждое движение мое так же полно красоты, если все восхищается, глядя на меня?
И, повернувшись спиною к солнцу, человек стал спрашивать землю:
– Красив ли я?
Он делал телодвижение, шел, поднимал руки к небу, протягивал их, словно срывает цветы и плоды. И глядел на свою тень на земле. И земля отвечала человеку:
– Ты красив! Красиво каждое твое движенье!
Тогда, налюбовавшись своею тенью, человек радостно сказал:
– Теперь я понял все!
И крикнул воробьям и трясогузкам:
– Вперед! Кричите громче. Я иду!
Человек стал горд.
Ложась отдохнуть под пальмами, он с неудовольствием глядел вверх:
– Какие глупые пальмы! Почему они недостаточно широко раскрыли свои листья? Знают ли они еще, кто под ними лежит?
Проходя мимо лужаек, расцветавших цветами, он останавливался и считал цветы.
– Сегодня не особенно много. Можно было бы расцвести и посильнее! Почему на этом стебельке нет цветка?
И когда воробьи и трясогузки робко чирикали ему в ответ:
– На этой травке никогда не бывает цветков!
Человек сердился:
– Могла бы расцвести, когда я приближаюсь! Зачем иначе и расти такой глупой траве? Просто, вы виноваты… Недостаточно громко кричали о моем приближении! Вы созданы Магадэвой для того, чтобы скакать вперед и возвещать, что я иду! А вы! Как выполняете вы заповедь Магадэвы?
Он отбрасывал ногой падавшие на его пути кокосовые орехи:
– Эти недостаточно крупны для меня!
И от гордости частенько голодал, потому что не хотел протянуть руки к бананам, которые огромными кистями тянулись к нему:
– Могли бы быть для меня и пожелтее!
На лице его теперь часто было написано недовольство. Он оглядывался кругом:
- Предыдущая
- 38/141
- Следующая
