Дьявольская сила (сборник) - Грендон Стивен - Страница 13

Кругом был лес — немного таинственный, немного угрожающий, немного дружеский, немного отчужденный. В итоге мистер Гилспи решил, что лес вполне дружелюбный. Правда, там было очень тихо. Даже птицы не пели. Но тишина была мирной, не злой. Казалось немного странным, что здесь не было подлеска, не было сорняков или куманики; только мягкая мшистая трава и ровные, широкие ряды деревьев, сквозь которые все просматривалось достаточно далеко. Названия этих деревьев Гилспи — он не был ботаником — не знал, но тень их была успокаивающей. Солнце, пробиравшееся здесь и там сквозь просветы в кронах, ложилось на траву золотыми пятнами. Это было очень красиво. Он вышел на поляну и увидел бревно, на котором можно было удобно сидеть, опершись на стоящее рядом дерево. Здесь было гораздо светлее, яркие солнечные лучи, прорывавшиеся сквозь ветки и листья, создавали завораживающую игру светотеней, которая отражалась на травяном покрове. Мистер Гилспи сел, достал палитру и краски.

Он работал с удовольствием, голова откинута, пальцы послушны. Через несколько минут он понял, что этой сцене чего-то недостает. Вот если бы у подножия дерева сидел маленький мальчик в красном джемпере… Мистер Гилспи оторвал глаза от своей работы и чуть не подскочил от неожиданности. Около дерева сидел маленький мальчик, спокойно рассматривая его.

Правда, он был не в красном свитере, а в каком-то странном одеянии, типа мешка, доходившем ему до коричневых исцарапанных коленок. Но это несомненно был настоящий десятилетний мальчик из плоти и крови.

Мальчик ухмыльнулся, показывая белые зубы. Затем он встал, безбоязненно пошел вперед и остановился в нескольких шагах от мистера Гилспи. Мистер Гилспи с отвращением увидел в руке мальчика кровавые остатки какого-то маленького животного, покалеченного капканом или ставшего жертвой другого зверя. Заметив его взгляд, ребенок улыбнулся и отбросил, их в сторону. Затем он сложил губы, откинул голову назад и длинно свистнул. В это же мгновение удивленный Гилспи увидел, как из тени деревьев тихо вышли еще три ребенка: два мальчика и девочка, все примерно одного возраста, все в мешковинах, темнокожие, с блестящими глазами и распущенными волосами.

Они спокойно рассматривали его. Затем девочка шагнула вперед и, протянув руку, мягко сжала ногу мистера Гилспи над коленом. Видимо, удовлетворенная этим прикосновением, она отступила и что-то коротко сказала этим троим. Они разразились пронзительным хохотом, широко открыв рты, даже глаза их заслезились.

Они прекратили смеяться так же внезапно, как и начали. Затем они спокойно и неторопливо расселись вокруг него полукругом.

Мистер Гилспи почувствовал себя не в своей тарелке. С одной стороны, ему было не по себе от устремленного на него взгляда четырех пар глаз, с другой стороны, он не мог с ними поговорить. Он улыбнулся. Их лица не изменились. Он поднял свой неоконченный набросок и показал им. Вдруг он вспомнил, что у него есть шоколад, бросился к своей сумке и достал его. Он отломил кусочек и положил себе в рот — может быть, они никогда его не видели раньше — а остальное предложил девочке.

То, что произошло потом, было настолько диким, что он некоторое время был не в состоянии что-либо предпринять. Девочка взяла шоколад, понюхала его, откусила и начала жевать. Вдруг мальчик, стоящий рядом, вырвал у нее шоколад. Девочка взвизгнула и бросилась на него. И через секунду два маленьких тела сцепились в смертельной схватке. Дети катались по траве кусаясь, плача, царапаясь, пытаясь задушить друг друга.

— Прекратите, — закричал мистер Гилспи, приходя в себя, — прекратите немедленно!

Но это не подействовало. Мальчик вцепился пальцами в горло девочки, а она ногтями впилась в его лицо. Мистер Гилспи схватил мальчишку и поставил его на ноги. Его удивила необычайная сила мальчика, с которой он вырывался из его рук.

Вдруг он сразу успокоился, расслабился, а девочка засмеялась и проворно вскочила. Тут мистер Гилспи увидел, что дети взялись за руки, встали вокруг него, образовав сумасшедшее розовое кольцо, они весело кричали, откинув головы, стуча голыми пятками по земле, вовлекая его в какой-то стремительный танец.

У мистера Гилспи закружилась голова. Он пыхтел, бегал, спотыкался и бесился, безуспешно пытаясь вырваться из цепляющихся за него рук. Наконец это ему удалось. Он быстро присел, вытирая влажный лоб и стараясь успокоить свое бешено колотящееся сердце. Дети снова образовали полукруг. К удивлению мистера Гилспи, они даже не задыхались, и только он один дышал так тяжело. Он снова почувствовал мягкое пожатие выше колена, на этот раз это был мальчик. И снова послышались какие-то непонятные слова. Но никто не засмеялся, все напряженно смотрели на него.

Пора было возвращаться к машине. Мистер Гилспи поднялся и почувствовал слабость, его ноги дрожали после этой бешеной беготни. Дети стояли спокойно. Затем маленькая девочка шагнула вперед, вытянула губы и протянула руки, давая понять, чтобы он ее поднял и поцеловал.

Мистер Гилспи был тронут. Он поднял ее. Она обняла его. И вдруг он с ужасом почувствовал из ее розового рта звериное дыхание. Зеленые глаза смотрели на него в упор. И вдруг его охватил ужас, звериный необъяснимый ужас. Он закричал, стараясь оторвать обнимающие его руки. Но бесполезно. Он кричал, а белокурая головка опускалась все ниже и ниже, пока белые зубы не сомкнулись на его горле. Цепкие руки схватили его за лодыжки, и он упал. Все четверо прыгнули на него. Какое-то время он еще боролся, еще раз отчаянно крикнул, но скоро затих. С поляны доносился только звук клацанья сильных молодых зубов о кости.

Я никогда не встречался с моим прадедом Асафом Пибоди, хотя мне и было уже пять лет, когда он умер в своем огромном старинном поместье, расположенном к северо-востоку от города Вилбрахам, что в Штате Массачусетс. Память хранит детские воспоминания о том, как однажды, когда смертельная болезнь приковала старика к постели, родители взяли меня туда с собой. По приезде отец с матерью поднялись к нему в спальню, а меня оставили внизу с нянькой, и я его так и не увидел. Он слыл богачом, но время истощает богатство, как, впрочем, и все остальное, ведь даже камню отмечен свой век, и, конечно, какие-то там деньги не могли устоять под разорительным воздействием непрерывно растущих налогов, да и с каждой новой смертью их оставалось все меньше. После смерти прадеда в 1907 году наша семья пережила еще много смертей. Погибли двое из моих дядьев — одного убили на Западном фронте, а другой нашел свою смерть на борту затонувшей «Лузитании»; третий дядя умер еще раньше, а из них никто никогда не был женат, и поэтому после смерти деда в 1919 году поместье досталось моему отцу.

В отличие от многих моих предков, отец не любил провинции. Жизнь в деревне мало прельщала его, и он не проявил особого интереса к унаследованному поместью, а лишь потратил деньги, доставшиеся ему от прадеда, на различные вложения в Бостоне и Нью-Йорке. Мать тоже не разделяла моего интереса к сельским районам Массачусетса. Но ни один из них не шел на продажу поместья, хотя нет: однажды, когда я гостил дома во время каникул в колледже, мать предложила продать его, но отец, крайне недовольный, прекратил обсуждение вопроса. Помню, как он вдруг замер — более подходящего слова, чтобы описать его реакцию, и не подберешь; помню, как упомянул о «наследстве Пибоди» — что прозвучало странно — и, тщательно подбирая слова, произнес: «Дед предсказал, что один из его потомков получит наследство». Мать презрительно фыркнула: «Какое наследство? Разве твой отец не промотал его почти вчистую?» Отец никак не прореагировал на ее замечание. Его доводы покоились на твердой уверенности в том, что имелся ряд веских причин, согласно которым поместье не могло быть продано, как будто для этого требовалось нечто большее, чем обычная юридическая процедура. И все же он никогда там не появлялся; налоги исправно вносились неким Ахабом Хопкинсом, адвокатом из Вилбрахама, который также представлял отчеты о состоянии поместья, но родители не обращали на них никакого внимания и отвергали любое предложение «подновить» его, считая подобные затраты «бессмысленными».