Феникс - Андреева Юлия Игоревна - Страница 37

• Предыдущая
• 37/130
• Следующая

Над миром громыхала гроза, но эти двое не видели и не слышали ничего вокруг. Ласковые волны стерли Аласвод, воинов и драконов, не было уже пруда и серебряной ивы, слившись воедино, исчезли уже Карл и Джулия. Любовь поглотила их полностью, и они, и весь мир вместе с ними в этот момент были чистой и сияющей любовью.

Первым делом рассчитался с Борисом и презентовал ему блок самых дорогих сигарет, якобы от отчима. Мол, знай наших. Ему теперь, пожалуй, будет казаться, что Эдд святой, а я так просто принц в изгнании – хотя так оно и есть. Накупил еды. Продавщица посматривала на меня с недоверием, тем не менее ничего не сказала и уложила все в мешки с дедами-морозами.

Дома пахнет нежилым, на полировке скопилась пыль, рисуй не хочу. Я побросал все в кухне. Готовить не хотелось, открыл пакет молока. Прежде я никогда не жил совсем один. Теперь придется как-то выкручиваться. Я вынул пылесос и прошелся с этим рыкающим зверем по всему дому. Сразу стало легче дышать, и я почувствовал себя увереннее. Что теперь? Жить, платить за свет и газ, изучать магию, ждать, пока Джулия или отец сами не дадут о себе знать, искать Лауру и жить и ждать. Я расположился в мягком мамином кресле со стаканом молока и куском булки в руках. По телеку показывали подводный мир. Наверное, придется все-таки перебраться в Петербург, здесь меня все знают и скоро начнут задавать вопросы. Я представил себя идущий по набережной Фонтанки, мимо Шереметевского Фонтанного дома. Клумбу за решеткой садика с аккуратно подстриженными кустиками, не знаю, как называются эти растения с красными ягодками, как конфетки. Круг кустов в другом круге кустов, как след от камня, брошенного в воду, в воду…

Ночью ее черный блеск мешается с водорослями, уходящими на пару метров от гранитных стен набережной, так что кажется, что на этой части воды можно стоять, не промочив ног.

Кони, сирены… Маленький мальчик тоном учителя вещает другому маленькому мальчику, гладя рукой выбоину в постаменте.

– Смотри? Это след… след… – Он забыл слово, и я подсказываю. – След от когтей золотого дракона! Я точно знаю, это Брустанфильцер, любимец моей сестры.

Терпеть не могу, когда дети умничают.

Дальше перехожу дорогу, Аничков дворец – зеленое озеро, полное сказок. Подводная идиллия колонн, лестниц и коней, вечно бегущих по кругу, так что теряешь представление о реальности. Но мне сегодня туда не надо. Я лечу дальше, прячась от требовательного взора Екатерины, туда, где рыцари – один дарит чугунный венец, а другой его отнимает. Нужно почувствовать, когда поднять глаза, – от этого зависит судьба.

В Питере нет обычных женщин, нет и все – закон. Может, эта девушка с длинными волосами – моя любимая, хотя она сама того не знает. Ну так что ж, сейчас я подойду, и в моих руках родятся лилии, но я не смогу ничего сказать, потому что во рту у меня открывает лепестки холодный, белый бутон. Я смотрю на тебя, любовь моя…

– Карлес! Какого черта! – Просыпаюсь, оттого что кто-то вытряхивает из меня душу, пощечина, еще, я открываю глаза, инстинктивно сворачиваюсь и подставляю руки.

– Эдд?!

– Карлес, сучий сын! Где ты был? Где твои друзья? Что ты с ними сделал? – Удар, еще, я хватаю отчима за локти. – Что ты сделал с моим сыном? С твоей матерью?! Я тебя до конца жизни в психушку упрячу!

Его кулак липкий от крови. От моей крови. Кажется, он сломал мне нос. Удар в живот, я переламываюсь пополам, вкус крови на языке. Падаю. Теперь закрываться, закрываться, закрываться…

– Где Герман?! Что ты сделал с ним?! – Острая боль в боку, перехватило дыхание. Закрываю лицо, живот. Удар по спине, по ногам, извиваюсь. Эдд лупит ногами еще, еще. Вкус крови. Он опускается на одно колено. Ужас. Отрывает мои руки от лица. – Говори! Говори! – Его слюна брызжет в глаза. Он красный, потный, одной рукой сжимает мои кисти, другой бьет по щекам. Я ударяюсь затылком об пол, еще, еще. Эдд все размахивает окровавленным кулаком. – Откуда у тебя такие деньги?!

Я выбиваюсь из сил. Вдруг кто-то хватает его за руку, оттаскивает прочь.

– Эдуард Николаевич! Что вы делаете?

Я отползаю к стене. Вкус крови, лицо горит, на полу красные брызги. Лицо Марьи.

– Карлес! Карлес! Что он с тобой сделал, я милицию вызову.

– Не надо. – Я приподнимаюсь, опираясь на стену. Эдд включил воду в ванной, я слышу плеск.

– Карлес, ну так же нельзя. У вас есть что-нибудь? – Марья испугана, приходит странная мысль, что на самом деле она молода. И почему мы считали ее старухой? Холодное вафельное полотенце. Это хорошо, если кровь вытирает женщина. Меня всего трясет. Стыдно, оказывается, у меня нет никакой реакции, я защищался, как какой-то педик, как женщина, еще немного – и я начал бы визжать. Голова гудит.

– Карлес, я понимаю, как тебе плохо, но я умоляю, где ребята?

Я падаю в притворный обморок.

– Эдуард Николаевич! Я буду звонить в «скорую»!

– Да я сам позвоню. Псих ненормальный – напал на меня. Вы, наверное, не знаете, он с десяти лет на учете у психиатра.

– Что?!

– Правда. Позвоните, позвоните, я вам и телефончик дам.

– Но это не повод, вот так зверски…

– Марья Петровна, дорогая, дай вам бог ваших детей найти целыми и невредимыми. А если нет, что тогда?

– Но вы же не хотите сказать? – Она чуть не плачет.

– Нет, до сих пор он только лунатил по ночам, лазил по крышам да говорил, что общается со своей покойной сестрой. Такого, как сейчас, никогда не было. Но он напал на меня, что я, по-вашему, должен был делать?

– Давайте перенесем его на кровать, – неуверенно предлагает Марья. – Я сама не справлюсь, где его комната?

«Она сломалась – теперь я пропал!»

Эдд обхватывает меня своими ручищами, от него по-прежнему разит, как от скотины. Я сжимаю зубы, чтобы не заорать. Вдвоем они укладывают меня на кровать, слава богу в моей комнате.

– Притворяйся, проверяйся, гаденыш, сейчас за тобой приедут твои друзья, – шепчет Эдд. За дверью Марья называет в телефон наш адрес.

Закрывается дверь. Всё – приплыли. Ужасно болит голова, все плывет, до лица невозможно дотронуться. Поднимаюсь, подхожу к зеркалу. Оно сияет ровным светом. Стараюсь прижаться вплотную, чтобы не видеть отражения.

– Я прошу тебя! Очень прошу. – Я почти что падаю, хватаюсь рукой за раму. – Прошу тебя, перенеси меня в мир Джулии. – У меня нет никакой уверенности, что что-нибудь получится. Возвращаюсь к двери, закрываю защелку. – Я умоляю тебя в последний раз. – Силы оставляют меня, кто-то дергает за ручку. Читаю заклинание пути. – Только бы сработало, только бы в мир Джулии, к господину Тробрилле или лучше к ней. – Стоя на коленях, я делаю сложные пасы, но зеркало остается зеркалом и отражение в нем еще гаже.

Снаружи ломают дверь.

– Я умоляю тебя, – слезы больно обжигают разбитые губы и нос, – я прошу, прошу, спаси меня ради всего святого! Я не хочу в больницу! Джулия! Джулия! Помоги! Я никогда больше не отрекусь от тебя! – Стук усилился. – Тогда я был совсем ребенком и хотел только, чтобы от меня отстали. Джулия! Джулия! Джулия! – Я падаю на пол, теперь уже все равно. Они не оставят меня, никогда…

– Карлес! Это ты? Что с тобой? Вот это да! – Господин Тробрилла бережно приподнял меня с земли.

– Урфус! Получилось…

– Не знаю, друг, что получилось, но кто-то должен за это заплатить! – Он протягивает свою фляжку. – Кто это сделал? Я быстро подниму слуг! Да что слуг, соседей!

– Не надо, друг. Он уже далеко.

– Какая подлость! Вы дрались или на тебя напали разбойники?

Я вспомнил красную рожу Эдда.

– Разбойники.

– Мерзавцы. Скоты. Да, что они себе позволяют в моих владениях! Много взяли?

– Всё.

Он присвистнул.

– Ну что мы тут беседуем, ты встать-то сможешь или как? Я не гордый, могу и донести.

– Спасибо, я сам.

– Ну и правильно, дома госпожа Тробрилла тебя в два дня на ноги поставит. А деньги, деньги еще наживешь – главное, сам жив.

• Предыдущая
• 37/130
• Следующая