Парк свиданий. Большая книга весенних романов о любви ... - Усачева Елена Александровна - Страница 13
- Предыдущая
- 13/67
- Следующая
– Привет! – робко улыбнулся Олег.
Столько всего произошло, а он был все такой же. Высокий. Челка падает на лоб. Мягкая улыбка. И эти движения. И этот поворот головы.
– Мама! – заорала Маша, убегая в свою комнату.
– Олег! Зачем вы пришли? – Голос у мамы дрожит. Она раздражена.
– Извините, но мне надо Маше сказать всего несколько слов.
– Не нужны ей ваши слова! Все, что могли, вы ей сказали.
– Но вы-то должны меня понять. Я в безвыходном положении. Я люб…
Маша затыкает уши. Шепот ядом проникает в мозг, сжигает тонкие переборки, стирает память. В какую-то секунду хочется выскочить в коридор, повиснуть на шее, вдохнуть знакомый запах. Маша выпрямляется, все вспоминая. Ничего ей не хочется. Это эхо давно забытых событий.
– Олег! Вы понимаете, что вы делаете? Они в этом возрасте идеалисты! Не лезьте к ней со своей ложью.
– Это правда!
– Это для вас правда! Вы придумали себе массу оправданий, поэтому и видите в этом правду. А для нее это ложь. Самый настоящий обман. Все так и есть, если смотреть на это без ваших мнений и фантазий.
– Какие уж тут фантазии! – вздыхает со всхлипом Олег.
Ушел. Слава богу! Маша закрывает глаза. Как это, оказывается, тяжело. Хорошо, что дома мама. Хорошо, что Маше пятнадцать и есть за кого прятаться. Хорошо, что пока есть выбор. Больше она никогда не будет влюбляться. НИ-КОГ-ДА. Хватит.
Поэтому она и отказалась идти с Юлькой. Вокруг подруги витает любовь. Маше теперь все это было неприятно.
Но Мазурова не отстала. Прислала Ваню. Колесников застыл в коридоре в позе Наполеона – руки скрестил на груди, правая нога чуть согнута в колене.
– Слушай, и чего ты все время выполняешь Юлькины приказы? – Степанова изображала из себя радушную хозяйку – наливала чай, резала торт.
Ваня краснел и отводил глаза. Боится, что она станет припоминать ему глупые крики в первый час нового года?
Маша прислушивалась к себе. Нет, ее не волнует появление Олега. Больше не волнует. Она никогда-никогда не станет попадать в такие ситуации. Двусмысленностей в ее жизни хватило.
Вышли на улицу. Около школы столкнулись с Шульпяковым.
– Зима, а все влюбляются, – неожиданно прокомментировал он появление одноклассников. – Как будто бы весны подождать не можете.
– Дурак ты, – отозвалась Маша.
Глеб обиделся. Это было видно по отражению в стеклах его очков, по тому, как он поджал губы. По его тяжелой походке.
Январь стелил белоснежные ковры и сам же их торопливо менял. Жизнь застыла в сумраке ожидания. Словно в сотый раз перечитываешь «Ромео и Джульетту», наивно надеясь на то, что от этого бесконечного перелистывания страниц изменится сюжет, что Ромео опоздает, что он придет к пробуждению возлюбленной. Январь давал надежду, что когда-нибудь ночь закончится, что наступит утро, что совсем скоро будет много-много солнца. Но все равно боязнь того, что сработает «плохой» сценарий, рождала тревогу. Кто его знает, этого Шекспира, а вдруг он решит написать очередную трагедию? И весна уже не придет никогда.
Юлька на уроках снова рядом со Степановой. Колесников с Максимовым за ними. Романтика.
– Я сяду? – как-то утром спросил Ваня.
– А Юлька?
– Она заболела.
Максимова тоже не было. Вроде бы перемещение Колесникова логично. Глаза ей на происходящее открыл Шульпяков. Подошел в столовой, посопел, посверкал стеклами очков.
– Гуляешь? – многозначительно спросил он.
– Обедаю, – не поняла его Маша.
– Мазурова скоро выйдет?
– Не знаю. – Вопросы были странные.
Из толпы вывинтился Колесников с подносом.
– Гуляешь? – забыв, что ему только что на этот вопрос ответили, спросил Шульпяков.
– Макароны ем, – грубо отозвался Ваня. На обед была котлета с картошкой.
– Вот я и смотрю, что макароны.
Глеб стащил кусок хлеба и тяжелой походкой отправился прочь.
– Дурак. – В Маше поднималось глухое раздражение.
– Да нет, – вздохнул Колесников. – Слишком умный.
– Это ты о чем? – насторожилась Маша.
– Может, сходим куда-нибудь?
– Да я вроде уже нормально себя чувствую, – осторожно произнесла Маша, думая, что Юлька все еще посылает Ваню ухаживать за ней. Ведь и про любовь он три недели назад кричал потому же – Мазурова попросила не расстраивать подругу.
– При чем здесь это? – проворчал Колесников. – Просто я сегодня свободен.
Зазвенели, затрезвонили колокольчики тревоги. Что-то было не так.
– Не, нам сочинение задали. Надо писать.
Но о «Зимнем утре» не думалось. Все было слишком странным. Хорошо, что перестала напоминать о себе Алиса, предупредив, что в феврале у нее депрессия. А февраль вот-вот наступит.
– Четверг, – настаивал на следующем утре Ваня. – Новое кино показывают. Пойдем?
В кино хотелось.
– А как же Юлька?
– У нее ангина. На улицу никак.
Маша знала, что у Мазуровой ангина – подруга всегда заболевала в конце зимы, это у нее был такой ритуал. Без солнца чахла.
В четверг выбраться в кино решил чуть ли не весь класс. Около развлекательного центра встретили Шульпякова. Он выплыл из компании Скрипочки, Богдасарова и еще кого-то из своих.
– Гуляете? – В нем дремал великий следователь. Очки посверкивали таинственно.
– Макароны едим. – Ваня встал боком, словно загораживал Машу от Глеба.
– Подруга с температурой, а ты с ее парнем? – некрасиво ухмыльнулся Шульпяков. Нет, не станет он следователем, будет писателем. Таким, из малоизвестных.
– Ты чего, дурак? – Маша заметила, что реагирует на одноклассника одинаково.
А потом сидела в темном зале и думала, что он имел в виду.
– Слушай, ты когда болеть кончишь? – Маша устроилась на своем любимом месте – на подоконнике. Был он в Юлькиной комнате большой. Не какой-нибудь хлипкий пластик, а прочное дерево.
– Когда солнце выйдет, – тяжело, через силу произнесла Юлька. Болезнь в этот раз ее серьезно прихватила.
– А Ваня к тебе заходит?
– Бывает. – Юлька закашлялась, прикрывшись журналом. – Что у вас нового?
– Шульпяков роман пишет. Говорит, будет похлеще «Войны и мира».
– С вами не помрешь! – морщилась Юлька – у нее все болело. – Только расслабишься, а тут такие события происходят.
Маша спустила ноги с подоконника. Вообще она пришла жаловаться на Колесникова. Где-то к середине фильма она поняла намеки Глеба, причину его таинственного посверкивания очками. Да и Ваня вдруг взял ее за руку. Это было неприятно. Пускай когда-то она ему нравилась, но сейчас он с Юлькой. И точка.
– Чего молчишь? – Юлька вынырнула из-под журнала. Была она бледная, с запавшими глазами, с потрескавшимися губами. Бедная Мазурова!
– Погода на улице хорошая, – прошептала Маша. – Тебе бы на улицу. Сразу поправишься.
Маша давно подозревала в себе северного мишку – любила морозы. Вот и сейчас деревья трещали от стужи, скрипел под уггами снег, куртка задубела и похрустывала от движений, воздух застыл, казалось, его можно брать руками. Низкое солнце било по глазам, вытягивало тусклые тени из деревьев и домов. А еще было лазурное небо. Оно казалось до того промытым и бездонным, словно специально кем-то нарисованным.
– Вы чего, с ума тут все посходили? – возмущался подмерзший Ваня. – Она же помрет!
Закутанная в шубу Юлька помирать не собиралась. Наоборот, раскраснелась, изо рта у нее вырывался банный парок.
Выгуляв подругу, они с Колесниковым вдвоем шли от Юлькиного дома. Ваня все еще ворчал, что Маша зря вытащила Мазурову на мороз.
– А тебе-то что? – разозлилась Маша.
– В каком смысле?
– Что ты за мной таскаешься?
Ваня молчал. Стоял на месте, переминался от холода в своих кроссовках. И молчал. Смотрел в сторону.
– Ты же с Юлькой!
– Ты была занята, – прошептал еле слышно.
– А теперь свободна? Нашел кассу!
Зашагала вперед. Это надо, второй раз попасть в такой же бред! Словно все мальчишки сговорились.
– Да нет… Я не то… – мямлил Ваня, догоняя. – Понимаешь!
- Предыдущая
- 13/67
- Следующая
