Морской волчонок(изд.1990) - Рид Томас Майн - Страница 11

• Предыдущая
• 11/38
• Следующая

Мне и в голову не приходило, что капитан может отклонить мои услуги. Я позабыл о своем маленьком росте: дерзость моего замысла поднимала меня в собственных глазах. Я считал себя взрослым.

Я пробрался через лес, не встретив ни лесничего, ни охотников. Дальше предстояло идти через открытое поле, но я так удалился от поселка, что не было опасности встретить здесь знакомых. Дорога все время шла по самому берегу моря, и я следовал вдоль нее. Наконец вдали показался лес мачт, — значит, я шел правильно.

Я перебирался через канавы и ручьи, перелезал через изгороди, топтал чужие огороды и в конце концов достиг городских предместий. Без отдыха двинулся я дальше, нашел улицу, которая вела к пристани. Над крышами домов виднелись мачты, и сердце мое забилось, когда я поглядел на самую высокую из них, с вымпелом, гордо реявшим по ветру.

Пожирая взглядом этот вымпел, я пробежал по широкой доске, взобрался по трапу и через секунду стоял на палубе «Инки».

Я остановился возле люка, куда пять-шесть матросов спускали на лебедке ящики и бочонки. На них были грубые куртки, теплые фуфайки и широкие холщовые штаны, выпачканные жиром и дегтем. Один из них был в синей куртке и таких же штанах, и я принял его за помощника капитана. Я был глубоко уверен, что капитан такого большого судна — великий человек и одет с ослепительной роскошью.

Человек в синей куртке отдавал распоряжения, которые, как я заметил, не всегда исполнялись беспрекословно: часто слышались возражения и возникали даже споры. На борту военного корабля не может быть никаких вопросов и замечаний, все приказы офицера исполняются без рассуждений. Здесь, на торговом судне, дело обстояло по-другому. Как я понял, к приказам помощника матросы относились как к советам и подчинялись им не всегда.

Конечно, дисциплина зависит от характера помощника, но на «Инке» она была, по-видимому, в упадке.

Крики, визг блоков, грохот ящиков, скрип талей смешивались в одно целое и создавали невероятный шум. Никогда в жизни я не слышал такого шума и несколько минут стоял совершенно оглушенный.

Наконец наступила относительная тишина: спускали в трюм огромную бочку и бережно устанавливали ее на место. Один из матросов заметил меня, насмешливо прищурился и крикнул:

— Эй! Коротышка! Что нужно? Отправляешься в плавание?

— Что ты, — сказал другой, — он сам капитан! Видишь, у него собственный корабль под мышкой!

Я забыл, что в руках у меня была моя игрушечная шхуна.

— Эй, на шхуне! — заорал третий. — Куда держишь курс?

Грянул взрыв хохота. Матросы разглядывали меня с оскорбительным любопытством.

Я стоял и молчал, ошеломленный встречей, которую мне устроили эти морские волки. Тут помощник подошел ко мне и более серьезным тоном спросил, что мне нужно.

Я сказал, что хочу поговорить с капитаном. Я был в полной уверенности, что где-то здесь есть капитан и что с ним-то и следует говорить о таком важном деле.

— С капитаном? — повторил помощник. — Зачем тебе капитан, малыш? Я — его помощник. Может быть, этого достаточно?

Секунду я колебался, но затем подумал, что раз передо мной стоит заместитель капитана, то лучше будет прямо объявить ему о своих намерениях. И я выпалил:

— Я хочу стать матросом!

Полагаю, что громче они никогда не хохотали. Поднялся настоящий рев, к которому и помощник присоединился от всего сердца.

Со всех сторон посыпались веселые замечания.

— Гляди, гляди, Билл, — кричал один из них, обращаясь к кому-то в стороне, — гляди, паренек хочет стать матросом. Лопни мои глаза! Ах ты сморчок, два вершка от горшка, да у тебя силенок не хватит закрепить снасть! Матро-о-ос! Лопни мои глаза!

— А мать твоя знает, куда тебя занесло? — осведомился Билл.

— Клянусь, что нет, — ответил за меня третий, — и отец тоже не знает. Ручаюсь, парень сбежал из дому. Ведь ты смылся потихоньку, а, карапузик?

— Послушай, малыш, — сказал помощник, — я тебе советую: вернись к маме, передай старушке привет от меня и скажи ей, чтоб она привязала тебя к стулу тесемкой от нижней юбки и держала бы так годиков пять-шесть, пока ты не вырастешь.

Новый взрыв хохота. Я растерялся, не зная, что ответить.

— У меня нет матери, — пролепетал я.

Суровые лица моряков смягчились. Раздались даже замечания, но помощник продолжал:

— Тогда передай отцу, чтоб он задал тебе хорошую трепку.

— У меня нет отца!

— Бедняга, он сирота, — жалостливо сказал один из матросов.

— Нет отца, — продолжал беспощадный помощник, — тогда отправляйся к бабушке, дяде, тетке или куда хочешь, чтобы тебя здесь не было, а не то я привяжу тебя к мачте и угощу ремнем. Марш, понял?

По-видимому, он не шутил. Я обиженно удалился, дошел до трапа и собирался сойти по доске, как вдруг увидел похожего на купца человека в черном сюртуке и касторовой шляпе, который шел мне навстречу. Однако что-то в нем было от моряка: обветренное лицо, острые суровые глаза, характерные для людей, живущих на воде. И брюки у него были из синей морской ткани. Мне пришло в голову, что это и есть капитан.

Незнакомец взошел на палубу, как хозяин. Я услышал, как он на ходу бросал приказания тоном, не допускающим возражений. Он не остановился на палубе, а решительно направился к шканцам[6].

Следовало обратиться к нему непосредственно! Я побежал за ним.

Мне удалось проскочить мимо помощника и матросов, которые пытались перехватить меня на бегу, и я настиг капитана у самых дверей его каюты.

Я ухватил его за полу.

Он удивленно обернулся и спросил, что мне нужно.

Я коротко изложил свою просьбу. Он улыбнулся и крикнул кому-то из матросов:

— Уотерс! Возьмите карапуза на плечи и выставьте его на берег!

Тут он скрылся. Крепкие руки Уотерса подхватили меня, пронесли по трапу, вынесли на набережную и поставили на мостовую.

— Ну, ну, рыбешка, — сказал он, — послушай Джека Уотерса, держись до поры до времени подальше от соленой воды, чтоб акулы тебя не цапнули.

Он поглядел на меня внимательно.

— Ты сирота, а, малыш? Ни отца, ни матери?

— Никого, — сказал я.

— Жаль! Я тоже был сиротой. Хорошо, что ты так рано потянулся в море, это чего-нибудь да стоит. Будь я капитан — я бы взял тебя. Но понимаешь, я только матрос и не могу тебе помочь. Когда-нибудь мы вернемся, а ты за это время подрастешь. Вот, возьми эту штуку на память и вспомни обо мне, когда мы снова будем стоять в гавани. Тогда я, может быть, выхлопочу тебе койку. А теперь — до свидания! Иди домой, будь хорошим мальчиком и оставайся на суше, пока не вырастешь.

Добродушный матрос протянул мне свой нож и быстро взбежал по сходням на борт.

Я остался на набережной и долго смотрел ему вслед. Я машинально положил нож в карман, но долго не мог сдвинуться с места.

Ничего утешительного я не мог придумать. Пожалуй, никогда еще в жизни я не был так огорошен. Разлетелись в дым все мои мечты о том, как я буду брать рифы на парусах, как я увижу чужие страны. Все мои планы окончательно рухнули.

Мне казалось, что я унижен и опозорен. Казалось, что все прохожие знают, как меня прогнали и в каком жалком положении я нахожусь. На палубе, у бортов, я увидел ухмыляющиеся лица матросов. Некоторые громко смеялись.

В негодовании я зашагал в сторону от этого места. На набережной были разбросаны мешки с товарами, стояли большие ящики, бочки. Между ними образовались щели и проулки. Я залез в один из таких проулков, чтоб меня никто не видел, и только тут почувствовал себя несколько легче. Я сел на ящик меньших размеров и принялся раздумывать.

Что мне делать? Отбросить все мечты о море и вернуться на ферму к ворчливому старому дяде?

• Предыдущая
• 11/38
• Следующая