Журналюга - Левашов Виктор Владимирович - Страница 4

• Предыдущая
• 4/86
• Следующая

Где молодые строители? Ко дню Победы откроют сквозное движение по БАМу.

Огромное событие! Как можно в фильме обойтись без него?

— Тогда уж нужен и шахтер, и нефтяник, — подсказал Лозовский. — А как без ткачихи?

— И ткачиха нужна! — одобрила она, не заметив иронии. — И молодой воин!

Физик и балерина тоже пусть будут. Но на своем месте!

Через час на листе перед ней красовались двенадцать фамилий и адресов героев будущего фильма. От БАМа (молодой строитель) до Северодвинска (молодой воин). От Тюмени (молодой нефтяник) до Кулунды (молодой колхозник).

Был даже Термез (молодой хлопкороб). Физик не влез. Про бандитов и говорить нечего. Такой прыти не ожидал даже Толкачев. После ожесточенных споров список удалось умять до восьми фамилий. На этом этапе вылетела балерина.

Глухая душевная тоска охватила Лозовского. Он заранее ненавидел героев будущего фильма. Он ненавидел молодого воина из Северодвинска, молодого хлопкороба из Термеза, молодую доярку из деревни Парашино Мухосранского района Смоленской области. Но особенную ненависть и отвращение почему-то вызывали у него молодые строители БАМа. Не те, кем они были в действительности, а те, какими будут на экране. Исполненные решимости. Не ведающие сомнений. Молодыми сердцами преданные идеям.

Единственное, что Лозовского утешало — то, что теперь уж наверняка фильм будет полнометражным с соответствующей оплатой.

Письмо из ЦК комсомола с просьбой увеличить объем фильма до пяти частей в тот же день было подписано секретарем по идеологии и передано в приемную председателя Гостелерадио, а еще через неделю спустилось в «Экран». К этому времени уже был утвержден сценарный план, по нему составлена смета, сформирована съемочная группа. Она с великой помпой, талантливо срежиссированной Толкачевым, — как на подвиг, к которому зовет комсомольский билет, — готовилась к отъезду в Тынду, чтобы увековечить первый поезд, который в сороковую годовщину победы советского народа над фашистской Германией пройдет по БАМу.

На письме стояла резолюция председателя Гостелерадио:

И приписка:

Толкачев смотрел на приписку, мучительно трудно постигая заключенный в ней смысл.

— Знаешь, как это называется? — пришел ему на помощь Лозовский. — Пошли по шерсть, вернулись стрижеными. Ты не просил его не мыслить шаблонно?

Толкачев злобно промолчал, а на другой день улетел в Будапешт, где шел фестиваль спортивных фильмов, в конкурсной программе которого была его короткометражка про фигуристов. Съемочная группа вылетела на БАМ без него. В Тынду она прилетела девятого мая, а торжественный поезд по «дороге века» прошел восьмого мая. Чему Лозовский мысленно поаплодировал. Рассудив, что теперь ему незачем торопиться с поездкой, он сдал в кассу авиабилет и ушел в телефонное подполье.

Весна в тот год была ранняя, дружная. Зеленым дымом затянуло березы, вспыхнули тюльпаны, на Москву опускались синие вечера. После бурных совещаний в ЦК с пожилой девушкой Ирой и мельтешни на телевидении Лозовский предавался творческому безделью, обдумывая будущую книгу. Сознание того, что эти дни он как бы украл и они вот-вот кончатся, сообщало его времяпрепровождению сладость запретного плода.

Незаметно прошла неделя. Толкачев все еще стяжал свои мелкие лавры в венгерской столице, съемочная группа сидела в Тынде и абсолютно ничего не делала. Присутствие там Лозовского ничего бы не изменило, потому что ни один оператор даже камеру не расчехлит без приказа режиссера, а уж снимать по указаниям сценариста — такого даже допустить было нельзя. Это помогало Лозовскому успокоить свою совесть, с которой он давно уже научился находить общий язык. На телефонные звонки квартирная хозяйка отвечала, что он в командировке. А когда ему самому случалось оказаться у трезвонящего телефона, он брал трубку и говорил замогильным голосом: «Здравствуйте. Вы набрали номер такой-то. К сожалению, сейчас никто не сможет с вами побеседовать. Оставьте свое сообщение после щелчка». Потом щелкал ногтем по мембране и слушал. В то время автоответчики были редкостью, и кто там знал, после щелчка или после гудка полагается говорить.

Но кое-кто знал.

— Хватит валять дурака, Лозовский! Почему вы в Москве? — услышал он однажды голос заведующей сценарным отделом творческого объединения «Экран» и с опустившимся сердцем понял, что расплата за упоительное творческое безделье не заставила себя ждать. — Предупреждаю, мы расторгнем договор с вами и найдем другого сценариста!

Между «расторгнем» и «расторгли» была небольшая щель, но Лозовский не рассчитывал в нее влезть. Заглушая стыд за то, что так глупо попался, и досаду, что уплыла работа, которая могла принести хоть и маленькие, но все-таки деньги, он разозлился на себя, тут же убедил себя, что не очень-то и хотел, и ответил с бесшабашностью человека, которому нечего терять:

— Это невозможно! Это совершенно исключено!

После чего уселся в кресло и водрузил ноги на письменный стол, чтобы в удобном положении провести этот разговор с предрешенным финалом, в котором выяснится, что вся его суетня была напрасной, и единственный гонорар за нее — те полторы недели сладостного безделья, которые он уже прожил.

— Вот как? — холодно поинтересовалась вобла. — Почему?

— По двум причинам, — с готовностью разъяснил Лозовский. — Во-первых, никакого договора со мной вы еще не заключили.

— Он лежит передо мной со всеми визами.

— Во-вторых, где вы найдете дурака, который будет делать полнометражный фильм, а получать как за короткометражку?

— Найдем, — успокоила его вобла. — Пять частей будут оплачены по потолку.

— Меняет дело, — уважительно оценил Лозовский. Пять частей по пятьсот рублей, высшей ставке за короткометражку, давали две с половиной тысячи.

Пять частей по пятьсот рублей, низшей ставке за полнометражный фильм, давали те же две с половиной тысячи. — Кто это предложил?

— Главный редактор.

— Мысленно аплодирую. Он на комсомоле не работал?

— Понятия не имею. Почему вы спрашиваете?

— Умеет решать вопросы.

— Послушайте, Лозовский, почему вы все время ерничаете? — довольно миролюбиво поинтересовалась вобла.

— А как же иначе? — искренне удивился он. — «Ты на подвиг зовешь, комсомольский билет». Если к этому относиться серьезно, можно запросто загреметь в психушку.

— А почему я не ерничаю и не загремела в психушку?

— Это интересный вопрос. А вы уверены, что не загремели? У вас не бывает ощущения, что вы уже давно в психушке?

— Лозовский, вы диссидент, — констатировала вобла с сочувствием, даже как-то по-матерински.

— Спасибо за комплимент. Но вы слишком хорошо обо мне думаете.

— Не понимаю, почему я имею с вами дело. Решительно не понимаю.

— Чего же тут непонятного? Потому что я высокий, талантливый и красивый. Признайтесь, что я вам нравлюсь.

— Да вы просто наглец! — изумилась вобла. — Кто вам сказал, что вы красивый?

— А нет? — огорчился он. — Но согласитесь, что во мне что-то есть. А наглостью я прикрываю свою нежную ранимую душу. Вы не хотите меня усыновить?

— Странный вы человек, Лозовский. Очень странный. Откуда в вас эта неприкаянность? У меня такое ощущение, что вам скучно жить. Поэтому у вас даже вид сонный. И вы развлекаете себя подручными способами. По-моему, вы патологически асоциальный тип.

— Золотые ваши слова. Да, мне иногда скучно жить, — сокрушенно признался Лозовский. — Как подумаю про БАМ, так хоть в петлю.

— И зря, — наставительно сказала вобла. — Зря. Не презирайте жизнь.

Жизнь умнее нас. И вот что я вам скажу. Летите на БАМ, постарайтесь понять, чем живут эти прекрасные ребята и девушки. Что заставляет их пропадать в тайге и строить эту дорогу века, которая на… никому не нужна.

• Предыдущая
• 4/86
• Следующая